Страница 93 из 239
— В учительском техникуме. Со второго курса я.
— Тоже вот не удалось окончить реальное — из-за революции и войны.
— Ты с революции… у белых?
— Каких белых? И белые бывают разные, — Чемпосов глянул собеседнику в лицо и усмехнулся. — Белые… До позапрошлого года я вот так же, как и ты, весь свет делил только на красных и белых. Оказалось, вопрос не так-то прост.
— Это как же?
Чемпосов откинулся на задок саней.
— Поближе, поближе садись. И брось сюда своё ружьё — держишь, как божью свечку. Никого не будет в этих местах…
Томмот засунул карабин под санную подстилку и, подстраиваясь так и эдак, улёгся наконец на бок рядом с Чемпосовым. Побои в штабе давали о себе знать на каждой кочке.
— В реальном я сильно увлёкся историей различных народов, — начал рассказывать Чемпосов. — Роясь в книгах, я узнал, что процветание какой-либо нации не всегда зависит от количества народа. Решающую роль тут играют физическая выдержка, моральная стойкость народа, его способность противостоять испытаниям, воля, мужество и стремление к прогрессу. Поэтому в истории имеется тьма примеров, когда даже многомиллионные нации теряли свободу, становились рабами других и исчезали с лица земли, а некоторые народы, даже небольшие числом, умудрялись достичь высот культуры и славы. Не так ли?
— Да, это так…
— Чего-чего, а на муки для якутского племени господь не поскупился. На его долю выпало немало тяжких испытаний, а всё же мы выдержали их и дожили до сегодняшнего дня. Выносливости, терпения и упорства нам не занимать. Не меньше должно быть и стремления к культуре. И я стал думать: почему обойдённому судьбой якуту не зажить по-человечески, не распоряжаться самому своей судьбой? Безмерно я был рад, когда Февральская революция скинула царя с трона. Рад был не только я, ликовали все, вот, думали, настали времена для свободного развития! Затем ещё одна революция, власть захватывают большевики, вспыхивает междоусобица, начинается кавардак. Те самые народы, которые, как ожидалось, должны были дружно двинуться к высотам прогресса, начинают воевать между собой, разделившись на красных и белых. Я вначале не понимал, кто из них прав, а кто не прав. Спустя немного красные вдруг начинают расправляться с людьми, кто побогаче да пообразованней. Попутно в эту кутерьму попадает и моя семья — мы лишаемся всего. С тех пор я и отстранился от красных. Прислушиваюсь к белым — вроде бы неплохи. Кричат, что борются за счастье и процветание народа, за его судьбу. Примыкаю к белым — к прошлогодним и позапрошлогодним. Начинаю приглядываться и вижу, что ни о каком благе народа они и не думают, все преследуют лишь корыстные цели — мстят, сводят старые счёты, рвутся к власти и богатству. Настоящие разбойники с большой дороги. Я и от них в бега ударился. Запутавшись так, сидел схоронясь, и слышу: якуты пригласили вот этого Пепеляева. Достал его призывы, листовки: точь-в-точь мои заветные помыслы! Я вне всяких партий, мне лично ничего не надо, воюю лишь за свободу и счастье народа. Как только захвачу власть, сразу передам самому народу в руки, чтобы он установил самоуправление. Поверил я. Поехал в Нелькан и присоединился к дружине. Вот почему говорю, что и белые не все одинаковы. Прежних-то и белыми называть неохота, — настоящие чёрные бандиты.
— Прежние беляки разве не говорили, что только они одни борются за народ? — спросил Чычахов.
— Ого! Во весь голос! Враньё всегда крикливо…
— А эти… не могут ли и они наврать? — то ли рассуждая, то ли спрашивая, вполголоса произнёс Томмот.
— Нет! — решительно возразил Чемпосов. — Неужели?.. Нет, не может быть!
— Я просто так… Подумал…
— О целях своей борьбы Пепеляев даже стихи пишет.
— Да ну! — искренне удивился Томмот.
— Сам читал… Там, например, есть такие строки… Подожди-ка… Ага, вспомнил… — Чемпосов провёл рукавицей по заиндевелым усам:
Томмот усмехнулся: смотри-ка, генерал идёт спасать народ.
— Такие стихи может сочинить каждый, если вдоволь наестся.
— Да ты подумай… «Стоны народные… Сердца разбудили свободные…» Или думаешь, что генерал врёт в стихах?
— Кто его знает…
Томмот замолчал, вспоминая стихи, которые недавно прочитал в газете. Их строчки врезались в его память.
Массив глухого леса стал перемежаться полянками. Всё больше появлялось признаков человеческого жилья. Ехали, каждый погрузясь в свои думы.
Наконец Чемпосов сказал:
— Нам надо бы познакомиться по-настоящему, а то получится по пословице: познакомились на другое утро… Меня зовут Василием Сидоровичем. А тебя?
— Томмот, по отцу — Иванович.
— Если не возражаешь, я буду звать тебя просто Томмотом, а ты меня Василием, а лучше — Басылай. Что ты скажешь на собрании?
— И сам не знаю. Как перешёл к белым…
— Ладно, сойдёт. В заключение призовёшь людей вступать к нам добровольцами.
— Не сумею, наверное, никогда в жизни не ораторствовал. Напрасно на меня понадеялись…
— Тогда первым выступлю я. Лэкес, поторопи коня!
Выехали на просторный алас, на противоположной опушке зачернело около десятка домов.
Остановились вскоре посреди небольшого посёлка, во дворе большого дома. Дом оказался изнутри не перегороженным, в одну просторную комнату. Пять-шесть пожилых мужчин курили, собравшись вокруг камелька. Старик с жиденьким клочком бороды из-под ладоней внимательно пригляделся, как раздеваются у правого орона зашедшие с мороза люди, и, хромая, подошёл к ним поближе.