Тень и источник

– Что-то есть? – спросил оперработник тоном недосказанности, как спрашивают посвящённого.

– Кое-что. Вы же мне сказали, что если при мне будут говорить что-то такое... – Слотова словно тянуло оправдаться.

– Хорошо, давайте встретимся завтра... – гэбэшник с минуту раздумывал и продолжил, – в гостинице «Рига», в четыре. Скажете администраторше, что вас ждёт замдиректора, она покажет, куда пройти.

Когда Слотов переступил порог кабинета, замдиректора встал из-за письменного стола, переглянулся с Борисом Андреевичем, сидевшим на диване, и вышел. Сотрудник КГБ на сей раз имел при себе не папку, а вместительный, явно заграничный портфель: в уме студента он непроизвольно связался с кухней гостиницы.

Приглашённый присесть, Вячеслав расправил на столе сложенный пополам лист.

– Уже написали... – одобрил Борис Андреевич, садясь за стол и беря бумагу. Окончив чтение, взглянул цепко: – Вальц нехорошо посмеивается.

– У него привычка острить, – вступился Слотов. – Он – завсектором науки, и ему приходится видеть, как научные разработки, которые могут давать огромный эффект, его не дают. Внедрению мешают помехи. Он досадует и находит отдушину...

Студента слушали, не останавливая, и он принялся хвалить Вальца за познания, за умение проникать в суть проблем.

– А какое отличное эссе у него – «Роскошь общения!» – Вячеслав лицом и голосом выразил важность того, что его восхитило.

Борис Андреевич отреагировал с усиленным вниманием:

– О чём написано?

– Раскрывается сущность характера, которому всё время нужна самопроверка, – начал Слотов о публикации, каковую вырезал и хранил, так она ему понравилась. – Человек в каком-нибудь явлении открывает что-то для себя, и его волнует – как это оценивают другие. Положительный отклик, хоть самый беглый, дорог ему. Человек ищет отклика, страдает, если вокруг нет понимающих. Внимание людей, в чьём уме можно не сомневаться, для него роскошь...

Борис Андреевич усмехнулся:

– И как с этим у Вальца?

– У него есть друзья. В эссе он говорит о друге.

Сотрудника КГБ заинтересовало, кого Слотов знает, и он назвал художника Виктора Пчелина. Тот нередко заходил в редакцию к Роману Вальцу, иногда приносил пиво и угощал и друга, и практиканта. Вячеслав не умолчал о другом частом госте по имени Даниил, о котором слышал, что он физик. Несколько раз Слотов видел его и в университете.

– Знаем, кто это, – сказал Борис Андреевич, быстро писавший в блокноте. Оторвавшись от него, обратился к студенту с видом доверия и просьбы: – Помогите нам! О чём с ними Вальц говорит, что они ему отвечают...

Слотов, полагая, что своими показаниями уже заслужил прощение, осмелел. Душа требовала обелиться перед Романом Марковичем.

– Вальц – не антисоветчик. Он не желает вреда стране.

– С вашей помощью и разберёмся, – подхватил со скрытой иронией сотрудник КГБ. – На него не вы нам глаза открыли, он не со вчерашнего дня поскальзывается. Но чтобы указать ему на ошибки, провести профилактику, мы ещё недостаточно знаем о нём. – Борис Андреевич добавил мягко: – Мы не просим наводить его на разговоры... Заговорит сам – запомните. Не больше.

Вячеслав подумал о себе словами романа, которые ещё не раз повторятся: он столкнулся лицом к лицу с действительностью и почувствовал весь гнёт беззащитности и одиночества.

Начался осенний семестр, палая листва устилала аллеи рижских парков. Вячеслав реже бывал в редакции «Советской молодёжи». Борису Андреевичу звонил дважды в неделю, и тот решал, нужна ли встреча. Они встретились опять в гостинице «Рига» – Слотов передал отчёт. Он и Вальц направлялись пообедать в столовую (или эдницу) на улицу Кирова, и Роман Маркович не сдерживал эмоций. «От сектора науки требуют, – сказал, закипая, – больше писать о научной организации труда. Это какое-то бесстыдство убогости! Срам, как мы отстали от Запада в кибернетике! Там электроника чудеса творит, а что доступно нам на нашем рабочем месте? Не в одну папку все нужные вырезки набивать, а класть в несколько, по темам?»

Следующий отчёт Вячеслав принёс по адресу, который ему назвали в телефонном разговоре. Квартира в доме по улице Кришьяна Барона – дверь открыл мужчина со строгим лицом. В комнате навстречу гостю шагнул Борис Андреевич, вставший с кресла. Впервые протянул Слотову руку и наградил его крепким рукопожатием.

– Прошу!

Гость, заняв кресло перед журнальным столиком, окинул взглядом комнату. Обстановка отражала средний уровень благосостояния: новый телевизор, ковёр, софа и типичная в таком сочетании стенка с непременными фужерами и книжной полкой.

– Хозяева разрешили нам в их отсутствие побеседовать, – пояснил Борис Андреевич, в то время как напарник, помоложе его и не такой плотный, развернул газету и погрузился в изучение телевизионной программы. Расположившись напротив гостя, Борис Андреевич произнёс: – Что там у нас? – с тем выражением, с каким потирают руки, и занялся докладной.

Слотов сообщал о мыслях Романа Вальца о государстве. Как нередко случалось, Вячеслав один работал в его кабинете, и тут, увлечённо разговаривая, вошли Роман Маркович и физик Даниил. Они упоминали академика Ландау. Тот, по словам Даниила, не считал, что в стране построен социализм.

Вальц высказался:

– У нас ничто иное, как государственный капитализм! Государство – единственный монополист. Реализована заветная мечта монополиста – чтоб никаких конкурентов! Отчего и отсталость такая.

Даниил, сообщал Слотов, промолчал, а Вальц спросил его, Слотова, как идёт дело (он писал очерк). К прежнему не возвращались.

Борис Андреевич для порядка уточнил: записали всё так, как прозвучало, не корректировали? Вячеслав подтвердил, что нет. Оперработник, выдержав паузу, произнёс:

– К нам приходят, просятся в помощники – мы отвечаем отказом. Работа у нас серьёзная, и нужно, чтобы человек был с чувством ответственности, с хорошей памятью, эрудированный, способный разбираться и правильно, точно излагать, – он взял со столика отчёт, подержал в руке как нечто весьма и весьма важное. – Я думаю, мы будем продолжать.

Слотов не выразил восторга. Сосала тоска. Но как бы он себя чувствовал, если бы ему пресекли карьеру журналиста?

– Я повторяю, что дело добровольное, – Борис Андреевич, приглашая в свидетели, взглянул на коллегу, севшего на стул поодаль.

– Понимаю, – обронил Слотов.

– Пишите! – услышал он. Перед ним положили лист бумаги и стали диктовать: – В Комитет Государственной Безопасности. Я, такой-то, время, место рождения, добровольно беру на себя обязательство содействовать органам госбезопасности в разоблачении антисоветской пропаганды, клеветы на существующий строй и всяких иных подрывных действий, берусь оказывать и другую помощь органам в их борьбе с врагами Советской власти. Советской – с большой буквы, – предупредил Борис Андреевич. – Написали? Дальше: «Обязуюсь моё сотрудничество с КГБ держать в строгом секрете. С сего дня мои сообщения буду подписывать...» – оперработник улыбнулся, – выберите себе какой-нибудь псевдоним.

В уме Слотова колыхнулось прочитанное и увиденное о подпольщиках, разведчиках, и привязчиво задержалось: «Сосна! Сосна! На связи Ольха!»

– Клёнов? – сказал он.

– Сойдёт, – кивнул Борис Андреевич. – Распишитесь своей нормальной подписью, поставьте число. И сообщения теперь всегда начинайте словами: «Как стало известно от источника...» или: «Источник сообщает...»

– От третьего лица, – отметил Слотов, – понятно.

В один из первых дней морозца и снегопада Борис Андреевич получил, на той же квартире, отчёт, написанный по форме. Накануне Слотов, после занятий в университете, зашёл в редакцию к Вальцу: он обещал дать новое задание. Заговорили о деле, и тут принесло Виктора Пчелина с сумкой, в которой что-то побрякивало.

– Как съездил? – воскликнул Вальц, когда отзвучали приветствия.

Пчелин, оказалось, вернулся из туристической поездки в Польшу. Доставая из сумки бутылки с пивом, поведал: