Страница 83 из 115
Мозаичный пол собора всюду почти покрыт был слоем то ли земли, то ли грязи. Где-то гулко капала вода, а прямо перед амвоном, освещенное незаколоченными окнами подкупольного барабана, было настоящее озеро, под тонким слоем воды которого, собственно, только и виден был пол. По краям озера росла кое-где трава. Пройти по храму, не замочив ног, представлялось затруднительным.
"Мерзость запустения" - припомнил Паша откуда-то из Библии.
Постояв некоторое время, озираясь, он вдруг сообразил, что имеется у него еще с собой занятие на некоторое время. Он достал из портфеля похищенное им дело Гвоздева; выбрав прямо тут, на амвоне, место почище, плашмя положил на него портфель, сел, и отыскав страницу, на которой остановился тогда еще, перед судом, в другой жизни, продолжил читать.
Глава 33. ЗОЛА
Глеб проснулся в тот день позднее обычного. Выйдя за порог, он увидел, что солнце светит в полную силу, небо кругом голубое, ясное, только у самого горизонта скопились облака.
Неподалеку от дома, под старой липой Митя с Любавой лепили из глины, о чем-то спорили между собой. Не замеченный ими, он присел на лавку у двери и некоторое время тихонько наблюдал за ними. Митя первым заметил его.
- Папа проснулся, - сказал он.
Любава радостно вскрикнула, вскочила с земли, подбежала к Глебу и вскарабкалась к нему на колени. Митя подошел следом, сел на лавку справа от отца.
- Папа, - сказала Любава, прижимаясь к груди его лохматой головкой. - Мы с Митькой скоро построим из глины большу-ую избу, и в ней будет жить Дуняша, - она показала пальчиком на деревянную куклу.
- А мы пойдем сегодня на охоту? - спросил его Митя, нарочито равнодушно потирая ладони, пытаясь очистить их от глины.
С тех пор, как полгода назад Глеб впервые взял его с собой на охоту, для него теперь не было большей радости.
- Зачем это? - ответил Глеб. - У нас еще четвертина кабана в подполье лежит.
- Ну, так чтобы было и про запас.
- Вот ведь какой запасливый. Без нужды, Митька, живое убивать никому не дозволено. Волк - и тот, покуда сыт, на охоту не ходит. К тому же пост скоро.
- А на пост мы опять в Москву, в церковь поедем, да? спросила Любава.
- Нет, Любавушка, моя забавушка, в этот раз не поедем.
- А почему же в прошлый раз ездили, а в этот раз не поедем?
- Так в прошлый раз Великий пост был, а в это раз какой?
Она закрыла глаза, чтобы вспомнить, но не смогла.
- Успенский, - помог ей Митя.
- Успенский, - повторила она и стала раскачиваться у него на коленях.
- Ну, да, Успенский.
Из избы на порог вышла Марья. Вытирая руки о передник, глянула на детей, улыбнулась. Солнце игралось в стеклянном ожерелье у нее на груди.
- Скоро будут пироги готовы, - сказала она.
- С грибами сушеными? - уточнила Любава.
- С грибами, радость моя.
Митя вдруг вскочил на лавку ногами, выпрямился и, прищурясь, стал вглядываться вдаль, в сторону холма. Глеб повернул голову вслед за ним. В просвете между деревьями, окружавшими избу, было видно крохотную человеческую фигурку, спускавшуюся к ним с холма в полуверсте от избы. Некоторое время все они молча следили за ней.
Глеб улыбнулся первый.
- Дед Кирилл идет, - сказал он. - Бегите встречать скорее.
Митя в то же мгновение соскочил с лавки, присвистнул и вприпрыжку побежал к холму. Любава, пыхтя от нетерпения, сползла с колен Глеба и припустила следом. Височные кольца запрыгали вокруг головы ее.
- Митя, подожди! - кричала она вослед брату. - Митя, побежим вместе!
Марья, подойдя к Глебу, положила ладонь ему на плечо. Улыбаясь, он накрыл ее ладонь своею.
Кирилл был старинным другом Ивана Боголюба - Глебова отца. Они дружили с детства, хотя и жили в разных погостах - Глебов отец в Воскресенском, а Кирилл - в Быково-погосте. Кажется, они даже приходились друг другу дальними родственниками.
Двадцати с небольшим лет отроду Кирилл принял постриг. В монастыре провел он десять лет, а потом ушел из него - кажется, что не сошелся в чем-то с игуменом - рассказывать про то он не любил. Уйдя из обители, вернулся обратно в Быково, поселился там бобылем, но в землянке своей проводил не больше месяца в году - начал странничать, пешком исходил Русь от Пскова до Киева. Дважды или трижды в году приходил он в Воскресенский погост, останавливался в их избе, вечерами напролет рассказывал удивительные истории, которых набирался в дорогах.
Когда родился Глеб, Кирилла позвали в крестные. Мальчишке, он всегда приносил ему из скитаний чудесные подарки - то птичку-свистульку, то куклу, у которой сами собой закрывались глаза.Он же Глеба и азбуке выучил по Писанию.
Слушать рассказы его собиралась всякий раз половина погоста, так что иногда и в сенях сидели. Кирилл рассказывал, не разделяя того, что видел сам, и того, что приходилось слышать ему от случайных попутчиков, в придорожных селеньях, на ярмарках в больших городах. У Глеба не было в детстве ничего интереснее этих рассказов. Когда начинались они, он садился бок о бок с Кириллом, слушал его, боясь пошевелиться, вздохнуть громко; слушая, будто улетал душою в иной, невиданный мир, в котором жили богатые и мудрые князья, сильные и добрые богатыри, а ненавистные злые вороги, представлявшиеся ему получеловеками с серыми погаными лицами, всегда были побиваемы ими.
Повзрослев, он, конечно, уже спокойнее слушал Кирилла, мысленно научился отделять правду от вымысла в рассказах его, но всякий раз все же что-то надолго оставалось в его душе, и делалось немного грустно - кажется, от мысли, что никогда ничего подобного не придется ему пережить.
Отец и мать Глеба умерли почти одновременно - через год после того, как родился Митя. Кирилл постарел, ходить стал меньше, реже, зато Воскресенское навещал чаще, носил гостинцы теперь уже Глебовым детям. Митя также, как когда-то и сам Глеб, сильно к нему привязался.
Когда четыре года тому назад, уйдя из Воскресенского, остановились они на этом месте, Кирилл появился у них вместе с Родионом, который, отпахав, пришел, как и обещал, помогать им строиться. С тех пор он навещал их несколько раз, но последний - что-то уж очень давно, зимой еще, так что Глеб уже начал подумывать - не заболел ли старик, не нужно ли самому ему проведать его в Быково.
Глядя на детей, бегущих по холму навстречу Кириллу, Глеб вспоминал собственное детское чувство, когда подбегал к их порогу кто-нибудь из приятелей его, кричал, не успевая перевести дух: "Дядя Кирилл идет! Дядя Кирилл!" И вдвоем вот так же бежали они навстречу ему из Воскресенского, по зеленому лугу или по белому снегу, пытаясь обогнать друг друга.
Марья присела на лавку рядом с ним и тихонько прижалась к нему. Вдвоем они молча смотрели, как сначала Митя, а потом Любава подбежали к Кириллу, как, развязав узелок, старик протянул им обоим какие-то гостинцы, как взялись они втроем за руки и пошли к дому.
Когда приблизились они, Глеб и Марья поднялись с лавки навстречу Кириллу, и все трое земно поклонились они друг другу.
- Здравствуйте, хозяева дорогие, - улыбался старик. Принимайте незваного гостя. Вот возьми-ка, Марья, - протянул он ей узелок. - Это вам.
- Спаси Господь, дедушка, - сказала она, поклонилась еще раз и ушла в избу.
У детей в руках были большие печатные пряники. Отойдя в сторону, они изучали картинки на них. Чуть слышно охнув, старик опустился на лавку.
- Ну, рассказывай, Глеб, как зиму перезимовали?
- Да все хорошо, Кирилл, слава Богу. Митя вот только на Пасху захворал было, неделю лежал в жару - отварами отпаивали поправился. Ты-то сам как, где бывал, что видел?
- Я, Глебушка, нынче мало хожу. Старость - куда там, кости ломит - тяжело ходить. Всю весну в землянке просидел, лапти вязал. Только раз до Москвы дотопал - на ярмарку, лапти продать. Так и то, веришь ли, по дороге едва не помер. И то ведь - пора. Сам уж сбился со счета, сколько годов на этом свете землю топчу.