Страница 5 из 10
– Это безобразие! Как вы можете! Это иностранцы. Они не могут пить утром водку без закуски!
– Не могут без закуски? – удивился председатель. – Ладно.
Он дал приказ официанту, и тот мигом принес каждому по свежему огурцу.
– Объясните, что нам надо делать, – попросили меня французы.
– Все очень просто, – ответил я. – Начинайте пить и думайте об огурце. Думайте только об огурце. Когда все выпейте, моментально съешьте огурец.
Они так и сделали.
После этого два официанта стали приносить закуски. Повеселевшие французы накинулись на еду и не отказывались от следующих тостов, правда, пили уже из рюмок.
– А ты молодец, – похвалил меня председатель. – Переходи ко мне на работу. У меня часто бывают делегации.
Я вежливо отказался. Теперь задним числом думаю: а не совершил ли я ошибку?
После завтрака с обильным количеством спиртного французскую делегацию повезли на Ново-Уфимский нефтеперерабатывающий завод. Дело было летом. Жара и длительные переходы привели немолодых французов в некондиционное состояние, и они с трудом соображали, о чем им рассказывают.
Вдруг ко мне подошел тип в темном костюме и замызганном галстуке:
– Вы сопровождающий из Москвы?
Я подтвердил.
– Прекратите это безобразие.
Я поинтересовался, какое. Он показал на председателя совнархоза.
– Он им показывает сверхсекретные установки.
– Скажите ему сами.
– Я пробовал, он не понимает.
Я попытался успокоить служивого человека и сказал, что французы очень пьяны и ничего не соображают, но он не отставал:
– Скажите председателю. Вы же из Москвы.
Я подошел к председателю и рассказал ему о разговоре с бдительным человеком.
– Ладно, – отчеканил он. – Приму меры.
Через пять минут появился какой-то субъект с чемоданчиком. Он отозвал бдительного человека в сторонку. И я увидел, как из чемоданчика он вынул бутылку коньяка.
Через полчаса я встретил этого человека. Он улыбался и меня не узнал.
Государственный комитет по координации научно-исследовательских работ был заведением совершенно ненужным.
Наша работа состояла в составлении бумаг и их пересылке. Мы требовали от научно-исследовательских институтов прислать нам предложения по поводу того, какую новую технику надо бы купить за рубежом. Потом, снабдив эти предложения стандартными сопроводительными, направляли их в Госплан. Получив ободрение Госплана, где их, естественно, никто не читал, пересылали в Министерство финансов. Получив согласие Минфина, пересылали в Министерство внешней торговли. Через пару лет внешторговцы сообщали нам, что оборудование закуплено.
Дальше «работали на опережение».
Мы выбирали заводы, куда, по нашему мнению, нужно было поставить это оборудование, и обращались с предложением в Госснаб, чтобы он разослал оборудование по этим заводам, а сами следили, как заводы внедряют это оборудование. Если не внедряли, мы лишали их премий. Поэтому перед концом квартала у нас появлялись гонцы с мест и норовили водить нас по ресторанам. Делалось это для того, чтобы мы поскорее «вошли в правительство» с просьбой перенести внедрение новой техники на следующий год.
Как-то кирпичный завод в Камышине не прислал нам отчет о тех преимуществах, которые он получил, внедрив присланную нами технику. Не прислал раз, не прислал другой. Мы ему – грозное письмо: снимем премию. Не отвечает. Мы ему – письмо еще более грозное. В ответ – молчание.
Так продолжалось два года. Однажды наш сотрудник по каким-то делам должен был отправиться в Саратов. Начальство приказало ему заехать в Камышин и разобраться с непокорным кирпичным заводом.
Он поехал и выяснил. Оказалось, что такого завода нет. Его должны были построить, но не построили. А по нашим бумагам он числился построенным. Куда попала купленная с нашей подачи импортная техника, никто не знал.
Словом, «опередили».
Однажды я попал в Волгоград с большой делегацией французских промышленников. Они приехали со своим переводчиком, моим старым знакомым графом Н. Черкезовым. Волгоградский совнархоз (было это во времена совнархозов) выделил в качестве сопровождающей девицу по имени Татьяна, которая сразу меня предупредила, что если французы будут к ней приставать, она даст решительный отпор. Я заверил ее, что французы будут вести себя прилично хотя бы потому, что самому младшему из них был 71 год.
Заключительный прием устроили на теплоходе. Татьяна села между мной и Черкезовым.
– Как это неприлично – пить рюмку не до конца! – возмущалась она.
– Произнеси тост и попроси их выпить до конца, – посоветовал я.
– Я так и сделаю.
Через минуту она спросила:
– Как по-французски «до дна»?
– À cul sec.
Татьяна насторожилось: «Странное сочетание» – и решила проверить у Черкезова. Тот подтвердил. Она опять не поверила и попросила меня объяснить, что оно означает.
– «À» – предлог, «sec», – сухой, «cul»…
Тут я замялся, ибо это слово по-французски означает «ж…», хотя в сложившемся словосочетании «à cul sec» оно совершенно незаметно.
– Донышко стакана, – выкрутился я. – Чтобы донышко стакана стало сухим.
И она произнесла тост. А в конце решила удивить знанием грамматики и употребила форму subjonctif:
– Je veux qu'après mon toast vos culs soient secs.
А это означало: «Я хочу, чтобы после моего тоста ваши ж…ы оставались сухими».
Французы замерли. Потом их руководитель, холеный аристократ со звучной фамилией Фантон д’Андон, произнес:
– А почему бы и нет! Я еще никогда не пил за это. C’est bien maternel tout de même («Это очень по-матерински, в конце концов»).
Позже на заключительной беседе у Косыгина господин Фантон д’Андон отметил:
– Прием был исключительно теплым, а в Волгограде даже материнским.
Академик Спицын водил гостей-французов по вестибюлю гостиницы «Украина» и объяснял им:
– Это – ресторан, где вы можете пообедать. Это – лифт, на котором вы можете подняться в номер.
И другие не менее полезные вещи.
Французы понимали, что в ресторане обедают и что на лифте поднимаются, но вежливо кивали головами, выражая нечто вроде удивления.
Я терпеливо ходил сзади. Я знал, что люди, слабо владеющие иностранными языками, любят удивлять своими познаниями.
Наконец они подошли к почтовому киоску.
– Это почта, – проинформировал гостей академик. – Здесь вы можете купить марки и конверты.
Слово «конверт» французское. Из-за ошибки какого-то переписчика или по какой-то другой причине это слово вошло в русский язык не как «куверт», а как «конверт». Академик этого не знал. И произнес:
– Ici vous pouvez acheter timbres et converts.
Но con по-французски означает «женский половой орган» в самом вульгарном звучании, а vert – зеленый или очень молодой.
Словом, академик предложил гостям очень молоденькие п…
Гости обалдели. Один из них понял, что здесь какая-то ошибка, и спросил, пользуется ли уважаемый ученый этими cons verts?
– Да, – бодро ответил академик.
Француз не отставал:
– У нас это дорого.
– А у нас очень дешево, – с гордостью за отчизну отчеканил академик.
В машине я объяснил французам ошибку академика. Они так хохотали, что испугали шофера.
Опытный переводчик Дима Турчанинов учил меня: «Переводчик должен пить через тост». Иногда я нарушал это правило.
Однажды в Волгограде после обеда с большим количеством тостов французскую делегацию повезли осматривать клуб Волгоградского нефтеперерабатывающего завода. Нас привели в зал, где были установлены макеты различных агрегатов.
– Не надо нам подробно рассказывать, – попросили меня французы. – Говори только, что производит каждый агрегат.