Зеркало грядущего

Однако, если Валерий и ожидал, что слова его смягчат Нумедидеса, его ждало жестокое разочарование. Полные губы кузена поджались брюзгливо, и он небрежно махнул рукой, так, словно отсылал прочь неугодившего слугу.

– Ступай. Я не стану задерживать тебя.

Валерий почувствовал, как закипает гнев в душе. Долготерпение не было свойственно его натуре, и лишь воинская дисциплина приучила его держать гордость в узде. Так же был предел и его снисходительности, – он мог выносить капризы и настроения Нумедидеса, однако далеко не безгранично. Самодовольный, надменный ублюдок! Что он возомнил о себе? Валерием одолело искушение надавать кузену по жирной шее, как принято в солдатских казармах, чтобы научить хорошим манерам… Этот тупой боров обращался с ним, наследным принцем Аквилонии, точно с последним из своих рабов!

Стиснув зубы, Валерий произнес отчетливо, но так, чтобы было слышно лишь им двоим:

– Весьма благодарен тебе за милость, Нумедидес. Однако напомню, что не тебе удерживать или отпускать меня. Я признаю над собой лишь одного господина – своего короля!

Нумедидес лишь усмехнулся в ответ, – но улыбка его оставила в душе Валерия такое гадостное, гнетущее впечатление, как никакие слова. Он и сам не знал почему… Но его пробрала ледяная дрожь, словно черное крыло бога смерти распахнулось над ним в этот миг, и исподволь послышалось змеиное шипение самого Сета. Он отступил на шаг, тщась собраться с мыслями, – но тут их прервал встревоженный Винсент Амилийский.

– Нижайше прошу простить, господа! Вы позволите… – Он любезно поклонился им, и Валерий подумал про себя, что юнец, должно быть, совсем неглуп, и, ощутив надвигающуюся ссору между гостями, предпочел вмешаться, защищая достоинство дома. Вполне объяснимо – невелика радость, чтобы под твоей крышей перегрызли друг другу глотку наследные принцы Аквилонии…

Валерий дружески улыбнулся отваге юноши, хотя дрожащие от ярости губы были неподатливы, и голос звучал глухо:

– Разумеется, Винсент. Мы с братом внимательно слушаем тебя!

– Я не отвлеку вас надолго… – Чувствуя, что ссору, по крайней мере на время, удалось предотвратить, сын барона вздохнул с облегчением. – Я только хотел попросить прощения у наших гостей за то, что мы вынуждены их покинуть. Час уже поздний – а мы хотели еще навестить отца. Надеюсь, вы простите, что мы не смогли предложить вам достойных развлечений сегодня… Обещаю, когда в следующий раз вы снизойдете до посещения нашего скромного дома, мы встретим дорогих гостей как подобает!

Вот так. Изысканно любезно и, в то же время, вполне определенно. Да, сын барона все больше нравился Валерию. В годы службы он был бы рад оказаться с ним в одном отряде… И, заметив, что уголки рта Нумедидеса опускаются в выражении оскорбленного достоинства, и опасаясь какой-нибудь неблаговидной выходки с его стороны, Валерий сделал шаг вперед, поспешив заметить:

– Нам не в чем упрекнуть гостеприимство Амилии, месьор, и мы с кузеном будем счастливы принять ваше приглашение. Так же, как и вы всегда будете желанными гостями в столице и у меня в Шамаре. – Ему показалось, что за спиной у него Нумедидес собрался что-то сказать, и заговорил быстрее, не желая давать тому подобной возможности. – Вечер был превосходным, однако мы оба порядком утомились на охоте и рады будем удалиться в свои покои… И непременно передайте вашему батюшке нашу благодарность и пожелания скорейшего выздоровления. Завтра перед отъездом мы будем иметь честь зайти к нему попрощаться, если он будет готов принять нас.

Кивнув с явным облегчением, молодой барон поспешно вызвал двоих слуг, что должны были сопроводить высокородных гостей в отведенные им покои. Валерий с Нумедидесом разошлись в разные стороны, не обменявшись более ни единым словом.

У дверей комнаты Валерий отпустил слугу, как ни настаивал тот на своей помощи, – однако принц чувствовал себя раздраженным и усталым, и присутствие чужого человека, пусть даже слуги, было бы ему невыносимым.

Сам он, как и положено солдату, давно привык в быту обходиться без помощи бесчисленных, до назойливости услужливых лакеев, как то было в ходу у большинства аквилонских вельмож, и даже по возвращении в Шамар, к вящему огорчению домочадцев, не пожелал расстаться с походными привычками. Должно быть, это послужило поводом для кривотолков во дворце – возможно даже, для насмешек, – однако суровости и горячего нрава принца опасались достаточно, чтобы задеть его хоть ничтожным намеком.

Иное дело, Нумедидес. Насколько Валерий знал своего кузена, тот за всю жизнь и шагу не ступил самостоятельно, без поддержки целой армии вышколенных, предугадывающих все желания господина челядинцев. По каким-то своим соображениям, до сих пор остававшимся загадкой для Валерия, он не пожелал взять в Амилию ни свиты, ни охраны, – однако здесь с удовольствием пользовался любезностью барона. Добрая половина слуг в замке с утра только и выполняла его капризы, и, по возвращении с охоты, все началось сызнова… Валерий поморщился. Если так должен вести себя монарх, чтобы заслужить уважение подданных – он лучше останется солдатом…

С кислой усмешкой принц окинул взглядом небольшую гостиную, из которой дверь вела в спальню. Обставлена добротно, но скромно, должно быть, еще отцом нынешнего барона. Патина на бронзовой масляной лампе, чадившей на почерневшем от времени деревянном столе. Обтертая обивка на стульях и постели. Даже ковер на полу – и тот жесткий, точно из козлиной шерсти, и рисунок так выцвел от времени, что орнамента почти не разглядеть. Против воли, ему подумалось, что апартаменты Нумедидеса, должно быть, обставлены получше, пусть даже подобная простота, почти скупость обстановки и была свойственна всему замку в целом. Однако то были неприятные, черные мысли, и сейчас, когда злость на кузена еще свежа была в памяти, он не желал давать им хода. Слишком далеко могла завести подобная горечь – он не единожды видел, как это бывает! Все в руках Митры, да будет рука его крепка и справедлива. Зависть же и ревность лишь отравляют душу и жизнь того, кто им предается.

Душа самого Нумедидеса была источена этой черной гнилью… В последнее время Валерий все чаще ловил себя на мысли, что ему физически неприятно находиться рядом с кузеном, – точно от того веет каким-то зловонием, и сам воздух делается отравленным в его присутствии. До королевской охоты он не помнил, чтобы ему доводилось чувствовать что-то подобное. Возможно, то, что произошло там между ними… Валерий яростно затряс головой, точно желая вытряхнуть из сознания нежеланные мысли. Всеми силами он старался не думать об Осеннем Гоне и о том, что случилось в тот день. До сих пор ему это удавалось – вот и сейчас он вполне сумел овладеть собой, достаточно, чтобы изгнать нависшую тень. Однако он по-прежнему не находил себе места.

Валерий рассеянно сбросил парадную бархатную накидку, оставшись в одном камзоле, и, задув коптящую лампу, прошел в спальню, на ходу расстегивая рубаху.

В опочивальне было темно; свечу то ли позабыли зажечь, то ли она догорела в ожидании хозяина. Ставни были заперты, и мягкий, густой полумрак встретил его на пороге. Валерий замер, сам не зная, что смутило его, – и вдруг ощутил чье-то присутствие в комнате. Рука сама потянулась к ножнам, но он тут же с досадой вспомнил, что, по обычаю, снял свой кинжал перед ужином. Он невольно попятился, инстинктивно отыскивая наиболее удобную позицию, где бы мог встретить противника…

Однако предосторожность эта оказалась излишней. Во тьме послышались шаги, воздушное шуршание шелков, пахнуло пряным ароматом, и он мгновенно догадался, что за гость дожидался его в спальне.

Валерий усмехнулся про себя. Похоже, гостеприимство Тиберия Амилийского и впрямь старо, как Тарантийская Триумфальная арка, воздвигнутая в незапамятные времена в честь победы то ли над пиктами, то ли еще каким забытым ныне врагом. Обычай присылать гостю на ночь девушку, чтобы согревала постель, отошел в прошлое так давно, что едва ли кто-нибудь вспоминал о нем иначе, как в шутку. Однако барон, похоже, вместе с обстановкой, унаследовал от предков и многие привычки… Ну что ж! Сегодня Валерий был в том настроении, когда не отказался бы от подобного дара.