Страница 15 из 17
- Жить хотим! - ответил Слюсарев за всех. - Как не хотеть!.. А победить хочется еще больше.
Вася растерянно смотрит на своих солдат. Все они ждут его решения.
Огромные, умоляющие глаза Пети... В них столько мольбы, что и Вася дрогнул.
- Ты водрузишь знамя, Петя! - сказал он. - Ты моложе, ловчее, проворнее... И сирота?
- Сирота, товарищ капитан, круглый сирота.
- Бери знамя, Петя. Водружай! - И Вася вдруг рванулся к нему и крепко расцеловал мальчика.
На Петю смотрят все. Он краснеет, берет знамя и тихонько целует его шелковый край.
Вася смотрит на часы: - "Через девятнадцать минут - штурм!" - и отходит к окну.
Солдаты расходятся по углам.
- Ну, ничего! - проворчал Слюсарев. - Авось и мы не глупые! - И он подмигнул Автономову.
- А что? - заинтересовался тот.
- Тсс! - тихо прошептал Слюсарев. - Гляди! - он показал ему что-то засунутое за пазуху.
Это был маленький красный флажок. Без номера. Без имени.
- Все припасли! - усмехнулся Слюсарев. - А там, - он кивнул головой на окно, - там видно будет, чей флаг до купола дойдет.
...Заря подымается над Кеннигсплацем.
Она кровавая.
Вася и Галя стоят у окна.
- Сейчас пойдем, - говорит Вася. - Эх, хочу я тебя поцеловать, Галя! Так хочу. А не буду. Там, - он показывает на рейхстаг, - там поцелуемся.
- Ты береги себя, Вася.
- Нет! - покачал он головой. - Не буду беречь. Сейчас не буду. Сейчас, гляди, - он показал на солдат, - сейчас никто себя не бережет!
Он вдруг с силой обнимает ее за плечи.
- Эх, Галя! Как мы славно жить с тобой будем! Так хорошо жить будем! Так хорошо! - Он обернулся к бойцам и махнул рукой: - Давай, ребята!
Вскочили на ноги бойцы.
Первая группа подошла к окну. Среди них Петя со знаменем.
На секунду оглянулись они на товарищей. Молча посмотрели. Молча, взглядом, попрощались. Кто-то приветственно и прощально рукой махнул...
...И выпрыгнули из окна на площадь.
И словно ждали этого жерла батарей, минометов, орудий...
Загрохотало небо. Застонала площадь под снарядами.
Посыпалась штукатурка в подвале.
- Давай! - крикнул Вася, и вторая группа солдат бросилась к окну.
Как парашютисты перед прыжком, замерли они у окна на секунду, перевели дух и - прыгнули.
И новая партия, ставшая на их место у окна, тревожно смотрела вслед.
- Убит? Нет, подняли, бежит. А этот упал. Готов, бедняга.
- Давай! - крикнул Вася, и люди без колебания бросились из окна.
Гремит музыка боя.
Самая яростная за всю войну.
- Хорошо жить будем, Галя! - крикнул Вася и с остатками батальона прыгнул через окно.
Теперь к окну подбегают Галя и Автономов. Они смотрят в окно, и им видна вся площадь и бой на ней.
- Никто, - говорит Автономов, - никто в мире не сможет понять наших людей. Так любить жизнь, как наши любят ее, и так легко, весело, без сожаления и вздоха идти на смерть только русские могут!
- Я за Васю боюсь... - прошептала Галя.
- Идти добровольно на смерть, зная, что это последний бой и завтра победа, и жизнь, и награда... Нет, это только советские люди могут!
- Как я боюсь за Васю.
- А я? - не слушая ее, размышляет корреспондент. - Почему я не могу вместе с ними? Почему я, как проклятый Пимен, всегда только соглядатай и никогда участник?
- Вы обязаны написать о них...
- И я напишу. Теперь уж я знаю, что напишу. Но сейчас... к черту! Кому нужны мои писания, когда там...
- Смотрите! - вдруг закричала Галя. - Петя, Петя упал!
Им видна через окно площадь. Видно, как бегут и ползут по площади через рвы и канавы бойцы. Видно, как над упавшим со знаменем Петей склонился солдат, взял из коченеющих рук знамя и побежал дальше.
- Его Петей звали, - пробормотал Автономов. - Не забыть, ничего не забыть!
- Ну, - говорит Галя. - Теперь и мне пора. - Она смотрит на корреспондента, торопливо шепчет: - Если что случится... скажите Васе: его одного... на всю жизнь... - Она вдруг порывисто целует Автономова и прыгает через окно.
- Я скажу, Галя! - кричит он вслед. И уже себе: - И поцелуй передам. Он ведь не мне. Ему. А я? Я только поверенный чужих дел, чужих страстей, свидетель чужих подвигов. Но я напишу о вас, друзья, вы не сомневайтесь!..
И он продолжает смотреть через окно на площадь.
А на площади кипит бой.
На руках вытаскивают артиллеристы орудия и бесстрашно бьют прямой наводкой по рейхстагу. Вокруг них дым и стон, падают снаряды, а они невозмутимо бьют да бьют.
Какой-то неукротимый танк - № 122 на его башне - выкатился прямо против рейхстага и бьет, бьет. Все горит вокруг него, но он не прекращает огня.
Бегут по площади бойцы на штурм рейхстага.
И многие, не добежав, падают.
В правой руке - винтовка, в левой намертво зажат красный флажок.
- Они не дошли... не водрузили знамя над куполом, - бормочет Автономов, - но это они... мертвые... своими телами проложили дорогу живым... и знамени... Я должен знать их имена!
К окну подходит начальник штаба батальона Ширяев. Он стоит рядом с корреспондентом.
- Отчего вы без блокнота? - спрашивает он. - Почему не записываете?
- Я не буду ничего записывать! - сердито отвечает Автономов. - Я этого не забуду никогда!
Видна площадь перед рейхстагом.
Вот уже близки к рейхстагу передние, самые смелые, самые лихие воины.
Впереди всех, со знаменем в руках, бежит молодой парень.
- Кто это? - спрашивает Автономов.
- Это Пятницкий. Комсомолец.
Пятницкий подбегает к рейхстагу и вдруг, широко раскинув руки, падает.
Он падает у самой первой ступеньки лестницы, ведущей в рейхстаг.
Судорожным движением он рвется вперед - и умирает на первой ступеньке. Знамя лежит рядом с ним.
- Его Пятницким звали, - говорит Автономов. - Я не забуду.
А бой кипит...
И знамя из мертвых рук переходит в руки живых.
Вот оно уже на третьей ступеньке лестницы...
Его хорошо видно и Автономову и всем на площади.
Вот оно уже над железною решеткою у окна полуподвала.
Вот оно врывается в здание вместе с бойцами...
И вот оно вздымается над рейхстагом... не над куполом, - до купола далеко, не доберешься, - весь рейхстаг теперь под огнем немецкой артиллерии, - но над фронтоном первого этажа есть скульптурная группа: женщина с короной в колеснице. И в корону этой женщины грузин Кантария и русский Егоров втыкают древко знамени.
Это видно Васе из его КП в рейхстаге.
И он кричит в трубку:
- Тут какая-то принцесса Турандот. Что? Не знаю. Турандот. Да. Ну, мы ей в корону знамя и воткнули. Всем видно? - И он хохочет.
Это было 30 апреля 1945 года в сумерки.
Развевается знамя.
Горит рейхстаг.
...Дым в рейхстаге...
Сквозь этот дым с трудом пробирается Автономов.
В его руках нет блокнота и нет оружия.
Вокруг него дым, выстрелы, стоны, хрипы.
Каменный Вильгельм в передней зале весь побит осколками.
С любопытством озираясь на все, идет Автономов.
До него вдруг доносится чей-то мощный хохот.
Он слышит голос:
- Значит, принцесса Турандот, Вася? Ну, пускай Турандот!
Автономов с удивлением узнает голос Дорошенко.
Но он в первый раз слышит его смех. Такой веселый, такой оглушительный.
Он находит полковника в дыму и радостно к нему бросается.
Сейчас не похож на себя Дорошенко, таким его журналист никогда еще не видел.
Словно необыкновенным внутренним светом светится он; мрачные глаза сияют. Словно пьян он хмелем боя и победы, и в счастливом опьянении этом словно открылось ему что-то дотоле не известное и высокое.
- Знамя, знамя видели? - крикнул он Автономову, не удивляясь даже тому, что тот здесь - в дыму и неразберихе боя.
- Его всем видно, - ответил журналист.
- А-а! То-то! А они еще тут сидят. Как же. Тут.