Рождение империи

На лицах солдат отразилась напряженная работа мысли. Потом оба посмотрели на Цитадель. Вторая атака была отбита, и теперь их товарищи в панике отступали.

– Мой господин – враг киданцев, – торопливо добавила Квенион, помогая Намойе подняться.

Воины с сомнением посмотрели на Кевлерена.

– До Сайенны он может и не дожить, – заметил один, наклоняясь, чтобы поднять огнестрел.

Квенион дотронулась до дула.

– Заряжен на один выстрел. Хотите получить больше – помогите принцу.

Больше сказать ей было нечего, и девушка, не дожидаясь ответа, взяла раненого за руку и подвела к планширу ближайшего судна.

– Держитесь, ваше высочество.

Квенион помогла Намойе взяться за планшир и повернулась к часовым.

– Помогите мне, – твердым, не терпящим возражения тоном сказала она, делая ставку на то, что солдаты привыкли повиноваться приказам.

Воины перегнулись, потом посмотрели на огнестрел.

– До Сайенны путь неблизкий.

– Там вас ждет богатство, – пообещала девушка.

Они шагнули к ней. Квенион перебралась через борт и взяла Намойю за руки, а солдаты приподняли его и перебросили через планшир. Раненый застонал от боли. Избранная поскользнулась на мокрых досках и упала, ударившись плечом о банку. Намойя тоже упал, стукнувшись головой, и его безжизненное тело свалилось на девушку.

Паймер, плача, упал на колени. Ганиморо и Нетаргер умирали у него на глазах. Он хотел отвести взгляд, а еще лучше – убежать из дворца, но это было невозможно. Долг есть долг. Большая любовь предполагает большие обязательства.

Кожа вспухала волдырями, лопалась и отставала от кровоточащей плоти. Глаза растворялись в глазницах. Волосы обугливались. Жизненные силы покидали Нетаргера и Ганиморо, безжалостно высасываемые Сефидом, а то, что оставалась, опадало на землю мелкими чешуйками и уносилось вихрем.

В конце концов от Избранных остались только железные ножны и клинки, которые с лязгом упали на пол.

«Атилас Ньюком. Мое имя. Мое единственное настоящее имя».

Он сидел на своей любимой скамейке в маленьком дворике во дворце Беферена. Каждый день он приходил сюда и говорил правду.

Он говорил достаточно громко, чтобы его мог услышать при желании любой прохожий. Впрочем, этот человек не ставил перед собой такой цели. Произнося эти слова вслух, он показывал миру, что помнит и знает себя как Атиласа Ньюкома и не имеет никакого отношения к той семье.

И каждый день, вопреки всем заклинаниям, он снова и снова ловил себя на том, что думает о своем старом господине, ныне совершенно одиноком и вынужденном общаться только с братьями и сестрами, кузинами и кузенами.

Настало время – и Атилас заново открыл для себя настоящую, родную семью. Раз в неделю он посещал сестру, живущую у доков с мужем-рыбаком и тремя детьми, которым уже не грозило испытать то, что выпало когда-то на его долю. Кроме того, раз в неделю Атилас приходил на могилу родителей и стоял над ней, размышляя о том, какой могла быть жизнь, если бы ее не отобрали у него Кевлерены.

Пальцы сжались сами по себе. Сначала на одной руке. Потом на другой. Он машинально опустил глаза, думая о жизни, которой его лишили, когда боль пронзила все тело. Атилас Ньюком напрягся и замер, с ужасом наблюдая за тем, как на пальцах набухает и лопается кожа и как из-под нее вылезает, словно под огромным давлением, красная плоть. Он хотел закричать, но, открыв рот, ощутил в себе чью-то печаль, а мгновением позже понял, что печаль и боль принадлежат его старому хозяину – тому, кто до сих пор любил его больше всего на свете.

Президент Крофт Харкер работал во дворцовой библиотеке, когда послышались крики одного из служителей. Он выбежал в коридор. Несколько уборщиц, вооруженных швабрами, ведрами и щетками, столпились на веранде с видом на дворик. Некоторые плакали, другие, сдерживая слезы, отворачивались от того, что, видимо, сильно напугало их.

Президент подошел к ним одновременно с тремя стражами и двумя членами Комитета Безопасности. Он посмотрел во двор и не сразу понял, что происходит.

– Это же Атилас! – крикнул один из солдат.

В последний короткий миг КрофтХаркер узнал того, кто извивался на траве, а уже в следующую секунду этот сгусток страдающей плоти взорвался и разлетелся на миллионы частичек.

Лерена парила в той части вселенной, где они с сестрой обитали в виде двух сросшихся близнецов. Тяжкий груз содеянного давил на сердце, но вместе с грустью императрицу переполнял восторг перед величием Сефида – сияющего, напитавшегося жизненными силами своих жертв… тех, кого сестры любили превыше всего на свете. Его бодрящая, пульсирующая мощь переливалась в Лерену. И даже пораженная случившимся Юнара закрыла в экстазе глаза, наслаждаясь невыразимым ощущением протекающей через нее безграничной энергии.

Императрица могла читать мысли сестры как открытую книгу. С немалым удивлением узнала она о том, что в ночь убийства Алвей Юнара воздействовала на членов семьи, чтобы заставить их отказаться от попыток отозвать Мэддина после революции в Ривальде. Даже тогда они стремились к одной цели. Все-таки способности Юнары к Обладанию означали, что сестра представляет собой угрозу ее правлению.

Лерена, как и следовало ожидать, очнулась первой. Она всегда была ответственной и уравновешенной. Может, не столь искусной в магических упражнениях… хотя теперь это уже не имело значения. Зато императрица уверенно стояла на земле, обеими ногами. Юнара же, с упоением исследуя новые возможности Сефида, все еще витала в облаках – и не могла сосредоточиться.

Придя в себя, Лерена огляделась. Кроме нее и сестры, в живых остался в комнате один лишь Паймер. Верклофф все еще парил над полом, а Ганиморо и Нетаргер исчезли бесследно.

– Дядя?..

Старик вскинул голову и посмотрел на нее с каким-то странным выражением лица.

– Я думал, вы уже не вернетесь. Решил, что ушли навсегда…

Лерена улыбнулась.

– Милый дядя… Мы еще не закончили. Нужно кое-что сделать в Ривальде. Нельзя оставить в живых тамошних Кевлеренов. После всего, что произошло, это было бы крайне опасно. Они наверняка попытаются отомстить.

Паймер кивнул. Конечно, он и сам это знал.

– Вы сможете это сделать? Ты и Юнара? Сил у вас хватит?

Лерена нахмурилась.

– Мне грустно признаваться, но необходима еще одна жертва.

Паймер замер.

– Нет. Я не могу…

– Милый дядя. Бедный мой дядя… Это нужно сделать, иначе все пропало. Нужно для того, чтобы спасти семью, защитить Сефид… я должна остаться на троне одна. Ты знаешь: верховная власть не признает ни родства крови, ни добра со злом. Помоги мне.

– О племянница, не вынуждай меня!..

– Таков твой долг. – Лерена с видимым усилием подняла руку и указала на лежащие у ног Паймера клинки. – Возьми тот, что принадлежал Нетаргеру.

Рука упала, и сама Ленара обмякла, словно из нее неожиданно выжали все жизненные соки.

Паймер поднял клинок, подошел к племяннице и вложил оружие в ослабевшие руки. Потом встал за спиной Юнары, нежно отклонил ее голову назад, обнажив тонкую бледную шею, и закрыл глаза, чтобы не видеть, как императрица перережет сестре горло.

ГЛАВА 29

На уборку дворца ушло несколько дней. Большинство членов Комитета Безопасности после случившегося впали в состояние полной прострации. Но только не Крофт Харкер. Он сразу понял, что именно произошло и почему. Харкер знал: теперь Ривальд еще более уязвим, чем когда-либо раньше. Целый день после жестокого уничтожения Кевлеренов и всех их Избранных он ожидал, что правительница Хамилая нанесет повторный удар, а когда ничего не случилось, понял кое-что еще.

Учиненная Лереной бойня ослабила ее едва ли не так же, как и сам Ривальд. Принесенные жертвы оказались столь велики, что империи требуются на восстановление годы, если не десятилетия. Хотя, конечно, полной уверенности в этом у президента не было. Имея дело с Кевлеренами, об уверенности вообще говорить не приходилось. И все же сам он остался в живых, как примерно и половина членов Комитета Безопасности. Произошедшее было не прелюдией к вторжению – скорее наказанием. Избранных покарали за бунт против Кевлеренов, а Кевлеренов – за то, что они допустили этот мятеж.