Минотавр

Кивком головы он поздоровался со мной и сказал:

- Я насчет той книги. Книга со мной. - Он вынул из полевой сумки книгу, аккуратно обернутую в белый лист ватманской бумаги.

- Пройдем в кабинет, - сказал я. - Тут темновато.

Он снял шинель, обтер подошвы сапог о половик, прошел за мной.

- Я к вам насчет книги, - повторил он.

- Догадываюсь.

- Недобрая книга, Злая книга. Дотошная книга.

- А что случилось?

- Что? Ваш рисунок исчез. А на том месте появилось мое изображение.

- Но при чем тут я?

- Я не к этому. А чтобы разобраться. Должен я уяснить или не должен, прежде чем доложить вышестоящим?

- Почему вы должны докладывать?

- По-вашему, я должен скрыть этот факт от общественности?

- Не знаю. Ведь есть опасность ввести общественность в заблуждение. А вдруг вам показалось?

Он раскрыл книгу на той странице, где лежала закладка - автобусный билет, и показал мне иллюстрацию. Я увидел изображение мальчика с живым смеющимся лицом.

- Это же мальчик, - сказал я.

- Нет, это я. Но в детском возрасте. Дома на стене висит точно такая же фотокарточка.

- А не мог кто-нибудь приклеить ее в ваше отсутствие?

- Потрогайте. Она не приклеена.

- Да, - согласился я, внимательно рассматривая изображение. - Несомненно, напечатано в типографии вместе с книгой.

- Но ведь раньше ее не было. Она появилась потом, когда вы ушли.

- Может, все-таки была, - сказал я. - Страницы склеились, и мы не заметили?

- Хорошо, - согласился лейтенант. - Допускаю. Склеились листы. Но я-то как сюда попал, да еще в школьном возрасте? Объясните.

- Может, не стоит объяснять?

- Почему?

- Существуют и необъяснимые явления. Нужно ждать, пока их объяснит наука.

- Я не могу ждать. Это раз. Мне работать надо. Два. Моя работа не терпит путаницы. Три. Не терпит беспорядка.

- Помилуйте, какой же здесь беспорядок? Книга. Роман с иллюстрациями. Обыкновенное дело. Ну, вкралась опечатка. Это тоже случается. Ваше изображение попало случайно в текст... Снимок-то висит на стене или исчез?

- Висит.

- А среди ваших соседей по квартире нет случайно печатников?

- Соседка работает в типографии.

- А отношения с ней какие?

- Всякие.

- Ну вот и нашли объяснение, - сказал я. - Она или само чудо? Скорей всего она.

- Этому трудно поверить, - возразил лейтенант. - Сначала ваше изображение. Потом мое. Я должен распутать этот узелок. Из-за этой задачки не спал ночь. Рассчитывал на вас. А вы уклоняетесь, хотя вам что-то известно.

- Я не уклоняюсь. Но, поверьте, знаю немного больше вас. Думаю, разгадку нужно искать в содержании самой книги. Вы ее читали?

- Два раза подряд...

- Содержание вам не показалось странным?

- Ничего странного не нашел. Ведь это фантастика. Разве только науки слишком много. Трудновато написана.

- Науки? Но ведь не нашей, не земной, а инопланетной.

- Я не о романе пришел с вами говорить. А об этом изображении, которое... - он махнул рукой. - Извините, если помешал отдыху или работе.

- Ничего! Ничего! Вопрос действительно важный. Такое чувство, что кто-то с нами играет в непозволительную игру.

- Кто-то? Нет, я хочу знать, кто?

- Я тоже хочу.

- Вы с писателем разговаривали? С этим Черноморцевым-Островитянином?

- Постараюсь повидаться. Если что-нибудь узнаю, извещу. Лейтенант попрощался, но, прежде чем уйти, долго стоял в передней перед репродукцией "Ночного кафе", где безумствовали и неистовствовали взбунтовавшиеся вещи.

- Непорядок, - сказал лейтенант, - беспокойство. Это раз. Время теряю. Два. До следующей встречи.

9

Придя в гости к старому, еще университетских лет, приятелю, я и не подозревал, что опять войду в соприкосновение с загадкой, мучившей меня вот уже несколько дней.

- Как вы относитесь к творчеству Черноморцева-Островитянина? - спросила меня дочь приятеля, студентка филологического факультета.

Я ответил тихо, чтобы не привлечь внимания других гостей, сидящих за столом:

- Фантастику я читаю только в трамвае. Предпочитаю что-нибудь простое, доступное чувствам человека, мечтающего о спокойном существовании. И кроме того, Черноморцев-Островитянин,.. Кто ему дал право выступать посредником между нами и будущим?

- Талант.

- А что такое талант? - спросил я студентку, На ее лице я заметил тень замешательства, недоумения, словно ее ловят на экзамене.

- Талант, - продолжал я, - это яркие, играющие радостью способности. Но в произведениях вашего Островитянина я не вижу ничего радостного. О чем он хочет осведомить нас с вами? О высокоразумных существах с других планет? Он изображает их такими, что мне с ними страшно. А я хочу представлять их себе милыми, простыми, похожими на вас. Я хочу, чтобы между мною и ими был контакт, может, еще больший, чем между мной и вон той дамой, которая сейчас увлеченно рассказывает, как ей неудачно вырвали зуб.

- Контакт? Чего же проще? Черноморцев-Островитянин обещал быть у нас. Мы его ждем. Ведь я пишу о нем дипломную работу.

- Любопытно, - сказал я, - значит, вы знаток его творчества и, вероятно, биографии тоже? Где же он родился?

- В Томске.

- Разве на планете Ин тоже есть Томск?

Гертруда улыбнулась. Но я не был уверен, что она поняла мою шутку. Черноморцева-Островитянина она принимала всерьез.

- Разве на планете Ин тоже есть Томск? - повторил я.

Мои слова прервал приход гостя. Это был он, Черноморцев-Островитянин.

- Приветик, - сказал он и театрально поднял руку, затем приложил ее к тому месту, где сердце.

Кто-то рассказывал мне, что у Черноморцева-Островитянина сердце не с левой, а с правой стороны. Но он приложил руку к левой стороне, все-таки к левой, а не к правой.

- Приветик, - он кивал всем, и всем улыбался, и кланялся. Дама, у которой недавно вырвали зуб, повеселела. Впрочем, повеселели все. И особенно Гертруда, дочка моего приятеля. Гертруда представила меня фантасту.

- Ваш читатель, - сказал я, - и... почитатель.

Я покраснел, как мальчишка. Ведь я не был его почитателем, наоборот. Все, что он писал, мне казалось вульгарным. Но он уже смотрел на меня сверху снисходительным взглядом, как на одну миллионную часть, как на своего читателя, попавшего в расставленные им сети, в сущности, сотканные из очень банальных образов и слов и временами просто из штампов. Нет, он не был хорошим стилистом.

Да, он смотрел на меня сверху вниз и усмехался. Мне почему-то очень захотелось сбить с него спесь или, как в этом году выражались, немножко "ущучить". И я спросил тихо и выразительно:

- А как поживает Диккенс?

На какую-то часть секунды лицо его стало вопрошающе-изумленным и даже озабоченным, но он моментально нашелся:

- Диккенс? Уж если на то пошло, я предпочитаю По или Жюля Верна, но в силу объективных законов времени я не могу передать вам от них привет. Они там, у себя, в прошлом, а мы здесь, за этим милым столом.

За словами в карман он не лез, и мысль его работала четко и быстро. Но ведь я тоже не собирался отступать.

- Не тот Диккенс, который написал "Домби и сын", а тот...

Но Черноморцев уже перебил меня своей скороговоркой:

- Сейчас молодые люди любят стилизовать себя под прошлое. А покопаешься обычный скучный парень, не пьет, не курит и висит на доске почета.

- На доске почета?

- А почему бы нет? Выполняет и перевыполняет план. Умеет работать с книгой.

- А все же... Кто он?

- Кто он? Кто я? Кто вы?

Фантаст оглянулся и обратился ласково к Гертруде:

- У вас, Гертрудочка, я бы никогда не спрашивал; кто вы? Вы милое, доброе существо. При вас все становится на свое место, все делается добрым, ясным и понятным, даже непонятное и загадочное.

Пряча истину за шуткой, он покинул нас и подсел к той даме, у которой недавно вырвали зуб.