Созвездие Ворона

— Интересно, торт не противоречит викканскому обряду? — сменил тему Нил. — Жалко было бы отказываться от такого великолепия!

— Да вы сластена, господин Баренцев! — улыбнулась жениху невеста. — Думаю, что проблем с тортом не будет.

Спустя несколько минут атмосфера стала более непринужденной, гости разбились на небольшие группки, беседуя о своем. Захаржевская прошла, приветливо улыбаясь всем, ловя отрывки разговоров.

— Если бы ты вел дела в России, — говорил Рафалович Баренцеву, — то, скорее всего, пришлось бы научиться играть в теннис — сейчас это модно. Раз президент любит его, значит, теннис становится игрой элиты. Даже если вы не способны попасть ракеткой по мячу, все равно выходите на корт и делайте вид, что вы играете. Пока не придет новый правитель. Тогда вам придется сменить теннисный корт на боксерский ринг или татами…

— В теннис я играю довольно прилично, думаю, и на ринге не опозорюсь, — Нил подмигнул Ивану.

— Ну, вообще-то, — заметил Павел, — такой подхалимаж типичен не только для России. В любой структуре, будь то государство или отдельная фирма, всегда найдутся те, кто попытается добиться расположения руководства окольными путями… жаль, что немногие из власть предержащих предпочитают шахматы!

— А, господин Блитс! — буркнул Рафалович припозднившемуся Блитсу. — Ну и свинью вы мне пытались подложить с вашим другом Барковским.

— Честное слово, свиньями никогда не занимался! — Блитс попытался сделать вид, что не понимает, о чем речь. — И Барковского знаю весьма поверхностно.

— И, тем не менее, вы мне его сватали! — напомнила Захаржевская.

— Так требовали обстоятельства, — сокрушенно вздохнул владелец «Свитчкрафт».

— А что собственно случилось? — поинтересовалась Ларина.

— Этот мерзавец пытался провернуть грандиозную аферу на Дальнем Востоке! — принялся объяснять Рафалович. — Я в некотором роде был его должником. Ты же знаешь, после истории с крейсером мои друзья-моряки оказались под следствием. Хватило одной встречи с Барковским, чтобы их выпустили без всяких обвинений — тогда он еще был вице-премьером… После этого он полагал, что я не откажусь влезть в еще одну авантюру с флотом. Только это была совсем другая история, от нее очень мерзко пахло. К тому же, он и не скрывал, что в случае чего прикроется мной, как фиговым листочком… Так этот сукин сын стал мне угрожать! Короче, пришлось дать деру, благо имелись запасные аэродромы. А что делать? Я буквально ходил по лезвию ножа! — закончил Рафалович. И он картинно потряс ножом, которым только что разрезал торт.

— Поосторожнее, пожалуйста! — попросил Блитс. — Я не Барковский, на него с ножом и бросайтесь!

— К сожалению, лишен такой возможности! — улыбнулся Леонид. — Впрочем, как и он. С поста своего слетел, удрал из России, кажется, сейчас где-то в Латинской Америке. То ли в Аргентине, то ли в Венесуэле жирует…

— Там ведь много бывших нацистов, — ни к селу, ни к городу заметил Иван.

— Нацисты теперь уважаемые люди, если не умерли от старости. А зная господина Барковского, можно предположить, что он с самим чертом будет за столом чаи распивать, если понадобится!

Захаржевская поежилась при упоминании о нечистом.

— Подумайте, сколько рыбаков должны были лишиться рабочих мест! — сказал Леня. — Да мне памятник должны поставить во Владивостоке!

— Думаешь, Барковский не нашел бы никого взамен? — спросил Баренцев. — У него просто не хватило времени!

— Да, время, время… А человек своего времени не знает! Как по-вашему, это начало перемен в России?

— Мне кажется, нашей бедной стране уже хватило перемен! — сказал Ларин. — По мне, так пусть все идет своим чередом… Хотя кое-кого из бандитов следовало бы посадить! А еще лучше расстрелять! — он вспомнил ублюдка Брюшного.

— Боже мой, Ваня, какой ты стал кровожадный! — прокомментировала Татьяна Захаржевская. — Вот оно, тлетворное влияние Голливуда. Из интеллигентного человека сделали сторонника террора.

— Это не Голливуд, это жизнь сделала! — печально отозвался Ларин. — Поневоле отрастишь когти!

— Да что ж такое с тобой произошло? — спросил Рафалович.

Иван однако от повествования о нелегкой судьбе писателя в России воздержался.

— Нил вон в курсе! — сказал он. — Спас меня, можно сказать, от смерти!

— Но если всех бандитов изведут, кто ж будет печатать всю эту бандитскую лабуду? — спросил рассудительный Павел. — Собираешься оставить коллег без хлеба?

— Ничего, — сказал жестокий Ларин. — Перебьются. Будут писать про бравых чекистов. Свято место пусто не бывает.

— А где же принципы? — улыбнулась Захаржевская.

— Знаешь, — ответил Иван, — у меня был один знакомый, так он прямо говорил: за что заплатят, то и напишу. Я его тогда поддевал — а оду Сталину напишешь? А Гитлеру? Он говорил — напишу, все равно никому от этого плохо не будет!

— Страшно слушать! — сказал Розен серьезно.

— А ты не бойся, Павел! — так же серьезно сказал Ларин. — Сие есть жизнь, и мы, как взрослые люди, » должны это понимать.

— Хорошенькая жизнь! — вздохнул Розен. — Впрочем, мне это понятно, как никому другому.

— Не будем, пожалуй, о грустном, — предложил Баренцев.

Нил-Нил воспользовался паузой, чтобы попросить у Таты разрешения покинуть компанию вместе с Данилой. Взрослая беседа навевала скуку, а тортом мальчики успели насытиться.

— Какие воспитанные дети! — снова восхитился Рафалович, глядя им вслед. — Я в их время был совсем иным.

— Верится с трудом! — сказала Ларина.

— Почему? Или ты считаешь, что еврейский мальчик должен непременно ходить в музыкальную школу и слушаться родителей? Я был заядлым прогульщиком, начал курить в тринадцать лет и не расставался с рогаткой!

— Хорошо, что дети ушли вовремя и этого не слышат! — сказала Скавронская.

Нет, даже оставшись наедине, мальчики не стали мастерить рогатки или смолить заныканный бычок.

— Сыграем в прятки? — предложил Нил-Нил.

— Прятки? — у Данилы округлились глаза. — В таком доме? Я тебя буду искать целый год — я же здесь впервые, а тебе знакомы все закоулки.

Нил-Нил закивал:

— Точно, но мы же будем не просто прятаться, как какая-нибудь малышня!

Он уже рассказал гостю многое о своем деде, поэтому Данила нисколько не удивился, услышав про игру, в которую с Нил-Нилом играл когда-то Макс Рабе. Найти человека следовало по подсказке, оставленной в виде шарады. Покойный дед был мастером на логические загадки.

Еще один человек в это время вспоминал старого волшебника. Татьяне Захаржевской пришла на память одна из бесед со старым Максом. Вспомнилась случайно, когда Иван Ларин выглянув в окно, нашел свечение грозовых облаков «совершенно апокалиптическим».

— Ты видела шпалеры в Анже? — спросил ее однажды Макс Рабе. — Великолепная иллюстрация к Откровению Иоанна Богослова, равной которой, пожалуй, нет, Знаешь, многие исследователи полагают, что автор Откровения был впечатлен землетрясением, случившимся на Патмосе в конце четвертого века.

— В самом деле?

— Тебе безусловно знакома знаменитая гравюра Дюрера, изображающая четырех всадников Апокалипсиса. Астрологическое толкование изображенных фигур указывает на дату землетрясения! Но это не означает, что Апокалипсиса не будет. Посмотри, сколько тревожных событий происходит в мире каждый день…

Татьяну не удивило, что Макс говорит об этом — она знала, что, несмотря на свое отшельничество, он был в курсе всех новостей.

— Но ведь так было всегда, — возразила она. — «Не говори, отчего это прежние времена были лучше нынешних, потому что не от мудрости ты спрашиваешь об этом».

— Да, — согласился старик, — но никогда до сих пор в руках человечества не было столь совершенных средств уничтожения. Мир балансирует на краю пропасти. Терроризм скоро станет обычным явлением, вроде дождя. Обрати внимание, как стали часты стихийные бедствия. Да, разумеется, в конце каждого века находились пророки, вещавшие о гибели мира. А мир продолжал жить, и память об этих безумцах исчезала вместе с их несбывшимися предсказаниями. О, сколько раз человечество ожидало Апокалипсиса! Конец каждого века приводит людей в суеверный трепет. Выплывают на свет божий предсказания, сделанные бесноватыми пророками, секты множатся…