Страница 21 из 34
Томясь от скуки больше всех, самый лучший ловец Вешничей, Корец, учил своих сынишек пищать мышью-полевкой. Прижав к губам тыльную сторону ладони, он тянул в себя воздух, и хотелось оглянуться — где тут затаился маленький серый комочек? Так Корец приманил уже не одну лису. Были у него особые манки, с которыми он подражал крику раненого зайца, и мальчишки наперебой просили попробовать.
— Да угомонитесь! — прикрикнул на них Бере-стень, которого раздражала бесполезная возня в избе. — Покуда лисьим ловом у нас не пахнет…
Дети стихли, и сам старейшина вдруг тоже замолчал. А потом хлопнул себя по залысому лбу.
— И как я раньше-то не додумался? — воскликнул он. Все домочадцы оставили дела и повернулись к нему. — Вишь, в бороде рожь цветет, а в голове и не пахано! Спасибо чурам — наставили наконец на ум! Мы упыря-то нашего приманим! Мышей-то он не ест, а ведь корова старая вот-вот сдохнет. Чем забивать, лучше мы ее на приманку пустим. Выгоним ее, а сами следом. Упырь кровь живую учует — прибежит.
— Да на что ему корова? — усомнился старший сын Берестеня, Бебря, крепкий и рослый мужик, с чуть выступающими передними зубами, за что его еще в детстве прозвали Бобренком. — Ему человека надо.
— Голод и ему не брат. Люди-то попрятались, он и корове обрадуется.
— Да он в лесу лося или кабана завалит, коли ему звериная кровь по вкусу. Нет, батя, на корову он не пойдет. Человека надо.
— Чур с тобой! — замахал на него руками отец. — Что такое говоришь!
Однако замысел с приманкой был хорош, и Берестень послал трех мужиков за ведуньей.
— Сдурел, сыне, голову застудил! — кричала на Бебрю его мать, бабка Ветоха. — Да как же можно кровопивцу поганому живое дите отдать?
— Не отдать, а подманить! — убеждал ее сын. — Мы ж рядом укроемся, да с Оборотневой Смертью. Он только покажется, а мы его сразу — на рожон! И близко не пустим!
— Меня возьмите, я не боюсь! — беспечно предложил четырнадцатилетний Вострец, третий внук Берестеня. Бабка Ветоха в сердцах дала ему подзатыльник.
Женщины никак не соглашались на такой страшный замысел, и даже Берестень был в сомнении. Ждали ведунью. Елова жила в ельнике одна, но упыря совсем не боялась — у нее была надежная защита, и упырь даже близко не смел подходить к ее избушке.
Но к беде рода Елова не осталась равнодушна и сразу пришла.
— Дело Бебря говорит! — решительно одобрила она возникший замысел. — Ловите гада на живую кровь, иного спасения нам нет. Я много ночей звала волков на помощь, но Белый Князь не хочет нам помочь. Только волкам, Хорсову стаду, дана сила пожирать упырей. Князь Кабанов, покровитель наш, его прогнать не может. И торопитесь. Упырь день ото дня все сильнее. Скоро с ним будет не совладать никому. А на приманку ему не всякий пригоден. Нужно дите не больше двенадцати годов или девка молодая.
— Да кто же свое дитя отдаст? — снова закричала бабка Ветоха.
Девки в ужасе прятались по углам, матери прижимали к себе маленьких детей. Но потребуй Елова — никто не посмел бы противиться. Так нужно для рода.
Елова села возле очага в избе Берестеня, положила клинок Оборотневой Смерти к себе на колени, закрыла глаза. Ее пальцы стали гладить железо, подаренное самим Сварогом, она тихо забормотала что-то, покачиваясь, чуть слышно запела. Домочадцы Берестеня попрятались и наблюдали за ворожбой, затаив дыхание и не смея пошевелиться. Сейчас Обо-ротнева Смерть сама укажет приманку.
Вот ведунья медленно поднялась на ноги, подняла рогатину. Черный клинок сам собой очертил круг по избе. Один из маленьких мальчишек, прятавшихся на полатях, пустил лужу от страха, другой чуть не свалился на пол. Но рогатина указала на дверь.
Не открывая глаз, Елова шла через двор займища туда, куда вела ее священная рогатина. Сейчас она смотрела в Надвечный Мир, мир богов и духов, открытый немногим. Оборотнева Смерть указывала ей путь. Елова не знала, чья это изба, какая семья живет здесь и кого выберет рогатина, но этот человек, наделенный особым жизненным теплом, был уже совсем близко.
Дверь сама собой распахнулась. Открыв рты, домочадцы Лобана смотрели, как к ним входит священная рогатина, а за ней ведунья. Черный наконечник миновал самого Лобана, его жену Вмалу возле печки, Брезя на лавке у порога с непочиненной сетью в руках, обернулась к дочерям. Спорина и Милава застыли, держа на коленях шитье и подняв иголки.
И острие священной рогатины указало на Милаву.
Елова открыла глаза.
— Ты! — сказала она Милаве, и все в избе ахнули. — Тебя выбрала Оборотнева Смерть! На тебя будем упыря манить. В тебе жизнеогонь[65] особый, чистый и яркий, ты ему по вкусу придешься.
Вмала и Спорина запричитали, словно Милаву выбрали в жертву Ящеру[66] в засушливый год. Лобан и Брезь переглянулись, нахмурились. Им было страшно за дочь и сестру, но с ведуньей не поспоришь — ее устами говорят боги и предки.
— Да не бойтесь! — снисходительно утешила их Елова. — Оборотнева Смерть выбрала, она же и оборонит. Чуры не дадут такой ладной девке пропасть.
Когда Елова с рогатиной вышла, Брезь подсел к Милаве и обнял ее.
— Не бойся! Он тебя не тронет, — утешал он побледневшую сестру. — Я сам с мужиками попрошусь и тебя в обиду не дам.
— Я не боюсь, — нетвердо ответила Милава. Она очень боялась, но хотела успокоить родичей. — Ведь кому-то же надо… И Бебря, и Оборотнева Смерть… Я не боюсь…
— Потому она и оборотню чуроборскому приглянулась! — сказала Спорина. — Видать, она всей нежити по вкусу. Ох, не до добра это доведет!
— Не каркай! — оборвал ее Брезь. — С твоим норовом и упырь жрать не станет!
Вмала полезла в ларь, вытащила несколько старых, от прабабки оставшихся, оберегов и все их навесила на Милаву. Чурам она зарезала белую курицу и бросила ее в печку, в каждый угол поставила по плошке молока, бормоча молитвы. Если уж так нужно для рода, то пусть чуры получше берегут ее младшую дочку.
На другое утро Вешничи поднялись на заре. На маленьком родовом святилище перед идолами чуров разожгли костер, зарезали трех белых петухов, их кровью обмазали идолов и клинок Оборотневой Смерти. Привели Милаву. Она была наряжена, как невеста: в белой, красными узорами вышитой рубахе под меховым кожухом, с красным поясом, с нарядным венчиком на голове поверх платка. Она была бледна, но внешне спокойна, хотя внутри у нее все дрожало, дыхание теснилось, руки и ноги были слабы и холодны. Женщины причитали, словно отдавали ее замуж в чужой род или даже в жертву гневным богам. Милаву поставили перед ликами чуров, и Берестень, поднимая руки к небесам, просил богов и предков не оставить без защиты их внучку. Милава крепко сжимала в руках костяную фигурку женщины-медведицы, самый старый в роду женский оберег, бывший даже старше Оборотневой Смерти, — бабка Ветоха дала ей Мать-Медведицу на такой случай. Уж если она не защитит, то больше надеяться не на что. Милава от страха сама не понимала, что с ней делается, а просила богов только о том, чтобы все кончилось поскорее.
65
Жизнеогонь— жизненное тепло живого существа
66
Ящер— хозяин подводного мира