Страница 18 из 21
— Абер! Но! — и погрозил пальцем.
Немного погодя Ивашка снова посмотрел в окно. Прокоп нетерпеливо топтался на месте, два шага вперёд, два назад, а Махмут спал. Когда он выглянул в третий раз, оба они исчезли.
В пятницу утром их не было видно, и в субботу они тоже не пришли.
Ивашка был в отчаянии.
"Теперь Прокоп обиделся, и я его больше никогда не увижу, — думал он. — Теперь всё пропало. Как я буду без него искать Аннушку, когда город чужой, а люди говорят не по-нашему!"
— Глупый башка! Думмкопф! — кричал господин Гензерих. — Ты не намётку порол, ты мой красивый шов порол! — и стукал его напёрстком по лбу.
О, какая тоска!
В воскресенье утром все встали пораньше и принялись наряжаться. Такой подняли переполох, будто на птичьем дворе, — и кричали, и пищали, и носились из горницы в горницу, хлопая ворохом платьев, будто крыльями. Обе госпожи раскапризничались — и то худо, и это нехорошо. И платье не в платье, и башмаки не кобеднишние, а хотелось бы быть покрасивей. Наконец оделись. На грудь повесили золотой крест на цепочке. Волосы спрятали под покрывало — непристойно идти в божий храм с непокрытой головой.
Служанки нацепили медные запястья, господин Гензерих надел новый кафтан, который он сшил себе из обрезков. Одному Ивашке не пришлось принарядиться — у него не было переменки. До сих пор ходил в старых кожаных Кобякичевых штанах, которые ему ещё тётка Пар аска пожаловала. Однако же он помыл лицо и руки, а госпожа Пульхерия велела ноги тоже помыть. Вот они все собрались и пошли. Мимо городской тюрьмы и общественной пекарни они вышли на площадь Константина и пошли колоннадой серебряных дел мастеров. Дальше их путь лежал по главной улице, вдоль северной стены ипподрома с его двумя высокими башнями.
— С этой стороны только конюшни, сараи для колесниц и служебные помещения, — сказала госпожа Агата. — А вон там, на самом высоком месте, — там императорская ложа и над ней золочёные статуи коней из Хиоса. Смотрите!
Они остановились, посмотрели и поспешили дальше. Теперь по правую их руку были бани Зевсиннуса с их красивой колоннадой, а рядом — Медный дом, названный так потому, что его крыша была вся из медных пластин.
— Видите там подальше высокий шатёр? — сказала госпожа Агата. — Это Багряный дворец. Его стены из белого мрамора с багряными прожилками. В этом дворце императрицы рожают детей императору, и поэтому их зовут Багрянородными. А сколько там ещё дворцов из бе лого, зелёного, красного мрамора — дворец Дафна, дворец Сигма, Порфирный дворец.
— Хотелось бы посмотреть их поближе, — сказала, вздохнув от переполнявших её чувств, госпожа Пульхерия.
— Ах, милая, не выдумывай! — ответила госпожа Агата. — Там у всех ворот вооружённая стража. Идём скорей, мы опаздываем.
Они прибавили шагу и вышли на площадь Августа с его конной статуей, позеленевшей от времени. Тут по левую руку был базар, ещё закрытый за ранним временем, а направо — старое здание Сената. Прямо впереди в конце улицы виднелся собор Святой Софии, самый пр екрасный храм во всём мире.
И хотя он был невероятно огромен и выше всех прочих зданий, так что, казалось, он высился над всем городом, ничего не было в нём ни тяжёлого, ни грубого, ни угрожающего, с таким искусством были рассчитаны его пропорции. Золотое полушарие главного купола было подобно сияющему солнцу, спустившемуся с небес, чтобы увенчать это несравненное творение. И бесчисленные меньшие купола окружали его блистательным хороводом.
Стены собора были сооружены из драгоценных мраморов, порфира и ляпис-лазури, покрыты золотом — плодом побед над народами Азии, Африки и Европы.
По случаю императорской процессии улица была чисто подметена и из всех окон свешивались ковры и вышитые покрывала, у кого что было. И всюду висели гирлянды из ветвей мирта и ивы, из розмарина и полевых цветов.
Тут по всему городу ударили медные била и загудели колокола, и в каждой церкви они звучали по-разному. У одних глубокий звон, будто из бездны моря взывают, а у других перезвон весёлый, лёгкий, будто свора собачонок тявкает. Которые-то обрывистые, а котор ые протяжно-певучие — уже отзвенели, а всё ещё воздух дрожит.
На паперти Святой Софии монахи расставляли очередь нищих. Все они были чисто умыты, а у кого лохмотья были уж чересчур отвратительны, тех отталкивали подальше с глаз долой. Эти нищие все были проверены, добрые ли они христиане и нет ли среди них какого-н ибудь разбойника или больного проказой или чесоткой.
И тут вдруг Ивашка увидел Прокопа-Всех-Победишь. Он смиренно стоял в конце очереди. Но тут к нему подскочил монах и, с гневом указывая на его обезображенное шрамом лицо, пинком отогнал его прочь.
— Дяденька Прокоп, дяденька! — закричал Ивашка.
Но за перезвоном колоколов его голоса не было слышно. Однако же Прокоп не ушёл совсем, а только отошёл подальше. Ивашка подскакивал и махал ему руками, а в кулаке у него была зажата монетка, которую госпожа Пульхерия дала ему на свечи. Но, сколько он ни старался, Прокоп его не заметил за густой толпой.
В это время показалась императорская процессия. Впереди шли монахи и громко пели приветственные гимны. А за ними, окружённая свитой своих дам, выступала императрица, прекрасная Мария Антиохийская. Она была одета в пурпурные одежды, отороченные золотым су кном. На голове у неё была жемчужная диадема, а ножки обуты в пурпурные чулки и красные туфли, усыпанные драгоценными камнями.
Придворные дамы были все в цветных шелках с оторочками из пурпура и багрянца, что которой из них полагалось по её званию. Все они так и сверкали драгоценными ожерельями и подвесками и шли, гордо подняв головы в рыжих и золотистых париках, изумительно зав итых и закрученных, со множеством локончиков, болтавшихся на лбу и затылке.
— Бесстыдницы! — шепнула госпожа Агата. — Идут, не покрыв головы, будто какие-нибудь актрисы или акробатки!
Но госпожа Пульхерия ничего не ответила. Мысленно она примеряла такой парик на собственной своей голове.
Императрица шла вдоль ряда нищих, подавая каждому по серебряной монете. И тут вдруг Прокоп снова высунулся, но один из телохранителей ударил его наотмашь. Прокоп отлетел, поднялся и вдруг увидел Ивашку.
Тотчас его нахмуренное лицо исказилось улыбкой — здоровый глаз подмигнул, кончик носа задёргался. Он замахал Ивашке своей клешнёй, а другой рукой стал проталкиваться вперёд. И в то время, когда императрица со своими дамами поднималась по лестнице на хоры, а толпа хлынула в храм, Ивашка осторожно вытащил свою руку из крепко держащей её руки господина Гензериха и стал продираться к Прокопу. Кто-то в толпе наступил ему на босую ногу, чужие одежды задевали его по лицу, но он широко расставил локти и не обра щал внимания на брань — всё равно он ни слова по-ихнему не понимал. Наконец добрался до Прокопа и с торжеством протянул ему свою монетку.
Прокоп равнодушно принял её и сказал:
— Ну, пошли искать Аннушку.