Ворон. Тень Заратустры

Сумасшедший летний период, как всегда, лихорадил транспортников. Все планы грузооборота летели в тартарары, случались срывы, начинались поиски виноватых. В этом году все обернулось серьезной конфликтной ситуацией с прямым начальством в Ташкенте. А это грозило неминуемым скандалом. Слухи о кадровых перестановках вот уже месяц трясли все отделение. Однако спор с Ташкентом уладился как по мановению волшебной палочки. Каким образом отделенческие боссы вышли из положения – Антон пропустил мимо ушей, выискивая в зале Мирзо. Для этого нужно было разворачиваться спиной к президиуму: шофер, как обычно выбирал себе место на дополнительных стульях позади установленных рядов. Он сидел, опираясь на стекло панорамы, чуть склонившись к спине сидящей впереди женщины. Антон увидел лишь его озорные глаза, подрагивающие усы и тщетные попытки смуглянки придать своему взгляду на президиум хотя бы толику интереса. Судя по тому, что она никак не хотела замечать гримас Антона, ее внимание всецело было приковано к тому, о чем так горячо нашептывал Мирзо. Шофер, по своему обыкновению, справлялся со скукой, развлекая ближних. Женщина прыснула, на нее начали оборачиваться любопытствующие. Кто-то из боссов постучал по столу, призывая к порядку. Когда Антон снова смог оглянуться – ни Мирзо, ни смуглянки в зале не было.

Позже – железнодорожники уже расходились по рабочим местам – Антон забежал на телетайп, не столько для того, чтобы свериться с нужными бумагами, сколько из расчета застать там приятеля. Прихлебывая из пиалки зеленый чай, Мирзо расписывал в лицах все производственные подробности совещания. Застрекотал аппарат, поползла по всему полу ажурная, как дыроколом обработанная, лента. Смуглая молодуха кинулась к телетайпу, одновременно подхватывая телефонную трубку:

– Ташкент? Ташкент… – начала она передавать сводку.

Антон воспользовался моментом и потянул Мирзо на выход.

– Слушай! Где-то у тебя была лампада… или, как ее, ну, курительница.

Мирзо вытаращился на Антона, не понимая, о чем идет речь.

– Траву в ней жгут. – Уточнение самому показалось невразумительным.

Взгляд Мирзо стал таким же непроницаемым, как у мертвой рыбы. При этом у него был вид человека, который недоверчиво прислушивается к урчанию в животе и не совсем понимает, от кого из двух собеседников этот звук исходит. Он нерешительно переспросил:

– Чилим, что ли? – И хитро, заговорщицки подмигнул Антону.

– Чилим? Это кальян? – перепроверил свои этнографические познания Антон.

Мирзо обрадованно закивал. Скавронский, досадуя на себя, что не может толком объяснить, что ему надо, раздраженно протянул:

– Не-е.

– Сам же говоришь – для травки.

– Да не для такой травки. От болезней там, ну от чего там еще?.. – Антон стал оглядываться по сторонам, будто вот-вот объявится или проступит на обоях «что-то там еще».

– Э! Э! Тоба! – сплюнул Мирзо, прихватывая его за рукав, словно опасаясь возможного появления нечисти. – Я понял. Тебе нужен аспак?

– Я не знаю, как это называется. Такая лампадка… Формой напоминает лодочку.

Он усиленно припоминал другие детали, но вдруг понял, что самого предмета он вроде как и вообще не видел. С мольбой в глазах Антон ждал, что приятель сам догадается.

– Хай! Аспак, – согласился Мирзо. – В ней масло жгут. Получается светильник – заместо свечи.

– Точно! Оно мне и надо. Вместо свечи, – кивнул Антон.

Мирзо недоуменно пожал плечами. «Зачем ему?» – но вслух вопроса не задал, не в его это было правилах.

– Заходи после работы, найдем.

Нутром он чувствовал, что Скавронскому это важно. И, словно в подтверждение мыслей, увидел, как светло загорелись глаза друга.

– Тогда до вечера? – уточнил Антон.

Его настойчивость не прошла незаметной. На Скавронского это не было похоже. Мог бы просто так забежать, как обычно, мимоходом… Мирзо недоумевал. Но еще более странным было другое…

– Антон! Откуда ты знаешь про мой аспак?

Антон рассмеялся в ответ:

– Или про чилим? – шутя поддел он, и Хамидов запутался окончательно, не понимая, чего все-таки тот хочет.

К чудачествам, а именно так воспринимал он свойства души Скавронского, Мирзо попривык, но удивляться не переставал. Прошло столько лет, шофер и думать забыл, как сам хотел в Антоновом доме зажечь светильник. По молодости лет это считалось глупым суеверием. В то время он самому себе не позволял в этом признаться. Становилось стыдно от одной мысли, что соглашаешься с собственным бессилием перед обстоятельствами или пытаешься увидеть причину сложившегося круга вещей не в себе самом. «А где же еще искать истину, как не внутри себя?» – задумался Мирзо. Это с возрастом понимаешь, что пытаться уйти от себя – бессмысленное занятие. А по тем временам безверие было самым надежным способом избежать всяческих сомнений, бесполезных споров с самим собой. Вот и валялась когда-то керамическая масленка, затерянная среди бесполезного в хозяйстве хлама.

Переоценка ценностей давно произошла в жизни Хамидова. Немалую лепту в этот процесс внес Антон Скавронский. И все же сейчас Мирзо не был уверен, а правильно ли одалживать родовой аспак? В чистоте намерений друга он не сомневался. На то он и друг, что его сердцем понимаешь. Чутье подсказывало Мирзо, что интерес Антона вызван далеко не прагматическими материями, а разум требовал доказательств. «Коллекционированием местных сувениров Антон вроде никогда не занимался, – рассуждал Хамидов. – Но даже если бы его и стукнуло подобное увлечение, художественный салон в центре города выставляет такие изыски декоративно-прикладного искусства, что от заезжих туристов отбоя нет. Не стыкуется, – взвесил про себя Мирзо. – Адамович не из тех, что будет других по такому пустяку беспокоить».

Перед глазами возник тревожный Антонов взгляд.

Припомнился весь облик друга, напряженный последнее время, как натянутая струна. В этот момент всплыли в памяти случайно подслушанные дворовые сплетни, раздаваясь в голове противным шепотком. Да что они могут знать?!. Чудовищная грязь касалась Надюшки Скавронской, девочки, рожденной чуть ли не на его руках. Мирзо гадливо поморщился, но тут же его губы тронула веселая ухмылка. Он со смехом вспомнил, как ему чуть не пришлось разнимать женщин – свою жену и соседку. Зарина, как бешеная волчица, кинулась на сплетницу. Отважно вцепилась в волосы и оттаскала мерзавку на смех соседям, разбудив в муже гордость своим бойким характером.

С работы Мирзо специально вырвался пораньше.

– Муха! – с порога позвал он старшего сына. – Сбегай к Шоди. – Хамидов вытащил из-за пазухи сцепленную резинкой разномастную пачку засаленных денег. – Возьми два коробка.

Вытянул пятерку. Сын отвел его руку.

Богатырски сложенный красавец Мухаммад зарабатывал на мясокомбинате вдвое больше отца и гордился тем, что может позволить себе оплатить отцовские расходы. И хотя он по-прежнему обращался к отцу на «вы», ему казалось, что вполне имеет право на взрослые отношения.

– У вас гости, папа? – Муха лукаво ухмыльнулся.

– Скавронский хотел зайти.

Парень удивленно посмотрел на отца, как если бы заподозрил своего старика в непоследовательности. Молчаливый вопрос на лице сына смутил Мирзо. Он отвел глаза, стал нашаривать ногой затерявшийся у порожка шлепанец, поторапливая жестом Муху. Начал ворчать на беспорядок, а заметив, что сын все еще стоит у крыльца, вскипел:

– Давай-давай! Одна нога здесь – другая там!

Муха передернул плечами. Под тонкой тканью рубашки волной заиграли мышцы, крутая шея напряглась. Легким движением пальцев парень поправил воротничок и спокойно двинулся со двора выполнять отцовское поручение. Гостям всегда рады в этом доме. Это Мухаммад усвоил с молоком матери и воспринимал как аксиому. Другое не укладывалось в его голове, как можно угощать русского гостя анашой? С характером отца это совсем не вязалось… На свадьбах или обрезаниях – а без традиционного баловства ни одно настоящее застолье не обходилось – папироса, забитая пахучей коноплей, запускалась по кругу, «в цыганочку». Делалось это ненавязчиво, скрытно, чтобы не мозолить глаза. Кто не хочет – не подсядет. Кайф косых взглядов не терпит. Как тут расслабишься?.. Мухаммад и сам изредка потягивал коноплю и не понимал, почему к ней приклеился ярлык наркотика, почему безобидная травка притягивает к себе косые взгляды. Чаще, он чувствовал, осуждение исходит от приезжих. Наверное, по этой причине к русскому застолью всегда выставляется водка или вино. Реже – пиво. Но… если гость захочет… Его желание – непреложный закон. Любой хозяин дома чутко следит за этим, незаметно дает указания домашним. Если чего-то недостает – так же незаметно помогут соседи. Закон для всех един.