Дневник белогвардейца

Депутация офицерских жен целый день моталась по разным комиссарам с просьбою отменить запрещение выдать содержание за Декабрь; одна из представительниц, жена полковника Малютина спросила помощника военного комиссара товарища Бриллианта, что же делать теперь офицерским женам, на что товарищ со столь ослепительной русской фамилией, сквозь зубы процедил: "можете выбирать между наймом в поломойки и поступлением в партию анархистов".

 Прочитал в газетах, что в Томске образуется автономное управление Сибири под главенством Потанина; порадовался этому известию, так как уверен, что настоящие кондовые сибиряки большевизму не поддадутся и сумеют отстоять от него свою Сибирь. Встретил есаула Перфильева который сообщил, что среди сибиряков идет секретная организация и отправка в Сибирь офицеров и сохранившихся солдат, чтобы потом сразу образовать Уральский фронт и положить предел распространению большевизма на восток. Совершенно неожиданно получил предложение от Главного Управления Генерального Штаба ехать на Дальний Восток для временного исполнения должности военного агента в Токио. Несмотря на всю завидность этого предложения, дающего мне возможность на законном основании удрать из Петрограда и получить даровой проезд, отказался, так как неудобно принимать какие-нибудь назначения от Главного Управления, сидящего между двумя стульями. Вечером у меня был М., называл Дон Кихотом и уговаривал согласиться, как для себя лично, так и ради спасения военной агентуры, которую большевики хотят уничтожить. Я по своему дальневосточному цензу единственный кандидат, которого можно отправить, не вызывая комиссарского подозрения. Но я все же отказался.

Газеты заговорили о неудаче мирных переговоров. Большевистская "Правда" наполнена угрозами по адресу немецких империалистов.

Большевики продолжают бить по головам буржуев; даже неудачу мирных переговоров взвалили на этих несчастных козлов отпущения, обвинив их в соглашении с немецкими генералами и во внушении последним неприемлемых для Смольного требований. Большевистский официоз внушительно сообщает, что ввиду задержки в ходе мирных переговоров товарищ Крыленко "отбыл на фронт к своим армиям".

Несомненно, немцы умрут от страха и откажутся от всего своего империализма как только до них дойдет грозная весть, что сам "Наполеону равный" товарищ Абрам, специализировавшийся за время сидения в разных обозах и тыловых убежищах на стратегическом вождении армий, принимает на свою гениальную голову руководство военными действиями и становится во главе непобедимых разнузданных банд, продающих врагу свои пушки и пулеметы, и способных только на грабеж населения, да на убийства и измывания над отданными на их произвол офицерами.

Конечно, вся эта комедия проделывается по взаимному соглашению с немцами для того, чтобы постепенно подойти к неизбежности принятия немецких условий; ведь и Троцкий, и Крыленко знают, что армия воевать не может, и направляют свои воинственные громы только для одурачения населения.

Меня усиленно убеждают согласиться на японскую командировку, затянуть, насколько возможно, разгром большевиками нашей военной агентуры. Щ. и другие сослуживцы считают, что было бы глупо отказаться от такой возможности, которая ни к чему не обязывает, так как с момента выхода из сферы власти комиссаров, откроется возможность и получить полную свободу действий; это даже будет очень эффектно удрать из под большевистской лапы за большевистский же счет. Один из народных комиссаров Склянский упорно настаивает на том, чтобы или уничтожить военных агентов совсем, или временно заменить их партийными работниками (он тоже не расчухал, что никто его партийных работников и на границу к себе не пустит).

Обещал подумать и завтра пойти в Главное Управление для окончательной там ориентировки и решения.

В виде очередной бутафории большевики грозят объявить немцам священную войну и призвать к оружию все мужское население. Все это сказки для детей младшего возраста, ибо комиссары знают, что при всей их аракчеевской решительности они не чудотворцы и воскресить умершую русскую военную мощь они не в силах; да и не для этого они присланы сюда немецким генеральными штабом.

 Ввиду полной невозможности пробраться на юг, даже по Волге, пошел на уговоры своих друзей и дал свое согласие на командировку меня в Японию; иного способа уехать из Петрограда и вывезти свою семью у меня нет. Сегодня узнал, что причиной увольнения большевиками наших военных агентов в Лондоне, Риме и Tокио явилась присылка Ермоловым, Энкелем и Яхонтовым телеграмм с изложением чувств негодования по поводу захвата власти большевиками; телеграммы эти попали в руки комиссаров и очень усложнили и без того корявое положение Главного Управления, продолжающего вести еще все официальные сношения с союзными миссиями и в то же время исполнять распоряжения военного комиссариата. Представители союзных миссий продолжают бывать в Управлении и даже очень хлопочут о получении русских орденов согласно ранее имевшихся на этот счет предположений; Главный Штаб занят разверсткой этих орденов и при мне там был разговор о какой-то замене орденов старшими для одного из японских генералов и для нескольких французских и итальянских офицеров. Все эти награждения проводят задним числом, как бы за время состояния Военным Министром Генерала Верховского. Военный Комиссариат, очевидно, об этом знает, так как всюду сидят его комиссары, но смотрит на все это сквозь пальцы. Характерная Российская каша: большевики заключают мир с немцами и плюют на союзников, а союзные миссии приходят в Главный Штаб за получением русских орденов.

 Сильный мороз и снежная метел; ко мне заходили солдаты, приехавшие с фронта, поздравить с наступающим праздником (как будто бы может быть какой-нибудь праздник при теперешней обстановки; рассказали, что на фронте совсем тихо в ротах остались только те, кому идти некуда или не охота возвращаться домой - человек по 20-25 в роте; это сразу облегчило продовольственный вопрос, и едят сейчас на фронте обильно и хорошо.

В городе распространился слух, что Крыленко решил объявить священную войну всему миру. Положение народных комиссаров сейчас очень неважное: совершили самые отборные подлости, отдали на поругание все национальные святыни, сманили на свою сторону товарищей, суля им немедленный мир, а вместо этого и на внешнем фронте что-то не клеится, да и в самой стране получились новые внутренние фронты, где придется воевать и воевать серьезно, ибо оттуда поднимается волна на уничтожение комиссародержавия и большевизма.

Печальное, небывало грустное Рождество; сидим во мраке; электричество дают вечером от 9 до 10 часов, а свечи не по карману. Праздничное довольствие выразилось в даче еще одной восьмой фунта хлеба.

Вспоминается прошлое Рождество среди частей 70 дивизии, в расцвете боевых надежд, когда такой близкой казалась возможность скорой победы над врагом, когда и в мыслях не могло быть, что придется встречать следующее Рождество в такой ужасной обстановке.

 Был в Главном Управлении у генерала Рябикова, ведающего всей агентурой; он сообщил, что принципиально моя командировка решена, но надо как-нибудь получить согласие военных комиссаров, в каком направлении дело сейчас и ведется. Управление Генерал-квартирмейстера пока еще держится по старому, ведет все заграничные сношения.

Все концы приходится делать пешком, так как трамваи не ходят; утром натыкаешься иногда на трупы убитых ночью или на лужи крови; по последним все проходят также равнодушно, как если бы это были лужи воды. По утрам на улицах бредут массы офицеров в штатском, самом разношерстном одеянии; сегодня попался один в наспех перешитой женской шинели и в папахе с выпоротым галуном; из под шинели торчали высокие сапоги.