Зеркало грядущего

– Не стоило, – впервые за все время подала голос ведьма. – Ты же знаешь, немедиец, эти деревенские болваны приносят нам все, что нужно. Да и Тиберий не забывает Марну…

Амальрик хмыкнул. Еще бы тот забыл! У многих в памяти, должно быть, навсегда останется мор, что наслала три лета назад на скот ведьма, разгневавшись на какую-то мелкую обиду. С тех пор местные жители почитали за счастье удовлетворить любую прихоть колдуньи, произнося ее имя благоговейным шепотом.

Марна почему-то никогда не называла барона по имени, как будто ей это было неприятно, лишь сдержанное «немедиец» вырывалось из ее уст, когда она обращалась к посланнику. Амальрик убил бы любого, кто посмел бы столь дерзко вести себя с ним, но из уст колдуньи это звучало как похвала или громкий титул.

– Но довольно, – бросила наконец ведьма, не обратив никакого внимания на солнечные блики, которые забегали по темной поверхности маски, высвечивая ее крупчатую фактуру, хотя любой, имеющий глаза, не выдержал бы яркости лучей осеннего светила. – Так расскажи нам, немедиец, насколько ты преуспел за то время, что не виделся с Марной.

Амальрик кивнул, скривившись на мгновение от обычного «нам» – можно подумать, что она здесь не одна и есть кто-то третий, кто слушает их речи. Ну что ж, право ему, есть чем удивить старую ведьму. И не спеша, сдержанно, стараясь не давать волю лишним эмоциям, он принялся пересказывать свой разговор с Нумедидесом и вечернюю беседу с Валерием.

– В общем, – заключил он с довольной усмешкой, – старший щенок тявкает и рвется в бой. Младшему же, похоже, ни до чего нет дела. Он не встанет у нас на пути. А кроме того, – добавил он уже напоследок, – большинство молодых дворян также за Нумедидеса. Они пойдут за ним. Остается лишь их направить в нужную сторону… Лицо Марны посуровело.

– Почему же ты не сумел убедить принца Валерия, немедиец? Зачем нам пес на аквилонском троне, когда молодой лев рыкает и хлещет хвостом… Ты своевольничаешь, немедиец, и это может погубить тебя!

С этими словами Марна повернула свою жуткую личину в сторону Амальрика, и тот почувствовал, что незрячий взор, просочился сквозь бурую свиную кожу и проник ему прямо в душу, высасывая жизненную энергию. Мелькнула мысль об оружии, но быстро погасла, не было сил даже поднять руку, да что там поднять, не было сил даже подумать об этом. Он понял, что ледяной холод пронзивший его члены, скоро дойдет до сердца, и Амальрик, барон Торский, навсегда останется в этом угрюмом лесу.

Он с трудом разлепил непослушные губы.

– Подожди, Марна, – прошептал он, и каждое слово давалось ему с таким трудом, будто он вкатывал в гору огромный камень. – Подожди, отпусти меня… я еще не все тебе рассказал…

Чернокнижница медленно отвернула жуткую личину, и Амальрик едва не задохнулся от волны живительного тепла, опалившего изнутри его измученное тело. Он пошевелил затекшими конечностями и возблагодарил Митру, что на этот раз все обошлось, пообещав себе, что лично поднесет факел к вязанкам хвороста, когда проклятая ведьма за все свои делишки попадет наконец на костер. Он проигрывал в уме сцены всевозможных пыток, которым подвергнет колдунью, когда свершится задуманное, но на губах его играла почтительная улыбка, а глаза были опущены долу.

– Я вижу, ты забыл, немедиец, – вполголоса пробормотала чародейка. – Но теперь – ты вспомнил…

Конечно, он вспомнил, хотя колдунья ошиблась – он никогда и не забывал. Не забывал того страшного случая, который едва не стоил ему жизни и свел его с слепой отшельницей.

Это было две зимы назад. Тогда барон Торский только что прибыл в Аквилонию и пытался завести нужные знакомства, понравиться при дворе Вилера, чтобы затем, без помех приступить к исполнению своей опасной миссии. В свободные часы Амальрик неистово предавался прежним занятиям – без конца упражнялся в различных боевых искусствах, по прежнему усердно корпел в библиотеке и продолжал осваивать опасное ремесло черного мага.

Раз, поздно ночью, ему, наконец, после долгих неудач, удалось вызвать у себя колдовское зрение. Он сам не понимал, отчего получилось именно на этот раз, вроде бы он всегда педантично выдерживал все необходимые ритуалы, но удача доселе не сопутствовала ему. И вот, вцепившись в подлокотники кресла, барон восторженно обозревал привычные предметы, еще мгновение назад – такие знакомые и понятные до мельчайшей детали, до каждого завиточка и черточки, которые неожиданно обрели новые, немыслимые качества и превратились в нечто странное, причудливое, но вместе с тем притягательное. Амальрик захмелел от неожиданного могущества, видя то, что обычному человеку узреть не дано. Его пустая, как ему мнилось раньше, гостиная, оказалась населена какими-то странными существами и непонятными субстанциями: мохнатые зверушки, похожие на пушистых котов, сидели в углу комнаты и ожесточенно жестикулировали – хозяин Торы догадался, что это духи очага; над раскрытой колдовской книгой, в переплете из человеческой кожи, мерцало черное облако, в котором вспыхивали багровые искры; собственная рука Амальрика стала почему-то прозрачной – он видел все вены, сухожилия, кости и видел, хотя видеть это было невозможно, но он все же видел, что через пол-луны он вывихнет кисть во время учебной схватки с графом Ауланом.

Как зачарованный, переводил он взгляд с одного предмета на другой, метался по комнате, выглядывая через окно на пустынный двор, который, как выяснилось, только казался таковым, на самом деле по нему сновали безмолвные призрачные фигуры в просторных одеяниях, – садился, вскакивал и снова садился, не в силах справиться с восторгом, переполняющим все его существо. Он почуствовал жажду, схватил кувшин с водой – и узрел колодец, из которого ее зачерпнули, и подземный ключ, который питает этот колодец, и озеро в котором берет начало ключ – жадно отпил и вдруг ощутил, как нечто страшное, ледяное и острое, наваливается на него сверху, подминает под себя, заставляет затаить дыхание, приказывает не биться сердцу. Это было столь ужасно, столь неожиданно, после блаженных мгновений наслаждения новым знанием, что Амальрик рухнул на пол, закутывая голову плащом, зажимая уши ладонями и зарываясь под полосатый афгульский ковер. Краем глаза он успел заметить, как в углу всполошились духи и заметались мохнатыми комками по всей комнате, пронзительно пища.

В глубине сознания мелькнула догадка – он не стал чертить охранительную пентаграмму, не рассчитывая на положительный исход своего опыта, и теперь оказался беспомощным перед чьей-то злобной колдовской силой, беспощадной и свирепой, словно северная метель. Некто полонил его сознание, растворил его личность, иссушил мозг и свернул мышцы в судорогах за считанные мгновения. Амальрик слышал о могущественных колдунах Черного Круга, о зловещих гиперборейских шаманах Белой Руки, о таинственных аколитах кхитайского Красного Кольца, но не мог и помыслить, что его жалкие школярские потуги могут привлечь внимание магов столь высокого ранга. «Отпусти, отпусти меня, кто бы ты ни был, отпусти», – шептал насмерть перепуганный немедиец, пытаясь сделать пассы, отвращающие демонов. Через несколько мгновений, которые показались ему часами, некто, по-видимому, внемлил отчаянным мольбам – неожиданный напор иссяк так же неожиданно, как и появился.

Посланник, весь в холодном поту, дрожащей рукой начертил-таки зеленым мелом на полу пентаграмму, замкнул ее вокруг себя и, пробормотав необходимые заклинания, – выключил колдовское зрение. Мир вокруг мгновенно потускнел и стал казаться пресным, словно полинявшим, но дыхание постепенно восстановилось, сердце перестало скакать как испуганная лошадь, судороги в конечностях помаленьку начали проходить. Он уже готов был приписать все случившееся собственному расстроенному воображению, но вдруг услышал как бесстрастный гулкий голос произнес:

«Мы приветствуем тебя, немедиец!»

Амальрик подскочил, как ошпаренный и заозирался по сторонам, сердце опять забухало как кузнечный молот, по коже побежали ледяные мурашки. Но комната была совершенно пуста.