Оружие скальда

Торвард оглянулся на Ингитору и встретился с ней глазами. Простодушный и честный воин высказал мысль, которая им самим почему-то не приходила в голову. Конечно, Жадный не был духом, на чьей силе держалось колдовство Квиттинга. Но за все время плавания они ни разу не вспомнили о Дагейде. Ее как будто больше не было. В какую нору забилась она избывать свое горе? И оправится ли она от такого удара? Ведь она любила одно-единственное живое существо. В ее холодном сердце все же жила капля человеческой способности к любви. И эта способность, которая порой придает людям нечеловеческие силы, сделала слабой дочь инеистого великана, сожгла ее горем потери, как самая упрямая глыба льда плавится и гибнет под горячими лучами солнца.

А Квиттинг теперь стал другим — как будто тень невидимой горы ушла с него, на земле квиттов стало светлее и легче. В тот же день Ульвкель Бродяга добился у Торварда конунга позволения пойти со своей дружиной по дороге к старой усадьбе Фрейвида. На следующий день по другой дороге направился Хледвир сын Снеколля.

И вот Хавард заметил дорогу неподалеку от самого Скарпнэса.

— Это должна быть она, — сдерживая волнение, сказала Ингитора. — Я помню это место. Вон видишь там четыре больших кострища? Там был наш ночлег. И как раз туда, в тот ельник, Бергвид увел дружину. Это дорога к Усадьбе Конунгов.

— Так ты думаешь, что она открылась сама собой?

— Да. Бергвида больше нет, Дагейда не показывается. Дорогу больше некому прятать, и она стала видна.

Торвард сделал знак пристать к берегу.

— Значит, мы пойдем к Усадьбе Конунгов, — сказал он. — Ты пойдешь с нами или останешься на корабле?

— Я пойду с вами. Ведь я одна знаю Одду в лицо. Как вы без меня найдете ее?

— Просто привезем сюда всех беременных женщин. Едва ли их там будет очень много.

— Нет, я должна быть там сама! — Ингитора волновалась, как будто речь шла о ее родной сестре. — От испуга она может потерять ребенка. И нельзя так мучить бедных женщин, которые ни в чем не виноваты.

— Как будто Бергвид мало помучил ни в чем не повинных людей!

— Бергвид мертв и сам ответил за свои дела! — горячо воскликнула Ингитора. — Нельзя наказывать его людей за чужие провинности!

Торвард хотел что-то ответить, но посмотрел в пылающее лицо Ингиторы и сдержался. Он вспомнил, что она простила его самого, хотя он остается убийцей ее отца и останется им навсегда. Богам не понравится, если при этом он сам откажется простить других. Хотя бы тех, кто так же мало виноват в делах Бергвида, как сам он мало виноват в той обманной битве на Скарпнэсе.

На третий день пути впереди заблестело под закатным солнцем Озеро Фрейра. Лучи уходящего светила окрашивали воду в багряный цвет, и озеро казалось полным крови. Но любоваться им Ингиторе было некогда. В Усадьбе Конунгов поднялся шум: обитатели ее спешно закрывали ворота, над верхним краем стены блестели острия копий.

— Пожалуйста, помни о ней! — в последние мгновения умоляла Ингитора Торварда. — Прикажи своей дружине быть поосторожнее с женщинами!

— Хорошо, хорошо! Мы уже говорили об этом, и довольно! — бросил Торвард, не сводя глаз с усадьбы. Брови его сдвинулись, лицо стало сосредоточенным: мысленно он уже вел осаду. — Эйнар! Ты останешься с Ингиторой!

Эйнар Дерзкий нахмурился, но не стал возражать. Ему было досадно лишиться участия в битве, о которой потом не один год будут рассказывать вечерами у огня, но он понимал, что выбор конунга определен не сомнением в его доблести. Эйнар давно уже понял, что значит для Торварда конунга Дева-Скальд (от которой они не слышали ни единой строчки стихов за все то время, что она провела среди них). Для заботы о ней он не взял бы недостойного. Так что этим поручением следовало гордиться.

Взяв под уздцы лошадь Ингиторы, Эйнар повел ее подальше от усадьбы.

— И помните про волка-людоеда! — кричала Ингитора, обернувшись. — Он в яме на заднем дворе! Берегитесь его!

— Он что, тоже злой дух в облике волка? — спросил Эйнар. Ингитора не сразу услышала его вопрос, так что пришлось повторить.

— Нет, он не злой дух, — ответила она наконец. — Он был обыкновенным волком до того, как его стали кормить человечиной. А от этого любой зверь станет оборотнем…

Ингитора содрогнулась, стягивая на плечах плащ Эгвальда. Он уже так обтрепался, что казался мало подходящей одеждой для нее, но Ингитора отказывалась сменить его на новый. В этом плаще для нее была память о себе самой, прежней, для которой все в мире было ясным и понятным. Когда друг был другом, враг — врагом, месть — почетным долгом, а стихотворный дар — средством исполнить его. Сейчас все для нее переменилось, она хотела любить Торварда, но тосковала по Хальту и сама не понимала себя. Она гнала прочь мысли, убеждая себя, что осталось немного, что когда с державой Бергвида будет покончено, все как-то устроится, что тогда она не будет со страхом ждать, как бы к ней во сне не явился дух отца и не упрекнул в том, что она забыла долг перед ним. А как она встретится с Эгвальдом? Он готов был отдать жизнь ради ее мести, а чем она отплатила ему? Почти согласилась стать женой человека, голову которого требовала у Эгвальда вместо свадебного дара…

А дружина Торварда многосотенным роем окружила усадьбу. Торвард привел больше двух тысяч человек, Усадьбе Конунгов было не на что надеяться. Фьялли окружили ее, из леса уже тащили толстые еловые бревна с зарубками, по которым нетрудно было подняться на стену, толстым бревном уже били в ворота, и от мощных ударов содрогалась вся обширная поляна, и в ельниках отвечали какие-то заунывные голоса.

— Не бойся, флинна, Торвард конунг никогда не поджигает усадьбы с людьми, — сказал ей Эйнар. Он наблюдал за осадой с притворным равнодушием. Ему очень хотелось быть там, но он делал вид, что смирился со своим поручением. — Они сейчас разнесут стены и ворота, перебьют всех мужчин, которые будут драться, а женщин и челядь не тронут. И ты получишь твою уладку в целости.

— Но я так боюсь за нее! — говорила Ингитора, едва слушая Эйнара и не сводя глаз с усадьбы. — Ты не знаешь, — она вдруг вспомнила об Эйнаре и оглянулась на него, как на чужого, — что ты вообще знаешь? У нас в усадьбе одна собака взбесилась, а жена хирдмана от испуга потеряла ребенка. И Ормхильд сказала, что едва ли у нее теперь будут еще дети. А это ведь не собака… Это…