Страница 182 из 258
Я должен здесь сказать, что если эти фрагменты, случайно сохранившиеся и передававшиеся, и еще передающиеся, там из поколения в поколение через это очень ограниченное число посвященных существ, не попадут там в руки современных «ученых», то это будет большой удачей для будущих трехмозговых существ твоей планеты.
И это будет большой удачей потому, что если бы эти уцелевшие фрагменты истинного знания попали там в руки современных «ученых», то, из-за присущего им свойства мудрствовать, они обязательно стали бы стряпать всякую «научную чепуху» о смысле, вложенном в эти фрагменты, и тем самым и без того едва тлеющий разум всех других трехмозговых существ был бы окончательно погашен; и кроме того эти последние остатки прежних великих достижений их предков были бы тем самым также окончательно «стерты» с лица этой злосчастной планеты.
Итак, мой мальчик, однажды, когда я разговаривал с этим дервишем Хаджи Зефир Богга-эддином о древнекитайской науке шат-чай-мернис, он, во время разговора, предложил мне пойти с ним к другому дервишу, его другу, большому авторитету по этой древнекитайской науке поговорить с ним о ней.
Он сказал мне, что его друг проживает в «Верхней Бухаре», вдали от всех, и занимается там некоторыми экспериментами, связанными с этой самой наукой.
Не имея никакого особого дела в том городе, где нам тогда случалось быть, и поскольку его друг жил как раз в тех горах, природу которых я давно намеривался посмотреть, я тотчас же согласился, и на следующий же день мы отправились в путь.
От того города, где находились, мы шли три дня.
Наконец, высоко в горах Верхней Бухары мы остановились в небольшом ущелье.
Эта часть «Бухары» называется «Верхней» потому, что она очень гориста и гораздо выше той части Бухары, которая, в отличие от этой, называется «Нижней Бухарой».
В упомянутом ущелье мой знакомый дервиш Хаджи Зефир Богга-эддин попросил меня помочь ему сдвинуть в сторону небольшую каменную плиту, и, когда мы ее сдвинули, под ней открылось узкое отверстие, из краев которого выступали два железных стержня.
Он соединил эти стержни и прислушался.
Вскоре из них послышался странный звук, и, к моему удивлению, Хаджи Зефир Богга-эддин сказал в это отверстие что-то на неизвестном мне языке.
После того как он кончил говорить, мы задвинули каменную плиту на прежнее место и пошли дальше.
Пройдя значительной расстояние, мы остановились перед камнем, и Хаджи Зефир Богга-эддин начал очень напряженно чего-то ждать, когда вдруг этот огромный камень, лежащий там, открылся и образовал вход в нечто вроде пещеры.
Мы вошли в эту пещеру и начали продвигаться вперед, когда я заметил, что наша дорого освещается попеременно так называемыми газом и электричеством.
Хотя это освещение удивило меня, и у меня об этом возникло несколько вопросов, я тем не менее решил не нарушать серьезную сосредоточенность моего спутника.
Опять пройдя значительное расстояние, мы увидели за одним из поворотов идущее нам навстречу другое земное трехмозговое существо, которое встретило нас приветствиями, обычными там в таких случаях, и повело нас дальше.
Он, как оказалось, был другом моего первого знакомого дервиша.
Он был уже, по земным понятиям, совсем пожилым и, будучи высоким, по сравнению с окружающими, казался чрезвычайно худым.
Его имя было Хаджи Асвац-Трув.
Разговаривая с нами, он привел нас в небольшое отделение пещеры, где мы все сели на покрывавшую пол кошму и, беседуя, начали есть из глиняных сосудов так называемый холодный бухарский «шила-плав», который это пожилое существо принесло нам из соседнего отделения.
Во время еды мой первый знакомый дервиш сказал ему между прочим, что я тоже очень интересуюсь наукой шат-чай-мернис, и вкратце объяснил, какие вопросы мне уже хорошо известны и о чем вообще мы говорили раньше.
После этого дервиш Хаджи Асвац-Трув начал спрашивать меня сам, и я давал ему соответствующие ответы, но, конечно, в такой уже привычной для меня форме, с помощью которой я мог всегда скрыть свою истинную природу.
Там на твоей планете я вообще так наловчился разговаривать таким образом, что твои любимцы всегда принимали меня за одного из своих собратьев-ученых.
Из дальнейшего разговора с ним я понял, что этот уважаемый Хаджи Асвац-Трув уже давно интересуется указанным знанием и что в течение последних десяти лет он изучает его исключительно на практике.
Я также понял, что из этого изучения он получил результаты, каких земным трехмозговым существам больше не свойственно достигать.
Когда я все это уяснил, я очень удивился и поинтересовался, как это произошло, так как я уже очень хорошо знал, что это знание уже давно перестало существовать в разуме трехмозговых существ Земли и что этот почтенный Хаджи едва ли мог часто слышать о нем и таким образом, как это у них бывает, постепенно им заинтересовался.
И действительно, мой мальчик, занявшим твое воображение трехмозговым существам уже довольно там стало свойственно интересоваться только тем, что они часто видят, или о чем часто слышат, а когда они действительно заинтересовываются чем-нибудь, то этот интерес подавляет у них все остальные бытийные нужды, и им всегда кажется само собой разумеющимся, что то, что интересует их в данный момент, как раз и есть то, что «заставляет вертеться мир».
Когда между мной и этим симпатичным дервишем Хаджи Асвац-Трувом установились отношения, необходимые в такой ситуации, то есть когда он начал уже говорить со мной более или менее нормально без, так сказать «маски», ношение которой стало свойственно современным существам при общении с другими подобными существами, особенно при первом знакомстве, – тогда, после того как между нами установились эти необходимые отношения, я спросил его, конечно в соответствующей общепринятой манере, как и почему он заинтересовался этой областью истинного знания.
Кстати, тебе надо знать, что вообще там, на поверхности твоей планеты, на каждой отдельной ее части, во время процесса обычного бытийного существования этих странных трехмозговых существ постепенно сформировывались и переходили из поколения в поколение свои собственные особые формы внешних взаимоотношений.
И эти различные формы взаимоотношений у них сформировались сами собой после того, как в их психее совершенно атрофировалось бытийное свойство понимать внутреннее чувство подобных им существ по отношению к себе, каковое свойство должно непременно иметься у всех существ нашей Великой Вселенной, независимо от формы или места возникновения.
В настоящее время у них устанавливаются хорошие или плохие взаимоотношения исключительно только на основании внешних рассчитанных проявлений, главным образом, того, что они называют «любезностью», то есть на основании слов, в которых нет ни единой крупицы того, что называется «результатом внутреннего импульса благожелательности», какой обычно возникает в присутствиях всех существ при прямом контакте с «себе подобными».
Там в настоящее время, хотя одно существо может внутренне желать другому добра, тем не менее, если по той или иной причине это доброжелательное существо употребит в обращении к другому слова, которые принято считать нехорошими, то все кончено; во всех различных одухотворенных локализациях последнего неизменно кристаллизуются данные, которые всегда по ассоциации порождают в его общем присутствии убеждение, что первый, который фактически внутренне желает ему добра, только для того и существует, чтобы везде и всегда делать ему всяческие, как там говорят, «пакости».
Там стало очень важно знать, особенно в последнее, время, всякие формы «словесного обращения» для того, чтобы иметь друзей и не создавать себе «врагов».
Ненормальное существование этих странных трехмозговых существ испортило не только их собственную психею, но своим влиянием постепенно испортил также психею почти всех остальных одномозговых и двухмозговых земных существ.