Щит побережья

За внешней злобой Атла пыталась скрыть свою боль. Эти милые люди, не видавшие беды хуже подгоревшей каши, глазеют на нее с недоумением и не могут взять в толк, как приключились все эти несчастья. Знали бы они, что она, Атла Сова, видевшая все своими глазами, понимает не больше них! Как могло получиться, что Квиттинский Север, пространная и достаточно населенная область, где было так много славных воинов и просто нетрусливых мужчин, рассыпалась, как гнилой пень, с первого же вражеского удара!

— Может, хоть вы будете поумнее! — скорее с раздражением, чем с надеждой, закончила Атла. — Может, хоть вы сумеете собрать толковое войско и поотрывать головы этим мерзавцам! Если бы кто-нибудь напал на них сейчас, когда они устроились в наших усадьбах и ссорятся из-за добычи, то передавить их было бы не так уж трудно!

При этом она глянула прямо на Дага, точно призывала к мести именно его.

— Ах, что ты! — испуганно ахнула Хельга. Мысль о том, чтобы собирать войско и идти навстречу врагам, наполнила ее ужасом. При всей своей нелепости происшествие с «Логвальдом Неукротимым» убедило ее в том, что в войне нет решительно ничего забавного. Все это было перед ее мысленным взором: безликие полчища врагов, огонь над крышей, треск ломаемых ворот, крики умирающих… Даг с поднятым копьем, рот открыт в неслышном крике… Ингъяльд прижимает обе ладони ко лбу, между пальцами стремительно течет горячая ярко-красная кровь и падает на пол… Стены гридницы, увешанные оружием, плыли и дрожали вместе с дымом очага, через дом тянуло стылым ветром — вестником смерти. Прочные опоры дома шатались, потому что где-то неподалеку были кровь и смерть. Безумие — идти им навстречу.

— Да уж, искать беду не следует! — заметил Хельги хёвдинг. — Она сама найдет. И мы постараемся сохранить мир на своей земле, пока это только возможно.

— Мир — это важно, — согласился Даг, слегка хмурясь. Рассказы беглецов наполняли его возмущением, горечью и стыдом, будто враги выгнали из собственного дома его самого. Атла смотрела вызывающе и насмешливо, точно прикидывала, на многое ли хватит его храбрости. — Но если мы будем слишком осторожно пятиться от войны, нас не будут уважать.

— Даг, я хочу, чтобы ты был жив! — воскликнула Хельга. Это звучало по-детски, но в этом было ее самое горячее и важное убеждение. — И пока нас не трогают, я не хочу, чтобы ты искал себе чести в битвах!

— Вот как! — язвительно воскликнула Атла. — Странные же у вас люди! Я, бедная служанка, бродяжка, хочу мести, а ты, дочь хёвдинга, прячешься, как трусливая рабыня! Тебе не стыдно?

Люди загудели, возмущенные такой дерзостью; Хельга ахнула, покраснела и отвернулась, пряча слезы обиды. За всю свою жизнь она ни от кого не слышала таких резких слов.

— Придержи язык! — со всех сторон закричали Атле женщины. — Тебя пустили в дом не для того, чтобы ты грубила хозяевам! Имей совесть!

Атла молчала, сжав губы и бросая вокруг колкие взгляды. Она была убеждена в своей правоте и не собиралась извиняться. И взгляд Дага, когда она его случайно поймала, подбодрил ее. Даг смотрел с неудовольствием, но без возмущения. Ему не нравилась обида Хельге, но по сути он был согласен с Атлой. Эта рыжая северянка действительно понимает, что такое честь, хотя и провела жизнь на кухне и в хлеву. У нее могли бы поучиться многие знатные люди, предпочитающие беречь свою честь исключительно в пределах собственного дома.

— Вот такая жизнь! — подвела итог Атла и снова глянула на Хельгу. Точно хотела сказать: ты, девочка, жизни не знаешь, а я знаю, и нечего обижаться на правду. И Хельге было так тоскливо, что не хотелось жить. Собственная обида очень немного для нее значила рядом с этой ужасной правдой.

Через два дня приехали гости: Гудмод Горячий с родней. Сам Гудмод был даже чуть старше Хельги хёвдинга — ему уже сравнялось сорок восемь лет, но выглядел он моложе, поскольку был стройнее и крепче. Его мощные плечи были широко развернуты, никакого брюха с годами не отросло, голова гордо и величественно сидела на крепкой шее, а по ветру красиво развевались густые светло-русые волосы, которые лишь на висках слегка порыжели, намекая на близкую седину. При первом взгляде на Гудмода рождалось недоумение: почему восточное побережье выбирает хёвдингом тюленя Хельги, а не этого нового Сигурда? А все дело было в том, что Гудмод Горячий был горяч, но легкомысленен и серьезно относился только к одной вещи: своей родовой чести. Только из-за нее он и мечтал когда-то о звании хёвдинга. И когда десять лет назад тинг впервые избрал (вместо умершего Гейрмода Побивалы) не его, а Хельги, Гудмод посчитал себя настолько оскорбленным, что едва не вызвал Хельги на поединок. Но тот, всегда предпочитавший решать дела миром, по совету матери и жены предложил Гудмоду отдать ему сына на воспитание. И Гудмод Горячий, сразу остыв, согласился. Известно: кто кому воспитывает ребенка, тот из двоих и младший. И ему только прибавится чести, если его сына будет воспитывать сам хёвдинг!

«На самого норовистого коня можно накинуть уздечку, если только знать, как взяться! — приговаривала Мальгерд хозяйка, годы спустя рассказывая двум своим внукам эту повесть. — А для большинства уздечку не так уж трудно подобрать — все лежит на поверхности, только дай себе труд присмотреться!»

Домочадцы Хельги хёвдинга, как всегда, обрадовались гостям. Их провели в гридницу, Гудмода усадили на почетное место напротив хозяйского, между столбов, где были вырезаны подвиги Тора в стране великанов. Гудмод очень любил саги об этих подвигах, всегда смеялся, слушая, как Тор едва не выпил море, но не смог поднять старую кошку, и эту резьбу Хельги хёвдинг заказал нарочно ради него. Мальгерд и Хельга обносили пивом Гудмода, Брендольва, Ауднира, Кнёля, служанки угощали их хирдманов. Поначалу все были оживлены, веселы, но первые же слова приезжих озадачили хозяев.

— Я знаю, что ты мне рад, Хельги! — отвечал Гудмод на приветствия хозяина. — Но, по правде сказать, я сам ждал тебя к себе, еще вчера!

— Разве я обещал приехать? — удивился Хельги.

— Нет, такого уговора не было, но мы думали, ты найдешь это уместным. Моя жена так думала… и я сам, конечно, тоже, — поспешно добавил Гудмод.