Страница 41 из 63
Лесничий кордон был еще полуприкрыт соснами, когда Глеб увидел отъезжающую от него по дороге в район колонну автомашин. Впереди два "уаза", "санитарка", "КамАЗ" с будкой, еще "уаз". И догоняющая всех "нива". Белая "нива"... Глеб притормозил. Что-то теперь вот не очень-то и захотелось на кордон. Пусть там хоть объедки уберут. А не то ведь и его угощать будут. С барского стола. Вместе с лайками... Он свернул с тропинки в лес. Медленно-медленно покружил между деревьями, что-то там ища- то ли грибы, то ли костянику. Лес был пуст, кроме старых шишек, ничего на глаза не попадалось. Где-то недалеко по сухому стволу звучно колотился головой дятел... Это сравнение немного позабавило, сняло тупиковую обиду на то, что он в этом мире не самый дорогой гость. В самом-то деле! Ну конечно, он очень пострадавший, очень тонко болящий за эту землю и за этот народ, можно сказать, о своей Родине только и мучающийся человек. Разве это кто отрицает? Многие даже сами постоянно ему об этом напоминают. И что? Эту язву, конечно же, можно и превратить в очень неплохой приработок: нищие вон как по-своему процветают. Но... А вдруг да позволить себе отдохнуть? Припасть к груди, и обязательно помягче, и пусть тебе перебирают волосы, капают на темя слезинками. И ты тогда сможешь только сам себе ужасаться - ах-ах! - да, столько же ты пережил, какое ты перетерпел! Жалейте меня, жалейте! Я такой усталый, несчастный и... хороший... "Глеб - московский гость"... Да. Точно. Так она и представила. Пора идти к Анюшкину. Помочь помыть посуду. Тому уже наверняка это надоело. За десять-то лет.
Анюшкин действительно нес от реки огромную качающуюся кипу мисок. Из промокшего кармана брюк торчали мытые ложки и вилки. Сытые собаки даже не повернулись в сторону Глеба. Он, ничего в их карих глазах толком не умеющий, теперь и подавно никак не интересовал. Глеб подхватил часть мисок.
- Вот хорошо! Хорошо, что пришли, хорошо, что помогаете... За мной!Анюшкин кивком поманил его в сарай.
Глеб тут был в первый раз: темное, безо всяких окошек, длинное помещение внутри все состояло из полок и стеллажей. Инструменты, конская упряжь, запасы зимней одежды, колеса, аккумуляторы, отдельно, подвешенные к балке - от мышей, - мешки с провизией, спальники, веревки и керосиновые лампы... Пахло паклей, олифой и дегтем... Здесь запасов хватило бы на жизнеобеспечение целой роты. Да и каски тоже были...
- Тут у нас все богатство. Семен страшно не любит, когда здесь чужие бывают. Но сейчас опять запил. Третий день. Да. Так он мучается, так мучается, в конце второй недели обычно даже встать не может. Я на него, извините за подробности, ватные штаны натягиваю, он в них так и ходит под себя. До горшка даже не дотягивает. Потом еще неделю-две выбирается. Хорошо, тут одна старушка есть, подобрала для него смесь из травок. Очень помогает иначе бы сердце порвалось.
- Хорошая старушка не бабой Таней зовется?
- А вы про нее уже слыхали?
- Даже познакомился. У теплого ручья. И ночевал там даже.
- А! Вы уже местные тайны постигать начали. Да. Она ведь далеко не каждого привечает, не каждого... А в вас что-то нашла созвучное. Что? Как сами-то думаете?
- То же, что и вы, - тотем. Змею.
- Это вы очень верно сказали! А я ведь тут окончательно разгадал, откуда ваш "хозяин" в снах берется. По ошибке-то начал с греков, но потом вдруг сообразил: если есть предки-новгородцы, то на Севере надо бы и искать. И вот: "Золото нибелунгов"! А? Там герой Зигфрид убивает гигантского змея Фафнера, чтобы овладеть золотом подземелий! И там же есть еще один ваш момент: отец Зигфрида, Зигмунд, в раннем детстве получил посвящение - надел на себя заколдованную шкуру волка и потом не мог снять ее всю жизнь! Волк и змей - вот где они сошлись так близко! А? Каково?
- Это вы из меня чистого ария делаете. С моей-то бородой! А мне как раз сегодня утром в нордийстве отказали!
- Ну, такая борода и у Александра Невского была. А отказали из зависти.
- И тогда где же она, моя Валькирия? Копьеносная Дева?
- Валькирия?.. Так она ведь и сестра, и жена герою... Жаль, я плохо тюркский эпос знаю. Наверняка ведь параллели есть. Пракорни-то одни у них с нами. Или у вас с... вами же! Вот запутался, но все равно: белые, не монголоидные... Жена и сестра...
Они вышли на солнце. Анюшкин старательно запирал склад.
- Тут я спирт от Семена прячу. Выдаю только помаленьку: норму его давно знаю. Кстати, вы ведь бреетесь, а как же вас баба Таня приветила?
- Сами говорите: я - Зигфрид. А она тоже с севера. Поясок видели?
- Даже так? Я перед вами умаляюсь не по дням, а по часам! Еще и поясок обережный. Это уж что-то совсем особое. Она ведь очень не простая старушка.
- Я уже понял.
- Ее сами старообрядцы не очень-то жалуют. Так, только когда им подлечиться надо.
- Я видел, видел: сова, черная кошка...
- Вот-вот-вот. И еще пещерки.
- Пещерки? В Беловодье?
- Оне самые! Да, вы меня поражаете: уже все знаете. Все... А что же я вас не покормлю? И вы не просите? Пойдемте, пойдемте. Столько еды у нас пропадает - нужно съедать, съедать. Не выбрасывать же!
Действительно, не выбрасывать. Что там насчет сего у классика: "Человек - это звучит горько. Максим Гордый" - так мама начинала свою лекцию о великом пролетарском писателе... Съедим, все съедим. Потребим. А кого тут стесняться?
Они прошли на веранду к реликтовому самовару, около которого относительно белела бумажная одноразовая скатерть с разложенным для них, стервятников, пиршеством. Их, правда, уже обошла сорока, успевшая урвать с крайней тарелки великолепную сардинку холодного копчения.
- А вы знаете, почему в Москве нет сорок?
- Расскажите!
- Они прокляты там. Вот только не помню точно, кем из патриархов: то ли Ермогеном, то ли Никоном. Как птицы, исполняющие ведьминские поручения.
- И что, в самом деле их нет?
- В самом деле...
На ухе дальнего болвана с острова Пасхи висела красная бейсболка.
- Садитесь, Глеб, садитесь. Что вы стоите, нам тут стесняться некого.
Глеб машинально сел, машинально сунул что-то в рот, пожевал. А Анюшкин в восторге оттого, что он сегодня не один на один с запившим от гостей Семеном, щебетал, щебетал. Наверное, намолчался за эти дни. Да, какая для него это пытка: видеть и не сметь критиковать. И не из страха наказания, а из убеждения, что это ему самому опасно приятно... Ладно, пусть отдышится, выпустит пар...
-...Ваши бумаги в целости и сохранности. Так что не волнуйтесь. У меня, конечно же, зуд был страшный - заглянуть. Но я, ей-богу, стерпел. Даже когда Светлана тоже просила... Я что-то не то сделал? Они все там же спрятаны...
- Нет, нет. Я вам доверяю. Давайте я сам вам их покажу. Расскажу что и как... А она вон кепку забыла?
- Забыла? Хм... Забыла! Да разве она нечаянно?.. Только вы меня все равно не послушаете. Она не забыла, это повод, чтобы вернуться. Значит, она должна вернуться? Зачем? Пожаловаться на свою судьбу объедка с барского стола?..
Глеб встал, подошел к бейсболке, снял. Внутри, за окантовочной лентой, торчал край бумажки. Он повернулся спиной к Анюшкину, вынул, сжал в кулак.
- Глеб. Вы сейчас просто обязаны меня послушать. В том смысле, что послушаться. Я вам только добра желаю. Вы человек неординарный, сами себе хозяин. Но здесь вы подвергаете себя совершенно ненужной опасности. Поймите: она сама сделала свой выбор. Это не жертва насилия или чего-то там. Это ее волевой шаг: ей хотелось красиво жить, и вот она живет по своим представлениям о красоте.
Глеб вновь сидел за столом, вновь что-то жевал. А рядом лежала красная кепка с большим пластиковым носом. Как у пингвина. Анюшкин стоял напротив и, через стол, старательно заглядывал ему в лицо через свои лупы. Аж пригибаясь. Подавал хлеб, наливал простоквашу. Даже чуть-чуть смятую салфетку откуда-то вытащил. Хоть не в помаде.
- Тут уже в прошлом году была история. Один следователь, с будущим, между прочим, попытался ее изменить. Он ведь жизнью рисковал! Ее хозяина все знают: да, он чудовище. Жутко циничный тип. Даже не животное. Хуже. И гарем у него по всем селам и весям... Но она сама выбирала! За "красивую жизнь"... И этот следователь был дурак, но ему очень крупно повезло: его просто вышвырнули... Но - она, она-то!.. Она даже не вспомнит. Почему знаю? Эксперимент сделал: когда она меня про вас спросила, то я ей его ружье предложил забрать. Так она даже не дрогнула! А ведь он за нее стреляться хотел... Его тогда отсюда до города в наручниках в багажнике везли... Но у нее даже глаза не сморгнули!