Корни гор

ПРОЛОГ

Над Медным Лесом стояла полная луна. Солнце умерших заливало беловатым светом вершины гор, которые убегали вдаль одна за другой, как застывшие серебряные волны. Долины, куда не доставали лунные лучи, были налиты тьмой. Изредка луну затеняли облака, лучи обрывались, и тогда волны тьмы захлестывали и вершины. Но ветер тянул и рвал облака, неустойчивые отблески скользили по склонам, дразнили взгляд, сбивали с толку.

В мелькании серебристо-ледяного света и угольной тьмы сам Медный Лес казался ненастоящим, дрожал, колебался, грозил рассыпаться на блики и пропасть навсегда. Но женщина, стоявшая на вершине Пещерной горы над Великаньей долиной, обладала глазами ночи: она видела каждую скалу, четко, до трещинки, обрисованную лунным светом, каждую вершину ели. Само ее лицо казалось белым, как луна, переменчивым, как облака, а в глазах переливались озера сумеречных теней. Длинные темные волосы спускались ниже колен, и неподвижно стоявшая женщина была похожа на высокий камень. Под этой луной не было ни единой живой души, только горы, мох, вершины елей, и эта женщина была им сродни.

Ветер, гнавший облака, летел через вершину и свистел вокруг ведьмы Медного Леса. Протягивая руки ладонями вперед вслед ветру, она говорила нараспев:

Голос ее был голосом горы: его сплетали острый стук камня и холодное журчанье ручья, шепот трав и шорох ветвей. Порой он взмывал выше и сливался с ветром, порой опускался и стлался по земле, полз невидимым змеем, заполнял собой Медный Лес и собирал в себя всю силу его корней и камней.

Вскинув голову, женщина кричала, обращаясь прямо к небу, и лунный свет бросал в ее широко раскрытые глаза такие безумные и яркие отсветы, что, казалось, это ее глаза освещают небосклон. А голос ее наполнился силой, напился ветра и летел, могучий и гулкий, как сама буря:

Подхваченное ветром заклинание взмыло в серое небо, полетело над лесистыми горами Медного Леса, над вересковыми равнинами Квиттингского Севера и над осинниками Рауденланда, над морем, изрезанным узкими длинными фьордами, над другими горами, высокими и скалистыми. Как стрела, пущенная точно в цель, заклинание летело над спящими землями, над тихими крышами, над тлеющими очагами, среди сотен и тысяч человеческих духов выбирая тот, к которому было послано.

И где-то в горной стране фьяллей, в населенном фьорде, в просторной многолюдной усадьбе, в большом спальном покое один-единственный человек заворочался на лежанке. Что-то чуждое и тревожное вдруг вошло в его сны, как незваный гость входит в дом, ударом ноги вышибая дверь; что-то невидимое душило его, давило на грудь. Сердце тревожно забилось, гоня по всему телу лихорадочную дрожь.

Спящий перевернулся с боку на бок, длинноволосая голова мотнулась из стороны в сторону. У него был ясный ум и сильная воля, не слабевшая даже во сне; все существо его стремилось проснуться, вырваться из наваждения. Но незваная гостья его души, ведьма с лунным безумьем в глазах, не отпускала, а метала издалека одну невидимую петлю за другой, стараясь обуздать и подчинить себе чужой дух.

Женщина на вершине горы стояла, вытянув руки вперед и закрыв глаза. Ее слух через моря и земли ловил трудное, сдавленное, лихорадочное дыхание спящего фьялля. Не открывая глаз, ведьма Медного Леса жадно вдохнула, точно у нее с ее жертвой было одно дыхание на двоих и наконец-то она перетянула его на себя. В эти мгновения она видела дух врага перед собой, как на ладони: изнемогающий, испуганный, жалкий. И тогда женщина засмеялась. Ее смех был негромким, отрывистым и судорожным, он вырывался из груди толчками, как по кускам. Так могли бы смеяться камни.

В те же мгновения спящий фьялль отвечал хрипом – и как похожи были его хрип и ее смех! Мужчина жадно ловил воздух, рука его бессознательно тянулась к горлу, точно хотела оторвать душащие пальцы, подбородок вздергивался, как от подступающей воды. Как холодный водяной поток, его захлестывали неясные, томительные, ранящие образы... Остывший круг погребального костра, где в богатой ладье отплыли к Хель[4] оба его маленьких сына – серая зола, сизое тусклое железо, обгорелые кости в глубине, отвалы сырой, тяжелой, пронзительно пахнущей земли на склонах кургана... Лицо жены, что умерла от той же «гнилой смерти», покрытое страшными гнойными язвами, неузнаваемое и жуткое, как лицо самой Сестры Волка[5] ... Поле Битвы Конунгов[6] , усеянное телами, и все мертвецы шевелятся, стараются повернуть к нему свои раны; глаза закрыты, но мертвые рты судорожно дергаются, хотят что-то сказать... И опять лицо жены... или Хель, лицо смерти, нависшее близко, близко, словно говорящее: ты – мой. Белое, как луна, с глазами, как озера подземного мрака...

Рука мужчины рванула ворот рубахи и задела амулет на груди – маленький кремневый молоточек на ремешке. Таких амулетов множество, но этот сделан из осколка самого Мйольнира[7] и много веков бережет род фьялленландских конунгов. И спящий проснулся: душащие холодные руки разжались. Еще не придя в себя, он рывком сел на лежанке. Спальный покой был полон безмятежным дыханием спящих. Тонко и прерывисто похрапывает Бьяртир Лохматый, а Марвин Бормотун неразборчиво бормочет во сне. В очаге между помостами сухие и толстые ясеневые поленья горят почти без дыма; иногда вспыхивает, словно проснувшись, язык желтого пламени, торопливо облизывает головню и прячется опять. Все как всегда. Все в порядке.

1

перевод А.Корсуна

2

Враг Великанов – прозвище бога Тора; гибель ветвей – огонь. Таким образом иносказательно передано имя, включающее эти два понятия.

3

Слова Одина из «Старшей Эдды» (пер. А. Корсуна).

4

Хель – хозяйка подземного царства мертвых. Ее же именем называется и сама страна мертвых.

5

Сестра Волка – Хель, хозяйка царства мертвых, дочь Локи и сестра Фенрира Волка.

6

Конунг – верховный правитель, король. Мог получить власть и по наследству, и в результате избрания, но в любом случае новый конунг должен быть признан тингом.

7

Мйольнир – волшебный молот, оружие Тора.