[Голово]ломка

12

«Восьмикратный золотой медалист европейских выставок, $25». Совершенно элементарная на вид ноль семь красного вина. Ноль семь была португальская. Но название оказалось вполне понятно и Вадиму: «Porca de Murca». Поглазев на медалиста, грозящего то ли телесными наказаниями, то ли сексуальными домогательствами то ли несчастному животному, то ли героине классического блатного шансона, он продолжил обход по периметру. Заполненные бутылками полки возносились под самый потолок. Избранное, элитное бухло было отчуждено от алкогольного плебса и помещено на отдельный угодливо подсвеченный стенд. Каждый высокородный пузырь стоял обособленно, как скрипка Страдивари. А наиэлитнейшие, наиблагороднейшие — и вовсе разместились за стрельчатыми стеклянными дверцами автономных шкафчиков вдоль стен. Словно барабаны того же Страдивари, которые мастер, как известно из новорусского апокрифа, делал, в отличие от скрипок, не для лохов, а для настоящих пацанов. Барабаны-то Вадима и интересовали. Таково было требование момента… В том, что ночное чувство не врало, что логика и вероятность пластичны, податливы и послушны превосходящей воле — он убедился на выходе из Резиденции. Согласно логике и вероятности там его и должны были повязать. Все эти многочисленные штатские и униформные гарды. Тем паче что в свете не оставшегося незамеченным, напротив, похоже, произведшего впечатление и, скорее всего, оцененного по достоинству пике Пыльного они так забавно утеряли всебезразличную статику, озаботились, замельтешили, побежали… Вадим, однако, на сей раз был охраной проигнорирован. Проигнорирован столь абсолютно, что даже заподозрил: может быть, выключившийся из псевдожизни объект перестает замечаться ее субъектами? Перестает существовать для них? Но тогда почему этот жлобина, упрощенный и удешевленный вариант общегардовской модели (special для магазинов и иных публичных мест) поглядывает на него сейчас с презрительно-подозрительным, причем отчетливо показным вниманием? Не может соотнести жалкий вадимов кожан с ценниками за стрельчатыми стеклами? Ща вы, братцы, тоже малость подвиснете… Lagavulin. Islay Single Malt Scotch Whisky. Это по крайней мере звучит. Весомо так. Внушительно. И цифры — смотрятся. Выдержка — 16 лет. Цена — 26 латов 40 сантимов. По части «крашеной водки», всех этих гурмански-выпендрежных коньяков и прочих вискарей, Вадим не был ни знатоком, ни ценителем. Что «сингл молт» — это круто, он слышал. Но привлекло его главным образом то не могущее не иметь тайного смысла обстоятельство, что стоил темного стекла пузырь с неброско-аристократической этикеткой и, опять же, странно по-свойски звучащим для русского уха именем примерно столько, сколько лежало сейчас в вадимовом лопатнике. Он принялся пересчитывать наличность. Ну да, двадцать пять, шесть латей. Мелочь. Тридцать, тридцать пять — ха! Вот будет прикол… Тридцать шесть, семь, восемь, восемь!… Девять. Нет, одного не хватает. Надо же — всего одного сантима! Он зашарил по карманам кожана, частью уже дырявым, скопившим на дне осадок неопределенной трухи. Машинально вынул мешающий пистолет. На периферии зрения произошла кратковременная суматоха. Упрощенный вариант переваривал гимнюков ствол. Вадим ободряюще улыбнулся. Ну? Че такая недоверчивая харя? Че ты так застремался, мудоеб? Think positive! Все о'кей, козлик, видать, у меня на него разрешение, если я с ним так запросто, да? Неважно, что нет у меня никакого разрешения, что клал я на все разрешения. Ты об этом, к счастью, не знаешь. Для себя, понятно, к счастью… Он все-таки спрятал волыну… Бабки, бабки… Может, завалялось? Хрен там. О, а это что? Один сантим. Почернел весь, по ничтожности даметра только и можно распознать достоинство. Ровно cантим. Определенно знак свыше. А теперь внимание! Вуаля! Одним легким движением и парой слов несолидный посетитель, праздно припершийся в дорогой магазин ради сеанса потребительского онанизма, превращается в выгодного клиента. Гард стремительно меняет типовую позицию: «Чего надо?» на «Чего изволите-с?» Мочалка за прилавком светится так интенсивно, что сомнений не остается: вот она, беззаветная влюбленность с первого взгляда, вот она, истинная страсть, true romance! Впечателение от живых денег напрочь опровергает впечатление от того, что их символизирует — прикида, выражения лица. По отношению к бабкам это абстракция второго рода. Правда, бабки тоже абстракция и символ — такого забубенного рода абстракция, что уже не очень понятно, символ чего. Суррогат некоей ценности, на который обслуживаюший персонал сейчас меняет суррогат своей любезности. А повод для этого — третий суррогат. Суррогат вкусового удовольствия. В суррогатную сущности купленного Вадим вник, толкнув ногой напутственно дзынькнувшую бдительными колокольчиками стеклянную дверь магазина, поддев клыком и сорвав облегающую горлышко бумагу, вынув пробку и хлебнув прямо из бутылки. Наикрутейший скотч за полсотни баксов ноль семь явственно и узнаваемо отдавал жженой резиной. Именно так — горелой изоляцией, как воняет иногда в трамвае… Это было безусловное говно, но говенная сущность продукта нимало не волновала ни производителя, ни потребителя — тут, как и везде, шел чистой воды обмен понтами. Он еще только начал все это обдумывать, а виски уже рванул под небом бомбой-самоделкой грамотных городских партизан, подлым устройством, нашпигованным обрезками гвоздей — направленная взрывная волна ударила вверх и, пройдя носоглотку, начисто сметя скопившийся там необязательный обонятнельный хлам, прицельно накрыла мозг, и каждый острый обрезок с бешеным ускорением воткнулся в свою клетку коры. Нет, не разил «Лагавулин» резиной и не был говном. Он, если честно, и бухлом-то не был, алкогольным напитком — вообще напитком: потому как не тек в пищевод и не падал камешком вниз, в желудок, а непосредственно на языке прекращал бытие в виде физической субстанции, устремляясь не в мозг даже — в СОЗНАНИЕ бесконечным рядом чисто эфирных эманаций: терпкостью, ворсистой густотой, слоистым ароматом, томной темнотой дубовой древесины, продуваемым простором вересковых пустошей, источенностью меловых скал, промозглой студеностью морской соли. И разница во вкусе между Islay Single Malt и стандартно-голимой местной водочкой с вводящим в заблуждение названием Moskovskaja много превосходила разницу между ними в цене. Нет — в данном случае бабки выступали в своей изначальной функции: эквивалента физиологического кайфа. Другое дело (подхлестнутые ветрами Северного моря, мысли Вадима развили недурную скорость), что есть виски за двадцать шесть латов — а есть за двести двадцать шесть. А есть и за две тысячи. Может, даже за двадцать две бывает. И не пытайтесь меня убедить, что тот, что за двести, в десять раз ВКУСНЕЕ того, что я варварски прихлебываю из горла сейчас. Это уже, братцы, понты из разряда гнилых. Беспримесный выебон. «А у меня точно такой же галстук, только за десять тысяч.» За определенной (и легко ощутимой — если захотеть) гранью деньги перестают быть эквивалентом чего-либо и принимаются воспроизводить себя посредством зарабатывающего и тратящего их. За гранью, где человек, венец творения и эволюции, становится просто репродуктивным органом, конкретным хуем (пиздой) абстрактной денежной массы. Вадим приложился к «Лагавулину», принципиально не интересуясь наличием/отсутствием транспорта, пересек улицу на красный. Сигнальте, сигнальте, уроды…