Серебряная тоска

- А вы чего не пьёте? - откашлявшись, спросил Серёжка.

- Нам на тебя было интересно посмотреть, как ты кочевряжишься, нашёлся, наконец, я. - А теперь, конечно, выпьем. Давай, Русланчик.

Мы выпили, но настроения не прибавилось. Серёжка, кажется, и сам почувствовал, что зашёл в своём розыгрыше слишком далеко, и выглядел слегка смущённым. Колька по-прежнему ничего не понимал. Счастливый человек!

- Нет, пацаны, ну так не годиться! - неуверенно подбадривал Серёжка. Давйте, что ль, ещё выпьем? Или споём? У Кольки, вон, прекрасный баритон... Колька, давай: "Степь да степь кругом..."

- "Путь далёк..." Да ну его, - отмахнулся Колька.

- Ну, Николаша, прошу тебя! - Серёжка уже сам жалел, что затеял всю эту катавасию.

- Да не хочу я.

- Игорёк, ну, может, ты хоть стихи нам почитаешь?

- В другой раз.

- А на что вы, собственно, обидились? - рассердился вдруг Серёжка.

- А я, кажется, знаю, на что, - сказал вдруг Колька. - И, знаешь, что не надо было так, Серый. Извини. Извините, пацаны. Мы счас пойдём.

- Да ладно, ребята, посидите, - вяло сказал я.

- Не, пойдём. Серый, одевайся.

- Ничего себе! - изумился Серёжка. - Николя...

- Меня Коля зовут! - аж взвизгнул Колька. - Одевайся.

- Ну-ну. - Серёжка посмотрел на нас, иронично пожал плечами и заметил в пространство: - Подчиняюсь грубой силе.

После их ухода мы некоторое время сидели молча.

- Вот и выполз наш кот из мешка, - хмуро сказал я.

- Ну, и пёс с ним, - отозвался Русланчик. - Шила в мешке не утаишь. Особенно, если мешок полиэтиленовый.

- Да, не ожидал я от Серёжки.

- А я от Кольки.

- Серёжка, небось, думает: бунт на корабле.

- А нечего, как учит "Броненосец Потёмкин", команду борщём из тухлого мяса кормить.

- Как думаешь, Серёжка - сволочь?

- Да что тут думать - сволочь, конечно.

- А почему мы с ним дружим?

- Потому что он наш друг. Мы и сами, может, сволочи. Но нам не видно.

- Может, мы и сволочи, но не такие.

- Да, другие.

И две другие сволочи - Русланчик и я - поцеловались.

- Ига, - сказал Русланчик, - а хочешь, я сделаю тебе тот самый подарок, которым Серёжка грозился? Только, конечно, без Али-Вали?

- Хочу, - просто сказал я.

И мы пошли в постель.

Когда я проснулся, Руслана, как всегда, уже не было. Я ещё повалялся немного в постели, потянулся к стулу, ожидая найти на нём сигареты, не нашёл и, проворчав что-то про бардак в доме, неохотно встал.

Сигареты нашёл я только на кухонном столе - почти полная пачка. Под сигаретами лежала записка: "Не забудь позавтракать и вынуть почту. Целую, Руслан".

Завтракать мне не хотелось. Я поставил чайник на газ, пропустил опохмельную рюмочку и закурил сигарету. За почтой сходить успею - тем более, одеваться не хочется. Я сделал себе чай, закурил ещё одну сигарету, выпил ещё одну рюмочку и с наслаждением развалился в кресле в комнате с сигаретой в зубах и чашкой чая на журнальном столике. Было всего десять утра. Малопривычный к столь раннему времени, я с удивлённым восхищением наблюдал солнечные лучи, которые, прорезавшись сквозь окно, ложились золотыми прямоугольниками на пол. Лучи падали под незнакомым углом - мне стало весело.

"Вот так-то, Игорь Васильевич, - подумал я. - Вставайте пораньше, и вы узнаете мир в незнакомом для себя свете". По этому поводу я поднял себя с кресла, прошёл на кухню и выпил ещё рюмочку. Выпил, вернулся в комнату, снова сел в кресло. Чай к тому времени остыл достаточно, чтоб его можно было пить, а вот сигарета подохла - в воздухе остро тлело бычком - и пришлось закурить новую. Русланчик бы ужаснулся - третья сигарета натощак. А завтракать по-прежнему не хотелось. И не хотелось спускаться за почтой для этого нужно было одеться, а одеваться НЕ ХОТЕЛОСЬ. Почему человек не может провести всю жизнь голым - в золотых лучах солнца, в серебряных лучах луны... Нет, не надо сегодня серебра, нет причин для тоски, пусть будет золотая ода к радости... Я вытянул ноги так, чтобы их пальцы попадали в солнечные лучи. Лучи запрыгали зайчиками по ногтям, и - клянусь - я почувствовал, как пальцы моих ног становятся золотыми.

- Вот вам и серебряная тоска! - расхохотался я вслух. - Интересно, сумею я написать что-нибудь под золотом?

Продолжая хохотать, я схватил ручку и листок бумаги - прибегать к компьютеру почему-то не хотелось - и застрочил:

Как весело замертво падать Услышав тишайший шорох Вино превратится в радость Любовь превратится в порох Который взорвёт нам сердце Подобно слепой комете Скажи мне куда нам деться На этом несчастном свете Вина ль откупорить флейту И музыку лить в стаканы Иль попросту кануть в Лету Случайно спонтанно спьяну А может отбросить шторы И настежь раскрыть оконце И вперить хмельные взоры В глазное яблоко солнца И пить этот свет и мякоть До бешенства до кончины И выпив до дна заплакать Без боли и без причины.

Дописав, я бросил ручку и перечитал написанное. Солнце на бумаге побледнело, мгновенно превратившись из золотого в серебряное. Ода к радости обернулась всё той же серебряной тоской. Вот и не обманывай себя, Игорёха, ты не поэт золота, ты поэт серебра. Хоть в семь утра вставай. Я задумался, есть ли на свете что-нибудь, кроме серебра. Может, и есть. Но не для меня. Для Ходжи Насреддина, который смотрел на солнце, не щурясь. А я не могу. У меня фиолетовые червячки начинают перед глазами ползать. И вообще, я люблю серебро больше золота. Я чувствую благородство серебра, но не чувствую благородства золота. Золото - как на мой взгляд - жлобский, насквозь фальшивый металл. Его желтушная надутость - антипод сдержанной трепетности серебра. Русланчик бы меня сейчас понял... Ах, да - не забыть позавтракать и вынуть почту.

Завтракать по-прежнему не хотелось. Ладно, хоть почту выну. Чёрт, придётся, всё же, одеться.

Я, поискав, натянул трусы, которые оказались, как всегда, под подушкой, затем остальное, взял ключи и спустился на лифте вниз.

В почтовом ящике не было ни газет, ни журналов. Лежал лишь какой-то чёрный конверт квадратной формы с адресом Руслана и припиской: "Игорю Матушинскому лично в руки".

* * *

Я сидел один в совершенно пустом пивном баре "Солнечный", потягивал "Жигулёвское" местного разлива, бессмысленно перекладывал из руки в руку дискету для "zip"а, и предавался мрачным размышлениям.

Трус я, вот что. И всегда был трусом. Даже в детстве, на качелях - так и не осмелился совершить "солнышко" - полный оборот вокруг оси, хотя уже был прекрасно осведомлён о центробежной силе, и знал, что упасть с качелей вниз головой физически невозможно. Но очко-то сыграло, коньконул я - вот и не решился. И теперь - хотя опасности вообще никакой нет - не решаюсь последовать инструкциям этой дискеты, хотя опасаться, повторяю, нечего просто не люблю я таких посланий без обратного адреса. А эта дискета явная анонимка. Я обнаружил её сегодня в почтовом ящике - в плотном чёрном конверте с адресом Руслана и подписью "Игорю Матушинскому, лично в руки", хотя кроме меня и Руслана только три человека в Саратове знали, где я живу в настоящий момент. Чёрный конверт сам по себе выглядел достаточно мрачно и навёл меня на странные размышления. Мне ли не знать, насколько сильно порой бывает влияние мистических знамений на нашу жизнь. Чёрный квадрат конверта - конверт был почему-то квадратный - вызвал в памяти массу ассоциаций... Малевич, военные похоронки... Если их две взять, покрасить в чёрный и приложить друг к другу. Глупость какая-то. Возьму-ко ещё пива. Я подошёл к стойке и с умилением обнаружил, что за то время, пока я предавался упадническим размышлениям, подвезли свежайших раков и они теперь лежали за прилавком солидной красной горкой. Стало понятно происхождение названия этого места в Москве. "Красная горка - а вы не слышали? Да Господи, самый раковый у нас тут район!" То же у Коваля, кажется: "В рака нужно больше соли, больше перцу, больше лаврового лука." Блин, баран, листа, листа лаврового!