Рождение империи

Стратег никак не могла отделаться от необычного ощущения. Она с трудом привыкала к чужой стране, в которой пробыла слишком мало времени. Здесь все было не так, как в ее родном краю. Непривычные цветы, растения, запахи, звуки… Девушка почти физически почувствовала наступление нового дня и напомнила себе, что сейчас в Кидане всего лишь весна. Интересно, каково ей здесь будет летом? Ее взгляд снова остановился на Китайре. Гэлис почувствовала себя удивительно счастливой оттого, что они снова вместе.

После того как кровавая битва закончилась, стратег долго оставалась на поле боя, помогая, насколько это казалось возможным, облегчить страдания раненых, отдавая распоряжения, связанные с погребением убитых воинов и сбором оружия. Она была с ног до головы заляпана грязью и кровью. Оказавшись на Великом Квадранте, Гэлис неожиданно увидела Китайру. Они приблизились друг к другу, а потом какое-то время стояли молча. Несмотря на царивший вокруг радостный шум, издаваемый победителями, стратег слышала лишь участившееся биение собственного сердца. Затем Китайра нежно поцеловала ее в щеку краешком губ, и Гэлис этот поцелуй показался самым чувственным из всех, которые она когда-либо испытывала в своей жизни.

Китайра не стала задерживаться и отправилась ухаживать за ранеными. Стратег поспешила вернуться к своим обязанностям. Когда наступила ночь, ее отыскали посланные Соркро слуги, привели обратно в дом, помогли вымыться, одели в чистую тунику. Слепая мать Поломы сама отвела девушку в спальню, в которой ее ожидала наряженная в такую же тунику Китайра.

После того как Соркро оставила их одних, девушки сразу же бросились друг другу в объятия, как будто расстались на годы, а не на пару дней. Они неуклюже, торопливо занялись любовью, словно делали все в первый раз, словно недавние бурные события лишили их отношения былой нежности и изящества. Однако чуть позже Китайра призналась:

– Я уже подумала, что тебя больше нет. Я почувствовала это всем моим существом, как только ты покинула «Англаф». Мне казалось, будто с тобой случилось что-то ужасное, непоправимое. Словно огромная рана разверзлась в моем сердце.

Нежное дыхание подруги ласкало волосы и обнаженную кожу Гэлис.

– Та ночь, проведенная в открытом море, была самой кошмарной в моей жизни. Я оставалась на главной палубе, глядя на острова, надеясь разглядеть тебя в кромешной тьме, желая всей душой услышать твой голос. Но вокруг было лишь неприветливое, неспокойное море…

Китайра крепче обняла Гэлис, еще ближе привлекая к себе. Ее возлюбленная ответила поцелуем. Грамматист прижала ладонь к ее губам, не давая говорить, и продолжила:

– Когда же я наконец увидела тебя на городской площади, мне показалось, будто лишь ты одна осталась в живых во всем городе. И я была так рада снова оказаться рядом с тобой… Я радовалась, что все остальные погибли ради того, чтобы ты осталась живой. – По щекам Китайры потекли слезы. – Неужели я была не права? Неужели так нельзя думать?..

Гэлис отняла руки подруги и принялась целовать ее глаза, мокрые от слез щеки, губы… Они снова занялись любовью, на этот раз медленно и нежно, наслаждаясь ласковым прикосновением теплого летнего воздуха, который, как казалось, продлевал очарование этих счастливых мгновений на целую вечность.

Затем их одолел сон, и Гэлис снилось, что она будет до скончания веков оставаться в объятиях любимой.

– Что ты пишешь? – спросила она.

Китайра обернулась и слегка нахмурилась. Однако недовольное выражение лица мгновенно исчезло, когда она посмотрела в глаза Гэлис.

– Ты проснулась, – улыбнулась она.

– Я никогда еще в жизни так не радовалась пробуждению.

– У меня было такое же чувство, – рассмеялась Китайра. – Когда я проснулась, то почувствовала запах теплого утра за окном, ощутила, как под лучами солнца пробуждается природа. И еще я кое-что поняла.

Гэлис не удержалась от улыбки и спросила:

– Что же ты поняла?

– Кое-что о Сефиде. Я поняла, как нужно изучать его свойства, как им пользоваться, как его смогут вызвать даже те, кому неведомы слова заклинаний.

Улыбка медленно сползла с лица Гэлис.

– А… это доброе дело?

То самое непонятное чувство, заставившее ее только что проснуться, теперь ощущалось стратегом почти физически.

– Если подобное поможет разрушить монополию Кевлеренов, то разве может оно быть недобрым делом? – немного неуверенно ответила вопросом на вопрос Китайра.

Гэлис не нашлась, что сказать в ответ.

– Это связано с тем способом, которому обучают грамматистов. С его помощью можно было приблизиться к Сефиду, как к чему-то сакральному, причем только приблизиться, не более. Но ведь для нас, Гэлис, это единственная священная вещь во всем мире. Для тебя, меня, наших друзей и даже наших врагов. Я поняла это, когда проснулась сегодня утром. Для нас в жизни нет ничего более ценного, и мы должны изучать особенности Сефида так, как мы изучаем медицину, военное искусство или инженерное дело.

– Ты хочешь, чтобы Сефид стал разновидностью науки?

Китайра отрицательно покачала головой.

– Я хочу, чтобы он превратился в отдельную науку.

И снова Гэлис не сразу нашлась, что сказать в ответ подруге. Слова Китайры почему-то пугали ее, как будто пробудив некий первобытный страх.

Грамматист заметила ее нерешительность.

– В чем дело?

Стратег попыталась подобрать слова, способные выразить ее чувства, однако ей помешал неожиданный стук в дверь.

Она подхватила с постели покрывало и закуталась в него. Китайра приблизилась к двери и открыла ее.

В коридоре стоял солдат, который произнес:

– Его высочество желает, чтобы стратег Валера прибыла к нему в удобное для нее время.

– Где же стратег Валера может встретиться с его величеством? – поинтересовалась Китайра.

– На восточной стене Цитадели, госпожа, – ответил солдат. Четко отсалютовав, он удалился.

Китайра закрыла дверь и прислонилась к ней спиной.

– Принц хочет тебя видеть, – проговорила она. Лицо грамматиста на мгновение приняло строгое выражение. Потом, грустно улыбнувшись, Китайра добавила: – А я-то надеялась, что он хотя бы на денек забудет о тебе.

Полтора часа спустя, когда Гэлис поднялась на крепостную стену, она застала Мэддина, о чем-то оживленно беседовавшего с Кадберном, Госом и Поломой.

– И какие же это суммы? – спросил Линседд у бывшего префекта, разглядывая воды реки Фрей.

Полома пожал плечами.

– Деньги выплачивались многочисленным племенам и небольшим прибрежным городам, но я точно не знаю, сколько воинов Сигни призвал под свои знамена. Кроме того, никто не может сказать, окажутся ли они верны плутократам, когда дело дойдет до боевых действий. Предполагаю, что Майра может рассчитывать примерно на пять тысяч солдат. Однако их может быть и больше.

– Они хорошо обучены?

– Местные племена постоянно воюют между собой. Умеют пользоваться копьем и мечом. Умело стреляют из лука.

– А огнестрелы? Они знают, что противопоставить им? – Сомневаюсь.

Гос задумчиво кивнул и повернулся к Мэддину.

– Я хочу, чтобы с кораблей побыстрее сгрузили лонггоны.

– Что случилось? – спросила Гэлис, удивленная услышанным.

Принц при помощи Поломы объяснил ей, каким образом Майра Сигни распорядился казной Кидана.

Когда рассказ был окончен, девушка с беспокойством посмотрела на восток, как будто полчища Сигни уже двигаются к городу.

– Вы хотите установить лонггоны в Цитадели? – спросил Мэддин у Госа.

– Да, главным образом на крепостных стенах, – ответил Линседд, похлопывая по каменному парапету. Затем повернулся к Поломе и спросил: – Ты уверен, что они обязательно выйдут к реке?

Полома снова пожал плечами, чувствуя себя немного виноватым из-за того, что не может ответить точно.

– Без кораблей противник добраться до нас не сможет.

– А не обмелеют ли притоки после таяния снегов? Ведь тогда их можно перейти вброд, верно? – поинтересовалась Гэлис.