Государь

Конь споткнулся, сумел выправиться, но замедлил бег. Салокан терзал его шпорами, стегал поводьями, но проклятая скотина, видно, твердо решила его погубить. Конь споткнулся вторично, упал и отправил короля кувырком на твердую землю. Долгий миг Салокан лежал, тяжело дыша. Странные звуки, похожие на шум при молотьбе, заставили его сесть. Конь его оставался на боку, дрыгая в воздухе двумя ногам;, две другие – сломанные – бесполезно шевелились в траве.

Не думая, он встал, обнажил меч и с силой обрушил его на шею лошади. Животное дернулось, а потом замерло. Ему с самого детства втолковывали, что нельзя заставлять животных страдать. «А как насчет меня? Как насчет всех моих солдат?» Одна из седельных сумок лопнула по шву, и его походная корона – простой золотой венец – выпала на землю. У короля бессильно опустились руки, а острие меча ткнулось в землю. Он больше не хотел убегать. Или сражаться. Или бояться.

Он скорее почувствовал, чем услышал, как его окружает враг. Он ожидал, что вот сейчас его тело пронзят стрелы. Ночной воздух становился прохладным, испаряя пот, заставлявший его лицо и руки блестеть в лунном свете. Когда спустя долгое, как ему показалось, время ничего не произошло, он поднял голову. Десять верховых четтов брали его в кольцо.

– Кончайте с этим, – надменно обронил Салокан и поднял руки так, чтобы их стрелы вонзились ему прямо в сердце и легкие.

– Ты задержался, чтобы убить свою лошадь, – произнес один из четтов.

– Попытайся я убежать, вы бы меня догнали и затоптали, – ответил Салокан, пытаясь влить в свой голос презрение и насмешку.

– Верно, – признал четт. Он кивнул в сторону мертвого животного. – Это была твоя лошадь?

– А ты как думаешь? – ответил Салокан настолько язвительно, насколько ему удалось.

К его удивлению, четт усмехнулся и спешился. Он обнажил саблю, и Салокан отступил на шаг, автоматически поднимая свое оружие, чтобы отразить атаку. Но четт оставил короля без внимания и воспользовался саблей, чтобы подцепить корону.

– И это тоже твое?

Салокан отказался отвечать. Он знал, что ему предстоит умереть, и совсем не собирался и дальше развлекать этих варваров.

– Мой друг задал тебе вопрос, – произнес новый голос у него за спиной.

Салокан обернулся. Он не был уверен, кто именно обращался к нему, но что-то в позе самого невысокого из всадников приковало его внимание. Широкополая шляпа была надвинута на глаза четта, и Салокан не мог разглядеть его лица.

– Я – Салокан, король Хаксуса. И не разговариваю с пастухами.

Невысокий четт легко спрыгнул с лошади и направился к Салокану, остановившись не более чем в двух шагах от него. Он поднял подбородок и сдвинул шляпу на затылок.

Салокан так и ахнул. Явленное ему лицо принадлежало отнюдь не четту. Более того – в чертах лица коротышки проглядывало что-то не совсем человеческое. Бледная как лунный свет кожа слегка блестела, словно выточенная из кости. От правого уха до самой челюсти тянулся страшный шрам. А холодные карие глаза походили на волчьи.

– Меня зовут Линан Розетем.

От удивления Салокан не мог вымолвить ни слова. Как это создание может быть принцем Гренды-Лир?

– Я хотел бы поговорить с тобой по поводу некоего наемника по имени Рендл, – продолжал коротышка, сделав шаг вперед.

Позже Салокан так и не вспомнил, что же побудило его к действию, но смесь страха и ненависти заставила его поднять меч и обрушить в могучем ударе.

А в следующий момент меч, крутясь, вырвался у него из руки и улетел в ночь. Король охнул от боли и схватился за кисть. Кровь так и хлестала из обрубков, оставшихся от трех пальцев. Бледный принц держал в руке саблю. Салокан никогда не видел, чтобы кто-то так быстро двигался.

– Моя рука!.. – закричал он, а потом закашлялся, когда острие сабли принца уперлось ему в горло.

– Ты хочешь умереть, Салокан, король Хаксуса? – спросил Линан Розетем.

Салокан не хотел отвечать. Не хотел показать этому странному созданию и его воинам-четтам, насколько он испуган. Но боль была нестерпимой; он чувствовал, как кровь, горячая и скользкая, стекает по его запястью, и чувствовал острие сабли, покалывающее ему трахею.

– Нет, – слабо промолвил он.

Линан Розетем убрал саблю и улыбнулся.

– Хорошо. Мне понадобится губернатор для соблюдения моих интересов в моей новой провинции Хаксус.

ГЛАВА 4

Для этого времени года рассвет был довольно прохладным. Эйджера, который считал, что уже привык к холоду, пробирала невольная дрожь. Он смотрел на слегка всхолмленный пейзаж Хьюма, стараясь замечать только леса, ручьи да разбросанные фермы, но не мог не видеть валяющихся повсюду тел. Там, где хаксусская пехота пыталась оказать сопротивление и была скошена волнами стрел, следующими одна за другой, тела лежали аккуратными штабелями; там же, где разбегающиеся колонны истреблялись солдат за солдатом, тела лежали длинными неровными цепочками. По окровавленным головам и рукам прыгали вороны, расклевывая глаза и пальцы. Когда с наступлением дня потеплеет, налетят мухи и будут роиться над телами.

Эйджер снова задрожал. «Это из-за холода», – сказал он себе.

Он чувствовал себя совершенно сбитым с толку. Вчера в это же время он ожидал, что Линан, разбитый армией Аривы и подавленный смертью Камаля, отступит, наверное, аж в Океаны Травы. А принц вместо этого перешел в наступление. Ночь была долгой и кровавой, а закончилась полным уничтожением армии Салокана. Четты одержали победу, нужную им для восстановления боевого духа и уверенности в своих силах.

Он знал: это сражение назовут Ночным побоищем. Такие битвы случались редко – командиры боятся потерять в темноте контроль над войсками, боятся, что полки и знамена могут по ошибке атаковать своих. Но Линан воспользовался преимуществом, подаренным ему двумя обстоятельствами – в то время как у Салокана почти не осталось кавалерии, все его воины были всадниками и потому знали, что любой пеший – это враг; а полная луна стояла в небе много часов.

Эйджер невольно ощутил некоторое сочувствие к противнику, но тут же сказал себе, что Хаксус издавна был врагом всех, кто живет на юге континента Тиир, и основной базой работорговли, от которой некогда пострадали четты, в том числе и клан Океана.

«Мой клан», – напомнил он себе.

Мофэст подъехала к нему и мягко сжала его руку чуть выше запястья. Эйджер ответил таким же пожатием и глубоко вздохнул.

– Скольких мы потеряли?

– Не больше тридцати, – ответила Мофэст. – Но в их число входят все взрослые члены семьи Делена. Столкновение с кавалерией Хаксуса захватило их врасплох, и всех порубили прежде, чем они успели опомниться.

– Сколько осталось детей?

– Трое. Их заберут к себе дяди и тетки.

Эйджер устало кивнул.

– Тяжелый удар для ребенка потерять сразу столько близких.

– Ничего, – жестоко усмехнулась Мофэст. – Гораздо больше детей Хаксуса стало сиротами прошлой ночью.

Совесть горбуна восстала против такой кровожадной радости, но он знал, что упоение в бою свойственно четтам как никаким другим известным ему людям – а ведь Эйджер почти всю жизнь был солдатом.

– Это было так же, как воевать под командованием Генерала? – спросила Мофэст.

– Генерала?

– В Невольничьей войне, – напомнила она.

Эйджер удивленно фыркнул. Хотя он провел много лет, вспоминая свое участие в Невольничьей войне и чтя память Генерала – Элинда Чизела отца Линана, вопрос Мофэст заставил его понять, что он ни разу не вспоминал о тех временах с того самого вечера, когда впервые повстречал Линана.

– Да, полагаю, это было очень похоже. Возможно, тогда было больше причин ненавидеть и больше причин сражаться… – Голос Эйджера стих, когда он осознал, что говорит.

Мофэст странно посмотрела на него.

– Думаешь, Белому Волку не следовало идти с армией на восток?

Он покачал головой и тихо ответил:

– Нет, так я не думаю.

Эйджер не добавил, что во время Невольничьей войны ни разу не усомнился по поводу того, правильно ли поступает – но сейчас, когда он был частью армии, которая надеялась свергнуть законного правителя Гренды-Лир, его одолевали сомнения. Он осознавал политическую необходимость вторжения, понимал, что Линан не виноват в тех действиях, на которые толкнули его Оркид и Деджанус, убив Берейму – старшего сына и наследника Ашарны – и обвинив в убийстве его. Однако от этого Эйджеру не становилось легче идти войной против королевства, которому он так долго служил. Возможно – всего лишь возможно, – Камаль, для которого служба законному правителю Гренды-Лир была делом всей жизни, погиб именно тогда, когда погиб, как раз потому, что Бог был еще милосерднее, чем когда-либо предполагал Эйджер.