Страница 94 из 239
— Не вы ли приехали провести собрание?
— Да, мы, — ответил Чемпосов, потирая озябшие руки.
— Братья?
— Да, братья… — без особой охоты откликнулся Чемпосов и, избегая дальнейших расспросов, отошёл.
— У нас народу немного. Помоложе да поздоровее все подались к красным… — Спохватившись, что сказал лишнее, хромой старик обернулся к остальным: — Эй, парень, поди созови всех!
Семилетний на вид мальчишка, шмыгнув мокрым носом, проворно выскользнул за дверь. Вскоре в доме набралось человек двадцать.
— Все, кто может, уже здесь, — сообщил хромой старик.
Чемпосов с Томмотом сели за стол.
— Разве не найдётся никого, чтобы вести собрание? — немного подождав, обратился к молчащим людям Чемпосов.
— Как же, был такой, да сейчас его нет!.. — зашумели собравшиеся. — Мэхясь…
— Не князёк ли?
— Наш ревком. Ушёл с красными.
— Я спрашиваю не про ревкомовцев!
— А-а, он спрашивал о других…
— Все наши, «имеющие голову» , давно уже улепетнули в сторону слободы.
— Здесь одна беднота…
— Выберите председателя собрания! — остановил поднявшийся гомон Чемпосов.
— А зачем нам выбирать там кого-то? — просипел старик со старой ситцевой повязкой на голове. — Вернётся Мэхясь, ну и будет по-прежнему главенствовать…
— Я говорю: выберите человека, чтобы вёл собрание!
— Если только на сегодня, то пусть распоряжается старик Никус-скороход. Пусть он будет хозяином сугулана.
— Вот и ладно! — смеясь, зашумели люди.
Никус-скороход, хромоногий старик, не только не вёл за всю жизнь ни одного собрания, но, пожалуй, и был-то на них два-три раза. Не разобрав, в шутку или всерьёз его выбрали руководить собранием, он стал затравленно озираться.
— Иди, чего крутишься! — поторопил его Чемпосов.
Никус-скороход, привыкший идти куда велят, захромал к столу. Подражая когда-то увиденному им человеку, ведшему собрание, он встал возле стола, упираясь о него большим и указательным пальцами левой руки, вздёрнул повыше жидкую бородёнку и помотал головой.
— Ти-и-хо! — крикнул он вдруг не своим голосом.
Люди сначала испуганно примолкли, а затем весело зашумели.
«Не идиот ли этот чёртов старик? — с раскаянием подумал Чемпосов. — Не надо было мне тянуть эту волынку с избранием председателя».
А старик Никус тем временем, не зная, что делать дальше, затоптался на месте.
— Скажи, что слово предоставляется мне! — шепнул ему Чемпосов.
— Сейчас этот товарищ… Эй, как его… брат… Он говорит, что слово предоставляется мне.
Опять послышались смешки.
— Прекратите смех! Надвинулись времена нешуточные. — Краем глаза увидев, что старик Никус продолжает по-прежнему торчать истуканом, Чемпосов цыкнул на него: — Садись! Якутская земля охвачена пламенем, залита кровью. Злодеи, называя себя то коммунистами, то ревкомовцами, истребили цвет нашего общества, именитых и знатных, подорвали благоденствие народа.
Вынув трубку изо рта и подавшись широким, дочерна загорелым лицом вперёд, человек, сидевший заложив ногу за ногу, плюнул сквозь зубы на шесток печи.
— Что до меня, то опасаться нечего — гол как сокол…
— …Но белу свету шествуют беды да несчастья, — пропустив мимо ушей недоброжелательную реплику, продолжал Чемпосов.
— Правильно говорит! В беду нас ввергли проходимцы и разбойники, вроде Коробейниковых да Артемьевых. И Пепеляев этот…
Звонкоголосого крикуна, видимо, кто-то подтолкнул в бок, и он осёкся на полуслове.
— Якутский народ, доведённый до отчаяния, вынужден был обратиться с призывом о помощи и спасении к генералу Пепеляеву. Вняв этому, благородный генерал созвал свою дружину. И вот, пройдя через испытания похода, он появился сейчас в вашей Амге.
— Я вот себя считаю якутом, но почему-то не помню, чтобы обращался за помощью к генералу. — Сиплый старик с повязкой на голове уставился в потолок, словно что-то припоминая.
— А мне-то и подавно не сметь кого-либо звать… Помню за всю свою жизнь один такой случай: в позапрошлом году обращался к ревкомовцам, чтобы выделили мне земельный надел…
— Будете слушать или нет?! — повысил голос Чемпосов.
— Хе, не нравится, когда мы говорим…
Стало тихо, и в этой уже ничем не нарушаемой тишине Чемпосов продолжал. Он говорил о том, что цель Пепеляева — избавить народ от гнёта, о том, что Пепеляев вскоре овладеет Якутском и пойдёт походом дальше на юг, и о необходимости обеспечить дружину подводами, продовольствием и одеждой, а сверх того — каждому записаться добровольцем. Правда, получилось у него это поспешно и как-то неубедительно. Люди молчали, пряча глаза, и невозможно было понять, слушают они или не слушают.
Закончив речь, Чемпосов, не обращая внимания на председателя, передал слово Томмоту.
— Вижу, некоторые из вас не совсем мне поверили. Выслушайте сейчас вот брата Чычахова. Он бывший комсомолец, да ещё сотрудник Чека. Несколько дней назад он перебежал к нам из Якутска. Он вам расскажет, кто такие есть красные и почему он перебежал к Пепеляеву.
Томмот встал и привычно заправил гимнастёрку. Среди студентов техникума он слыл заправским оратором, в политических спорах он был бойцом. В те времена нужные слова приходили на ум сами, нетрудное это было дело — говорить о том, к чему лежит сердце. А теперь, не зная, с чего начать, Томмот замешкался.
— Друзья…
— Смотри-ка, парень отыскал-таки друзей!
— Братья…
— А теперь — братьев! Оказывается, он нам родственник…
— Братья, — повторил ещё раз Томмот. — До недавних пор находился я среди красных, а теперь присоединился к Пепеляеву. Вы должны знать старика Аргылова. Так вот, я бежал к белым с его сыном Валерием…
— Как, тот злодей… — опять на полуслове осёкся тот же звонкий голос.
— Не расстрелян разве — ты хочешь спросить? — обратился Томмот на этот голос. — Нет, не расстрелян. Когда его, как врага трудового народа, чекисты вывели на расстрел, я помог ему бежать.
— Теперь ясно, какой ты «молодец»… — просипел старик с повязкой.
— Не отвлекайся, расскажи, почему перешёл на сторону Пепеляева, — Чемпосов заёрзал на стуле.