Любовь инженера Изотова

- Теперь я буду улыбаться всегда, - ответил он.

- Справа аэродром, - доложил шофер, - а слева строится телевизионный центр.

На шоссе было много велосипедистов, тарахтели мотоциклы, с бешеной скоростью и гудением проносились такси.

- У-у, бандиты таксомоторщики, - сказал шофер, - гоняют как шальные. Хулиганье. А звуковые сигналы у нас не запрещены, не то что в Москве.

- Не думайте, что я приехала как турист: у меня командировка на завод, - сказала Тася. - Прошу уважать мои научные интересы. Довольно трудно было убедить мое руководство, что мне требуется именно этот завод, а не какой-нибудь другой, поближе от Москвы. Но аспирантура это такое благородное, такое гуманное заведение, там так идут навстречу интересам людей. Меня шеф спросил, нет ли здесь личных мотивов. Я не стала отрицать, но заметила, что это только поможет делу, в принципе. Мой шеф всегда говорит или "Не смею сомневаться" или "Позволю себе усомниться", я уже не помню, что он мне сказал, кажется, "позволил усомниться", это значения не имеет.

Каждое ее веселое слово добивало Алексея. Он еще надеялся, что уговорит ее поехать вместе с ним в Куйбышев, а теперь и это оказалось невозможным.

- Шеф меня спрашивает, а что диссертация? Будет в срок или с опозданием? Я говорю, с опозданием. Неприятно, но по крайней мере честно, - смеялась Тася. - Что ты помрачнел? Тебе не нравится, что я болтаю? Может быть, ты не любишь, когда болтают, тогда имей в виду, что я очень много болтаю.

Она волновалась, была возбуждена, щеки у нее горели. Казаков двигал мохнатыми смоляными бровями, смеялся и исподтишка разглядывал Тасю.

Говорил Алексей почти с трудом.

- Я как раз очень люблю, когда болтают.

Скорее бы ушел Казаков, скорее сказать ей, что он должен сегодня уехать, не таить в себе эту подлость.

В гостинице Клавдия Ивановна приветливо встретила Тасю.

- С приездом. Вот ваша комната. Садитесь кушать. Я окрошечку приготовила. Луку много-много накрошила. Хотя, знаете, сейчас уже лук в дудку пошел, желтизна появилась и грубый он стал. Но зато огурчики парниковые я достала. Покушайте, садитесь.

Клавдия Ивановна хлопотала, у нее вздрагивало лицо от желания угостить вкусной окрошкой, удивить своей стряпней.

Тася подходила к окнам, выходила на балкон, смотрела на улицу и восхищалась - необыкновенной гостиницей, тополями под окнами, даже химическим запахом, вдруг нахлынувшим с заводов из-за сильного ветра.

- Улица новая, - говорила она, - и Хома, и деревья, все здесь абсолютно новое.

Казаков поел окрошки и ушел.

- Ты не ждал, что я приеду? - спросила Тася. - До последней минуты сомневалась, правильно я поступаю или нет. Потом в поезде я рассудила так: ты работаешь и я буду работать. Мешать не буду. Я не из тех, кто мешает. Я из тех... - она засмеялась, - ну ты сам увидишь, зачем я буду хвалить себя.

Поймет ли она? Должна понять. Отложить отъезд он не мог, уже действовали железные сроки. Впереди у них жизнь, и это пустяки. Потом ему будет стыдно перед Тасей за свое недоверие к ней.

- Сегодня вечером я уезжаю в Куйбышев, - выговорил Алексей.

- Как в Куйбышев? - спросила Тася с недоверчивой улыбкой. - Что это значит? А как же я?

- Не добивай меня такими словами, умоляю тебя. Срочная командировка. Я очень быстро вернусь. Я и так проклинаю все на свете.

- Почему же ты раньше не сказал? - голос Таси оставался растерянным.

- Я боялся. Тогда бы ты не приехала.

- Нет, почему же.

- Прости меня. Я очень быстро вернусь. Можешь мне поверить.

Она молчала.

- Казаков - мой старый друг, он тебя развлечет, все тебе покажет. Я буду звонить каждый день.

Он попытался шутить:

- Ты уже знаешь, как я хорошо умею пользоваться междугородным телефоном. У нас век телефона.

Тася молчала.

Бросить все, не поехать, остаться с нею? Что делать?

- Скоро ты будешь меня встречать, - сказал Алексей. - Улыбнись.

14

Тася осталась одна. Она решила много работать, это было верное и единственное средство от грусти, от плохого настроения и той обиды, которую вызвал у нее отъезд Алексея.

Она была особенно подтянута в эти дни, трудолюбива и вела тщательные записи в лаборатории.

Она была в цехе каталитического крекинга, в операторной, и смотрела вахтенный журнал, когда распахнулась дверь и вошла группа людей.

Дежурный вскочил и выпрямился по стойке "смирно".

"Я генерал", - говорило лицо и фигура того, кто вошел первым.

- Ну, как дела, все в порядке? - Голос был доброжелательный, красиво рокочущий...

Тася поняла, что это обход директора. Директора сопровождала свита.

Веселые изломанные брови на смуглом лице директора дрогнули, когда он увидел Тасю.

- Терехов, - представился он и пожал Тасе руку. - Приятно, что у нас гости.

Все засмеялись, как будто сказано было что-то очень остроумное.

Директор наклонился к Казакову, который вышел с ним, и о чем-то негромко его спросил. Тася почувствовала, что спросил о ней, и нахмурилась. Казаков произнес имя Алексея.

Терехов посмотрел в окно.

- Солнышко сегодня. Погода шепчет: бери расчет. Так, кажется, говорится.

Восточный бог шутил.

Собственно, директору в цехе больше делать было нечего. Спросив, как дела и все ли в порядке, он сделал все, что от него требовалось, он _появился_. Услышав, что все в порядке, установка на режиме, он мог повернуться и шествовать дальше. Но он не уходил. Постоял перед аппаратами, полистал вахтенный журнал. Задал еще несколько пустых вопросов.

Казаков, увидев, что бег на месте продолжается, выскользнул из операторной.

Тася чувствовала себя почему-то неловко, и, как всегда в таких случаях, у нее сделалось надменное и недовольное лицо.

- А вот я говорю, Андрей Николаевич, - сказал Рыжов, - стало быть, ихний "Лумус", американский, с одной стороны, лучше, а с другой - хуже. Они более правильно используют отходящее тепло. Однако если установка выходит из строя, то лихорадит весь завод.

Директор не поддержал излюбленной темы начальника цеха насчет американцев. Рыжов замолчал, в глазах у него застыла мука, ему хотелось только одного - чтобы директор поскорее убрался с установки.

- Американцы американцами, - сказал Терехов, - а ты мне зубы не заговаривай. Я еще не видел, как ты деревья побелил, как грязь убрал и вообще как ты марафет навел.

- Скамейкина ко мне! - простонал в пространство начальник цеха.

Все стояли и ждали. Директор почесал затылок, улыбнулся бесшабашной улыбкой - не восточный бог, а простой деревенский парень - и сказал громко, обращаясь к Тасе:

- А наверху вы были, завод с высоты видели? Идемте, покажу.

И посмотрел на часы, чтобы подчеркнуть присутствующим, что время у него золотое, государственное, но есть законы гостеприимства и они превыше всего. И пусть все у него учатся, каким надо быть радушным хозяином.

Тася хотела отказаться, но почему-то не смогла сказать "я не хочу" или "я не пойду". Это было бы грубо и невежливо, все бы удивились, если бы она так сказала, а сейчас никто не удивился тому, что директор пригласил ее посмотреть завод с этажерки каталитического крекинга. Наверно, его любезность объясняется тем, что они знакомы с Алексеем, может быть - даже друзья.

- Пропустим даму вперед, - сказал Терехов. - А потом я твои деревья все равно посмотрю, - пригрозил он Рыжову. Пусть ученики не надеются - учитель не забыл, что он на дом задавал.

- Я не Потемкин, - пробурчал Рыжов и вместе со всеми пошел вслед за директором.

Тася оборачивалась, искала глазами Казакова, но его нигде не было видно.

- Вы что-нибудь ищете? - спросил Терехов барским тоном: мол, я прикажу - и вам найдут.

- Ничего, - резко ответила Тася.

- Сейчас я вам печь покажу, - сказал Терехов, останавливаясь возле печи, которая была похожа на железный домик без окон.

Терехов обернул руку белоснежным носовым платком, открыл смотровое окошечко, полюбовался яркими языками пламени сам, пропустил вперед Тасю и предупредил: