Страница 14 из 34
— Так и не опомнился?
— Не опомнился. Все стонал, метался, как в горячке, а чело холодное, да все бормотал: «Волчий глаз, волчий глаз!»
— Волчий глаз? — Заренец удивленно почесал лоб. — Про что это он? Не волк же к вам ночью через тын заскочил.
— Зачем через тын? Сами пустили, в ворота. Мы так думаем, тут без княжича ихнего не обошлось. — Березка тревожно огляделась и заговорила шепотом: — Волк-то — он и есть!
В истобку вошла Милава, переодетая в две сухие рубахи Горлинки и обутая по-новому. С ней шли Горлинка и Малинка с толстыми свертками льняного полотна. На свадьбе невесте придется всех родови-чей жениха одарить рушником, платком, рубахой, рукавицами, кушаком, а ведь Лисогоров без малого полсотни человек! Поэтому Малинка радовалась, что Милава пришла помочь ей.
Ступив за порог, Горлинка сразу отыскала глазами Брезя. От стараний матери, расчесавшей ему голову, не осталось и следа, мокрые волосы медленно сохли, рубаха на плечах тоже была влажной, но Брезь обо всем забыл. Он увидел Горлинку, а ради этого стоило идти по любой непогоди хоть через десяток упырей. Горлинка незаметно подошла и села рядом с ним, хотела что-то сказать, но только положила руку на плечо Брезю и прижалась к нему лбом. Она так боялась за него, зная, что Вешничам идти в сумерках мимо упыря! Брезь обнял ее и прижался лицом к ее волосам, тонко пахнущим ромашкой. И пусть все смотрят — уже не важно.
Но на них никто не смотрел — всех занимал упырь.
— Хоронить-то его огнем дед Взимок не велел, говорит, дурной смертью помер, Огонь обидится, — рассказывала меж тем Березка. — Отволокли его на глухую поляну к Белезени да там зарыли. А он на другую ночь и вышел.
— Что же вы сразу его колом не проткнули?
— Над могилой костер жгли, думали, до завтра не выпустит, а там мы хотели Елову позвать, а ее дома не случилось. Не ждать же было, чтобы он тут лежал!
— Вот и поспешили!
— А ты хотел, чтобы он у нас на займище лежал, чтобы встал ночью и всех нас загрыз? Сам-то думаешь, полено дубовое, что говоришь?
— Сама полено!
— Это все оборотень виноват, сглазил его. Теперь каждую ночь под тыном зубы скалит. Двух собак загрыз у нас. Вот оно как, оборотней в гости пускать!
— Да правда ли он оборотень? — усомнился Встрень. — Может, одна бабья болтовня?
— Ничего не болтовня! — убежденно возразила Березка. — Я у Тополя спрашивала, правда ли. Он говорит — правда, как есть оборотень. А Тополь с ним всю жизнь живет, с малых лет его знает и сам видал, как княжич в волка превращался!
— Да ну! — Один из парней-Моховиков недоверчиво махнул рукой. — Видел я, как ты с тем кме-тем… Тут и не то соврешь, когда с девкой…
— Да уж ты по себе знаешь! — накинулась на брата Березка.
Пока все говорили об упырях и оборотнях, Милава и Малинка пошли к столу и раскатали лен, принялись отмеривать будущие полотенца. Уловив имя Огнеяра, Милава стала прислушиваться, как вдруг кто-то позвал ее.
— У своей же сестры бы и спросил, кто он такой! — говорила Березка Заренцу. — Он с ней больше всех водился!
Все обернулись к Милаве. Она почувствовала, что краснеет от досады. Ее и дома донимали расспросами об Огнеяре, и ей это было неприятно.
— Не знаю я ничего! — с обидой отозвалась она. — Вы все его видели не хуже моего!
К ней торопливо подсела одна молодушка родом из Черничников, которые далеко славились своим многочисленным и вредным бабьем.
— Да ну, не вертись! Давай рассказывай! — настойчиво приставала она. — Правда, что у него шерсть на спине? И хвост сзади? А он целуется или кусается?
Кто-то смеялся, а Милава покраснела почти до слез:
— Не знаю я ничего! И не было ничего такого! Отстань ты от меня!
— Скажешь — не было! Мы про него знаем — он на какую девку глаз положит, та от него не уйдет! Он девок глазами завораживает, а они потом ума лишаются!
— Да оставьте ее! — вступилась за Милаву Малинка. — Она с нами тогда спала и со двора не ходила ночью!
— А мы от упыря всю ночь костер жжем! — рассказывали тем временем парни-Моховики. — Видали, сколько можжевельника на дворе навалено? Вот, для костра. По трое сидим, чередуемся. Будете с нами сторожить?
— Как же думаете от него избавляться? — спросил Заренец. — Или так всю жизнь и терпеть?
— Ждем до завтра, до четверга. Дед Взимок хочет с мужиками могилу разрыть да колом его осиновым. Оставайтесь — с нами пойдете.
Конечно, идти домой ночью мимо упыря Вешничи и не думали, разговоры затянулись до полуночи. Милава была рада, что ее оставили в покое. Подшивая край полотенца, она в мыслях продолжала спорить с вредной Черничницей, доказывать ей, что ничего-то у нее не было с чуроборским княжичем-оборотнем… Или все-таки… Может, он и правда ее сглазил, что теперь из ума нейдет?
А еще и упырь! Ведь выходит, что Огнеяр оставил Моховикам упыря. Но разве он виноват? Кто знает? Он был как черный омут — то ли там глубоко, то ли мелко, то ли тепло, то ли холодно, а держись-ка подальше — целее будешь. Перед Милавой снова встало его лицо — улыбка у него совсем человеческая, а два верхних клыка выдаются… Но ведь совсем чуть-чуть, не как у того упыря, что теперь поскуливает под тыном, как голодная собака. А вдруг и про шерсть тоже правда? Холодок пробегал по спине Милавы, когда она пыталась представить это доказательство волчьей, оборотнической сущности Огнеяра. Тогда он тоже — часть темного нечеловеческого мира, как тот упырь, от него тоже надо бежать без оглядки, призывая чуров на помощь.
И все же Милава не хотела в это верить, сердце ее противилось тому, чтобы выгнать Огнеяра из мира живых. Она помнила его сильные горячие руки, поднявшие ее на коня, — в нем был не могильный холод, а живое тепло, не меньше, а больше, чем у иных людей. А главное — глаза, такие странные, полные нечеловеческого пламени, но во взгляде их отражалось обычное человеческое желание быть понятым и принятым… Матушка Макошь, да может, все это морок, обман? Ведь сам Огненный Змей, тот, что прилетает к девушкам и одиноким женщинам, тоже представляется им красавцем, перед которым невозможно устоять…
— Милава, ты чего задумалась? — Малинка дернула ее за рукав, удивляясь, отчего сестра опустила полотенце на колени и смотрит в огонь очага, чуть-чуть улыбаясь. — О женихе замечталась?