Страница 13 из 29
Значит, надо, во-первых, чтобы нежелательных элементов (родственников) было в зале как можно меньше. Для этого следует судебный зал подобрать поменьше. Тогда можно сказать и родственникам: "Что ж, одних родственников пускать? Надо же и другим послушать!" И пустит в зал, как, например, в процессе Андрея Твердохлебова, его мать, но не пропустить отчима. Во-вторых, надо так организовать дело, чтобы допущенные родственники поменьше услышали и запомнили. Для этого всем им вручить повестки как свидетелям и вызвать для допроса последними. А когда они окажутся в зале, внимательно следить, чтобы кто-нибудь не произвел магнитофонную запись или не сделал письменных заметок. Таких из зала немедленно удалять, а записанное отбирать и уничтожать.
И, наконец, очень важно территориально правильно выбрать помещение суда. Если в Москве, то где-нибудь на окраине или в глухом тупике, где из-за захламленности территории пройти трудно, а вблизи никакого укрытия от холода и непогоды, а пойти перекусить некуда, но зато милиции удобно, не привлекая внимания посторонней публики, гонять проклятых диссидентов с места на место, а при случае и руку приложить и кого надо отправить на 15-суточные осуждения, добиваясь всем этим, чтоб диссиденты разошлись и не могли ничего узнать о процессе непосредственно на месте. Потом родственники расскажут, конечно, но сколько важного забудут, если не расскажут сразу - по горячим следам.
Но куда бы в Москве ни переносился суд, какое бы глухое место для него ни избиралось, Москва для политических процессов место самое неудобное. Во-первых, здесь много диссидентов, которые придут к зданию, где идет суд, как бы труден ни был туда доступ. Во-вторых, в Москве иностранные корреспонденты, присутствие которых мешает "нормальной" деятельности милиции. В-третьих, к месту суда едут городским транспортом, и перехватить их по пути трудно. То ли дело при поездке из Москвы в другой город. Можно перехватить на станции железной дороги, в аэропорту, на автовокзале. Поэтому политические процессы из Москвы лучше всего выносить. Так будет поступлено и с процессом Орлова Гинзбурга - Руденко - Тихого (а может, "и других"). Где будут процесс - ясно. Руденко уже доставлен к Тихому. Не везти же "валютчика" Руденко, который по своей "террористической" деятельности связан с О. Тихим. Значит, повезут Гинзбурга к Руденко и Тихому*. Ну, а когда "выяснится", что всей этой "бандой" руководил академик Орлов, то и его повезут к ним. Не везти же трех (или даже больше) к одному. Ну, а процесс назначат в каком-нибудь шахтерском поселке, где заметен каждый новый человек.
* Фактически этого не произошло. Скорее всего потому, что помешал мощный международный протест. КГБ пришлось перестраиваться на ходу (прим. автора ноябрь 1977 г.).
Особое место в подготовке процесса занимает назначение приговоров. Люди думают, что это делается во время самого процесса, когда судьи удаляются в совещательную комнату для вынесения приговора. Это наивное представление. Может, где-то так и делается. Может, и у нас так поступают в уголовных процессах (не во всех), но в политических такая неорганизованность недопустима. Партия в лице ее иерархии такого допустить не может. Судья, входя в зал судебного заседания, уже твердо знает, чего потребует прокурор для каждого из подсудимых и какие приговоры будут вынесены судом. В этом именно преимущество советского образа правления. Никакой самодеятельности. Все проверено, согласовано, приговора научно обоснованы.
Мне не удалось рассмотреть ту часть плана, где изложены приговоры, но я хорошо видел, что там есть один или два смертных приговора. Да и как же без этого обойдешься, если имеешь дело с "террористами", "валютчиками", "платными агентами" западных антисоветских шпионских центров.
7. И вот суд. Все как будто подготовлено и решено. Осталась вроде бы пустая формальность. Ан нет! Инкриминированные подсудимым статьи Уголовного кодекса к делу пришиты весьма непрочно. А именно на их основе надо вынести "справедливый приговор" - достойно наказать за не угодные властям вполне законные убеждения и действия. В данном процессе власти должны расправиться за разоблачение грубого нарушения Хельсинкских соглашений и за помощь политическим заключенным СССР и их семьям. Но об этом в открытых заседаниях суд и обвинитель говорить не будут. Их задачи - соблюсти видимость доказанности несовершавшихся преступлений - подготовка "террористических актов", "валютные операции", "антисоветская пропаганда", "связь с зарубежными антисоветскими центрами". У суда очень трудная работа - не дать развалиться зданию фальсификации, построенному следствием. Мало того, требуется так провести судебное следствие, чтобы лишить "диссидентов" возможности проследить за ходом суда, записать его и тем самым получить материал для рассказа правды о суде, что, как известно, квалифицируется в советском праве как "распространение клеветнических измышлений на советское правосудие".
У руководителя процесса - того, который из зала наблюдает за прокурором и судьей, следит, чтобы они не отступили от заранее составленного сценария, есть и еще одна задача: обезопасить процесс со стороны народных заседателей и адвоката и укрепить в ходе суда волю судьи и прокурора. Хотя и маловероятно, чтобы адвокат или хотя бы один из народных заседателей не согласился с судьей и прокурором. Они ведь, как и все советские люди, воспитаны в духе беспрекословного повиновения указаниям партии, а судья и прокурор являются выразителями этих указаний. Кроме того, адвокаты и народные заседатели в такие процессы назначаются только из числа имеющих специальные допуска КГБ. И все же приходится опасаться. Слишком белыми нитками шито обвинение, поэтому адвокат из чувства профессионального долга, а кто-нибудь из заседателей под воздействием совести может начать "выпарывание" белых ниток. Чтобы этого не произошло, проводятся закрытые судебные заседания, на которых КГБ представляет на обозрение составу суда, прокурору и адвокату "надзорное дело".
Это досье на подсудимых. В нем собрано все добытое о них наблюдением, подслушиванием, перлюстрацией корреспонденции, через доносы и другими путями. Это их действительное дело, а не вымышленный "терроризм", "валютные операции" и прочая чепуха, о которой твердят на процессе. Здесь их истинные взгляды, их общественные заботы, их боль, суждения о внутренней и внешней политике страны, о руководящих деятелях партии и государства и т. п. И вот это все - специально подобранное, тенденциозно освещаемое - преподносится ошарашенным слушателям. В заключение с обычным для нашей страны лицемерием говорится: "Ну что же, в обвинительном заключении, может, и не все доказано. Но вы видите, что это за люди, каковы их убеждения, как они судят о нашей советской действительности. Это не наши люди. Из этого надо и исходить, а не гнаться за юридическими "тонкостями". Очевидно, что это достаточно убедительно для рядового советского человека и тем более - для чиновника. Он, если и не поверит обвинению в "терроризме", "валютных операциях" и пр., то и возражать не станет. Побоится. И успокоение своей совести найдет: "Я ему ничем не помогу. Ведь КГБ действительно о нем все знает". Что это "все" преступлением не является, об этом обыватель не вспомнит. Намеченный по плану приговор будет вынесен*.
* Процесс Руденко - Тихого является ярчайшей иллюстрацией к изложенному по 6-му и 7-му пунктам плана (прим. автора - ноябрь 1977 г.)
8. Основная масса людей думает, что судом все и закончилось. Ан, нет! В таких процессах, как этот, предстоит большая послесудебная работа. Надо, во-первых, получше самортизировать возмущение общественности. Тут большую роль сыграют смертные приговоры. Людям свойственно бросаться на защиту прежде всего жизни себе подобных. Это человеческое свойство и используется в послесудебной работе. Планируется дать волне протеста против казни дойти до апогея (кассационная инстанция утверждает приговор), а затем применить помилование.
По этому поводу интервью в советской прессе и несколько заявлений ТАСС на заграницу - с рефреном: гуманизм советского государства и звериное лицо империализма, агенты которого обезврежены советской разведкой.