Страница 128 из 258
Когда мой первый знакомый, важный русский, узнал об этом моем решении, он очень огорчился; очень огорчены были еще и несколько других русских существ, которые действительно в какой-то степени желали добра своему отечеству и которые за это время успели убедиться, что мои знания опыт могут быть очень полезны для их основной цели.
В день моего предполагаемого отъезда это Попечительство готовилось открыть то большое здание, которое, как я уже говорил тебе, было как раз предназначено для борьбы против алкоголизма и которое тамошние существа в день его открытия назвали по имени своего царя «Народным домом императора Николая II».
Накануне моего отъезда ко мне неожиданно пришел мой первый знакомый, важный русский, и, выразив искреннее сожаление по поводу моего отъезда, очень настоятельно просил меня отложить его на несколько дней, чтобы, после освящения и открытия упомянутого дома, он мог поехать со мной и, кстати, немного отдохнуть от последних хлопот, интриг и козней.
Так как у меня не было особой причины спешить, я согласился и отложил свой отъезд на неопределенное время.
Через два дня было открытие этого дома, и, так как накануне вечером я получил так называемое «официальное приглашение», я отправился на эту церемонию.
И вот, на этом общегосударственном торжестве современного многомиллионного сообщества, на которое прибыл даже сам, как они называют его, «Его Величество Император», там началось по отношению к моей персоне так называемое «урецтакнилкарулни», что, вообще говоря, всегда вытекает из совокупностей окружающих ненормальностей и, автоматически образуясь в психее трехмозговых существ этой злосчастной планеты, держит их, так сказать, в «заколдованном круге».
И дальнейшие события происходили в следующем порядке.
В день упомянутого государственного торжества, во время этой церемонии, мой первый знакомый русский внезапно подбежал ко мне, расталкивая существ, собравшихся там во всем блеске разных так называемых «орденов» и «регалий», и радостно сообщил мне, что я буду иметь «счастье» быть представленным Его Величеству царю; торопливо сказав это, он поспешно удалился.
Оказалось, что там, на этом торжестве, он говорил обо мне с императором, в результате чего было решено, что меня следует ему представить.
Такое представление императору, царю или королю там считается очень и очень большим счастьем, вот почему, получив такое разрешение, мой знакомый неописуемо обрадовался за меня.
Очевидно, он хотел этим представлением доставить мне большое «удовольствие» и успокоить этим свою совесть, так как считал себя виноватым в том, что мое пребывание в этой столице было неудачным.
После этого события прошло два дня.
На третье утро, случайно выглянув из окна своей квартиры на улицу, я увидел там совершенно необычное оживление; все чистили, всюду мели, туда и сюда ходило много из так называемых «жандармерии» и «полиции».
На мой вопрос, что было причиной всего этого, наш Ахун объяснил мне, что в тот день на нашей улице ожидалось прибытие очень важного генерала того сообщества.
В тот же самый день пополудни, когда я сидел дома и разговаривал с одним из моих новых знакомых, ко мне вбежал взволнованный и ошеломленный привратник и, заикаясь, воскликнул:
«Е… го…, его… пре… восходи… ди… ди… тельство!»
Но не успел он закончить, как вошел сам его превосходительство. Как только несчастный привратник увидел его, он онемел, как пораженный молнией, а потом, взяв себя в руки, поспешно, как там говорят, стал «пятиться» из комнаты.
Но сам его благородное превосходительство, с весьма приветливой улыбкой, хотя с оттенком так называемого «высокомерия», характерного для всех власть имущих существ того сообщества в то время, подошел ко мне, одновременно разглядывая с большим любопытством находившиеся в моей комнате «антикварные вещи», и, тряхнув особым образом за кисть моей руки, уселся в мое любимое кресло.
Затем, продолжая рассматривать антикварные вещи, он сказал:
«Через пару дней вы будете представлены нашему «великому самодержцу», а так как я ведаю этими делами, то пришел к вам, чтобы как раз объяснить вам, как и что вы должны делать по такому большому и важному случаю вашей жизни».
Сказав это, он вдруг встал и, подойдя к стоявшей в углу комнаты так называемой фарфоровой фигурке старинной китайской работы, воскликнул в порыве восторга, охватившего все его присутствие:
«Какая прелесть!.. Где вы достали это чудо древней мудрости?..»
И, не переставая смотреть на упомянутую фигурку и отдаваясь чувству восторга, или, точнее говоря, при всех своих чувствах, проносящихся через него, он продолжал:
«Я сам очень интересуюсь всяким древним искусством, но, главным образом, китайским, и поэтому из пяти комнат, отведенных под мою коллекцию, три заполнены только произведениями старинной китайской работы».
Продолжая говорить в этом духе о своем обожании произведений древних китайских мастеров, он опять бесцеремонно уселся в мое кресло и стал разглагольствовать о древних произведениях искусства вообще, их ценности и о том, где их можно находить.
Во время этого разговора он вдруг поспешно вынул из кармана свои часы, машинально взглянул на них, быстро встал и, стоя, сказал:
«Какая досада! Я вынужден прервать нашу в высшей степени интересную беседу, так как должен спешить домой, где меня уже несомненно ждут большой друг моей молодости и его очаровательная жена.
Он здесь ненадолго проездом за границу из провинции, а я не видел его с тех пор, как мы служили в одном полку и получили различные назначения: я – ко двору, а он – на гражданский пост».
Потом он дальше добавил:
«А что касается указаний, которые мне нужно дать вам, ради чего я к вам приехал, то сегодня же пришлю к вам своего адъютанта, и он вам все объяснит, вероятно, не хуже меня».
После этого он важно отбыл со всеми церемониями.
И в самом деле, вечером того же дня, как его благородное превосходительство обещал мне, ко мне домой явился один из его адъютантов, который был еще, как там говорят, «молодым человеком», то есть существом, лишь совсем недавно достигшем ответственного возраста. Этот его прибывший адъютант принадлежал к ярко выраженному типу специфических земных трехмозговых существ, который я в последнее время часто встречал среди твоих любимцев и который очень хорошо определяется словами – маменькин сынок.
Этот бывший маменькин сынок, когда прибыл и стал говорить со мной, сначала проявлял себя по отношению ко мне совершенно механически в соответствии с данными, закрепленными в его общем присутствии насильно внедренными в него правилами так называемого хорошего тона; а немного погодя, когда его бытийному мышлению стало ясно, что я не принадлежу ни к его касте, ни к более высокой, а, по-видимому, одно из тех существ, которые, по ненормальным понятиям существ того сообщества, считаются чуть выше так называемых «дикарей», он сразу же изменил тон и, опять-таки совершенно механически, стал проявлять себя по отношению ко мне в соответствии с данными, для того чтобы «командовать» и «распоряжаться», также уже закрепившимися в общих присутствиях принадлежащих к его касте существ того сообщества в то время, и стал давать указания, как мне надо «войти», «уйти», «двигаться», и когда и какие слова говорить.
Помимо того, что на протяжении двух часов он своим примером показывал мне, как именно следует проявлять себя, он объявил мне, что вернется завтра, и приказал мне практиковаться, чтобы, как он выразился, не получилось никакого недоразумения, иначе я могу попасть туда, куда даже «Макар телят не гонял».
Когда в день моего, как они называют это, «высочайшего представления» я прибыл туда, где было место пребывания главы этого большого сообщества, меня встретил уже на железнодорожной станции лично «его превосходительство», прибывший туда в сопровождении пяти или шести адъютантов, и с того момента он сам стал – конечно, совершенно без участия, как говориться, своей «личной субъективной инициативы», а руководимый лишь механической привычкой, приобретенной им от постоянного делания одного и того же, – подчинять все мои отдельные одухотворенные части и все самопроявления моего общего присутствия, беря это, так сказать, под руководство своего собственного «Я».