Страница 99 из 239
— Зачем вызывают? — подойдя к Томмоту вплотную, шепнул Валерий.
Томмот только пожал плечами.
— Сегодня там у вас ничего такого… не случилось? — Но, не допытываясь, Валерий дёрнул его за рукав: — Соберись с силами! Лишнего не говори, слышишь, Томмот?
Переступив порог хорошо знакомой комнаты в штабном доме, Чычахов в ту же минуту получил такой удар, что отлетел, как брошенная сума, и ударился головой о кирпичную печку. Он поторопился встать на ноги, будто от его проворства много зависело. Но едва схватился руками за угловые кирпичи и приподнял голову, как сразу же получил ещё удар. Падая на спину, он успел заметить две человеческие фигуры. Почему-то засело у него в голове, что он обязательно должен сказать нечто важное и непременно это сделать стоя. Вот почему он несколько раз упорно поднимался, а те двое всякий раз сбивали его с ног кулаками. Всё происходило молча. Слышалось лишь трудолюбивое сопение истязателей, шмяканье кулачных ударов да глухой звук, с которым тело Томмота ударялось то об одну стену, то о другую.
В полузабытьи, падая затылком на край порога, Томмот неясно увидел перед собой чьё-то потное лицо, затем сильные руки схватили его за грудки.
— Какое задание дали тебе в Чека? Почему ты бежал вместе с Аргыловым? Говори!
Слова доходили до Томмота издалека и то слышны были, то не слышны. И опять каруселью пошли в его глазах все четыре стены и потолок этой сумрачной комнаты.
— Говори! Скажешь?.. Говори! Врёшь — скажешь! Гех! Ы-ык…
В который уже раз подпираясь, чтобы подняться, Томмот бессильно опустил голову на пол и закрыл глаза. «А зачем я встаю? — подумалось ему. — Чтобы били? Только бы не поддаться им! Только бы не потерять сознание…»
— Встать! Быстро встать!..
Теперь его принялись бить ногами по рёбрам. Чтобы удержаться от крика, Томмот до крови прикусил губу. Затем утихло, и Томмот, чуть заметно приоткрыв глаза, увидел перед собою незнакомого военного: покатый с залысинами лоб, большие торчащие уши, голое мясистое лицо. Рядом с ним стоял Топорков. Оба в расстёгнутых кителях, распаренные и тяжело дышащие.
— Обеспамятел?
— Притворяется!
Топорков за грудки поднял и посадил Томмота на стул, затем кулаком под челюсть поднял его уроненную на грудь голову.
— Сиди прямо! Слышишь нас?
Томмот приоткрыл веки пошире:
— Слышу…
— Вот и ладно! Теперь признавайся. Тебя прислали из Чека? Отвечай!
— Никто не посылал…
— Врёшь! Почему сегодня ты распинался за красных? Почему агитировал за них в наслеге? Быстрей говори!
«Так и думал…»
— Не было этого…
— Врёшь, товарищ чекист! — это сказал напарник Топоркова, подполковник, — Томмот разглядел его погоны. — Теперь ты уже не вырвешься из наших рук! Всё, что было сейчас, — только цветики. Ягодки будут впереди. Смотри, не дошло бы до этого! Сам всё расскажешь да будешь ещё умолять, чтобы выслушали.
В отличие от Топоркова, этот не рычал устрашающе, а говорил садистски проникновенно, и это было вдвое страшней.
— Рассказать мне не о чем. Всё уже выложил. В тот раз…
— Сегодня на собрании о чём говорил?
— Что велели: почему убежал от красных…
— Ещё?
— Отвечал на вопросы.
— О чём?
— О съезде…
— Вот-вот! Это уже кое-что. Ну, и что же там на съезде? Ты уже прости нас, любезный, но придётся тебе всю твою большевистскую пропаганду здесь повторить. У подполковника Мальцева, честь имею представиться, не было ещё случая, чтобы какой-нибудь самый закоренелый молчун не стал красноречивым…
— Дайте мне воды, — тихо, но требовательно попросил Томмот.
Топорков зачерпнул из ведра и подал ему кружку, решив, что парень начинает «раскалываться». А Томмот отхлебнул из кружки, затем достал из кармана носовой платок, брызнул на него и принялся не торопясь отирать лицо. Мальцев, сидя напротив, терпеливо ждал.
— Вы почему допрос с избиения начали? — спросил Томмот. — Может, я и так бы всё рассказал.
— О-о, почерк мастера. Стиль, так сказать… — милостиво ответил ему подполковник Мальцев.
— Костоломы вы, мясники! А не контрразведчики… — в том же тоне, как похвалу, высказал им Томмот.
— Ах ты паскуда! — взъярился Топорков.
Тут Томмот вскочил и заорал прямо в лицо Топоркову:
— Бей, гад! Корявая дубина!
У Топоркова отвалилась челюсть. Но Томмот, не давая ему что-либо предпринять, быстро заговорил:
— Если бы я действительно был агентом Чека, то разве стал бы я себя раскрывать какой-то там агитацией? Или, по-вашему, в Чека такие же идиоты, как вы? Тот, кто донёс вам на меня, или болван, или сволочь!
— Погоди! — остановил Мальцев уже рванувшегося с кулаками Топоркова. — Позови-ка тех…
Топорков шагнул к двери и, отворив её, крикнул куда-то в темноту:
— Привели? Давайте их сюда!
Ввели Чемпосова и Лэкеса.
Едва войдя, Чемпосов побледнел, на щеках его, прихваченных морозом, резче прежнего выступили тёмные пятна. Видя, как Томмот вытирает платком кровь с лица, испуганный Лэкес остановился у порога и прислонился к косяку.
— Понимает ли по-русски этот? — спросил Топорков, кивнув в сторону Лэкеса.
— Не понимает, — ответил Чемпосов.
— Переведи! Сегодня ты выезжал с этими вот людьми в наслег?
— Выезжал… — по-детски шмыгнул носом Лэкес.
— О чём говорил Чычахов на собрании?
— Не знаю…
— Как так? — пошёл грудью на парня Топорков.
Лэкес прижал обе руки к груди.
— Брат полковник, он и вправду не был на собрании, — поспешил на помощь Чемпосов. — Возился с лошадьми на дворе.
Топорков отбросил Лэкеса к дверям:
— Пшёл!
Створки дверей с грохотом ударились о стены, Лэкес, запнувшись о порог, шмякнулся на пол уже в смежной комнате. «Молодец! Ай да Лэкес!» Тёплая волна благодарности затопила сердце Томмота.
— Может, и ты на собрании не был, ничего не слыхал? — обратился Топорков уже к Чемпосову.
— Я слышал…
— Вот и расскажи. Но знай наперёд, этот человек — шпион Чека, доказано полностью. Ну?
Вначале запинаясь, затем всё более осваиваясь, Чемпосов без спешки рассказал, как было. Получилось, что Чычахов на собрании говорил о причинах своего побега к белым, затем по просьбе собравшихся перечислил вопросы, которые обсуждались на съезде Советов. Он повторил почти всё, о чём говорил Томмот на сегодняшней сходке в наслеге, но так, что придраться было не к чему, и получилось, что Томмот ругал красных и хвалил Пепеляева. Чемпосов кое-что бегло пропускал, кое-что усиливал, и сам Томмот удивился: всё точно, всё без утайки — и всё не так!