Страница 1 из 63
Дмитрий Вересов
при участии Ирины Демидчик
Ворон. Тень Заратустры
Знак Ворона
(1996)
(1)
На Никиту Всеволодовича Захаржевского, несостоявшегося дипломата, несостоявшегося деятеля советского кино, несостоявшегося предпринимателя, неожиданно свалились огромные, по нынешним его обстоятельствам, деньги. Пятьдесят тысяч французских франков выделил ему один впадающий в маразм князь-эмигрант на генеалогические изыскания. Тщательно все обдумав, Никита решил деньги эти употребить по прямому назначению – на то у него имелись свои резоны.
Маршрут по семейному дереву пролегал, в числе прочего, через город Лондон, столицу Соединенного Королевства. В библиотеке Британского музея случай свел его с профессором-русистом Делохом. Рыжеусый чудак, назвавшийся на немецкий манер «Георгом», прочитав на бланке Никитиного формуляра фамилию «Zakharzhevski», отчего-то впал в величайшее возбуждение, наговорил Никите кучу всяких непонятностей и затащил к себе в гости.
Разговор получился преинтереснейший.
А через несколько дней…
Когда Никита очнулся и слегка приоткрыл глаза, он обнаружил, что находится в большой, незнакомой ему комнате, на кровати.
Он тут же вновь закрыл глаза. Наверное, лучше еще ненадолго притвориться спящим…
Пусть те, кто уложил его в эту кровать, думают, что он еще не пришел в себя, и тем самым дадут ему время на то, чтобы обдумать свое положение.
– И где я? Идея? Идея нахожуся? – припомнил Никита фразу из старинного, еще времен Аркадия Райкина анекдота.
Ну, раз уж чувство юмора ему еще не изменяет, значит еще не все потеряно, – решил он про себя.
А и правда, где это он?
Последнее, что помнилось, – это пьяная компания в клубе «Рэт-Бэт-Блу» на Юстон-Роуд…
Самый пристойный гей-клуб во всем Лондоне, между прочим! По крайней мере, так его отрекомендовали в рисепшн отеля «Маджестик»…
Довольно известная группа играла превосходный ритм-энд-блюз в стиле Алексиса Корнера из самого начала пятидесятых годов. И даже губная гармошка у нынешнего, вызывающе юного мулата с дюжиной тонких косичек, что был у здешних музыкантов кем-то вроде пэйсмейкера, звучала совсем как у старика Сирила Дэвиса…
Синий дым стелился пластами, как перистые облака в горах Гималаев.
Гибкий педик извивался вокруг стриптизерского шеста…
Никита пил свое пиво и болтал с какими-то бритоголовыми туземцами в камуфляже и в черных кожаных фуражках… Как раз им про их фуражки и говорил – кабы были они последовательны в своем антиобщественном замахе, то надо было бы идти до конца и прилепить на околыши мертвую голову, а над ней – раззявившего пасть и раскинувшего лапки веером британского леву…
Скинхеды вроде как не сразу врубились.
Толи изъяснялся Никита по-английски недостаточно бегло, то ли лексики не хватало, чтобы адекватно выразить мысль… То ли скины были тупыми и пьяными.
Однако сидеть за столом в шапках, как говорила их домработница Клава, означает для русского человека одно – в шапках за столом сидят только басурмане.
А теперь вот еще и бритоголовые педики, что, по всей видимости, одно и то же!
– Пидорасы вы, вот вы кто, – по-русски говорил Никита англичанам.
А те скалились и гоготали, ничего не понимая.
А потом, на выходе из клуба, кто-то дал ему по голове…
Врезали чем-то тяжелым. Он не сразу потерял сознание и помнил, как его засовывали в багажник автомашины.
А потом, как это бывает в детских кошмарных снах, – хочешь закричать, а язык тебя не слушается, и хочешь побежать, а ноги и не бегут!..
Кто-то вошел.
Кто-то тихо так вошел, почти неслышно, но Никита почувствовал.
– Уже не спим? Уже проснулись и притворяемся, мистер Захаржевский! – чисто, с легчайшим прибалтийским акцентом произнес по-русски чей-то молодой голос.
Никита поморщился, изображая естественную реакцию напрасно потревоженного во время отдыха человека.
– Не спим! – радуясь своей правоте, заключил голос.
– Вы кто? – спросил Никита, размыкая глаза.
Над ним склонился один из давешних педиков. Только теперь на нем была не камуфляжная куртка с заклепками и молниями, а белый больничный халат поверх добротного костюма и белая крахмальная сорочка, подвязанная модным галстуком.
– А где второй пидорас? – спросил вдруг Никита…
– А второй, как вы изволите выразиться, пидорас, уважаемый мистер Захаржевский, его имя, кстати – мистер Джон Дервиш… Оно вам ничего не говорит? – Педик внимательно посмотрел на Никиту.
– А вас как зовут? – спросил Никита.
– Пардон, забыл представиться. Меня зовут мистер Роберт.
– Роберт – это имя или фамилия? – спросил Никита.
– Просто Роберт, – настойчиво повторил «скинпед».
Никита отвел от визитера глаза и уставился в потолок.
– Кто вы и зачем меня сюда привезли? – спросил он устало.
– Всему свое время, мистер Захаржевский, всему свой час, а пока – поднимайтесь, вас ждет горячая ванна, бритвенный прибор, легкий континентальный завтрак и процедурная медсестра…
– А медсестра зачем? – поинтересовался Никита.
– Вы больны, уважаемый мистер Захаржевский, у вас серьезные проблемы со здоровьем, и вам необходимы процедуры, которые назначил вам врач.
– Я не болен, и мне ничего не назначали, – возразил Никита.
– Не надо спорить, тем более что вы не просто не правы, но ваша неправота усиливается отсутствием у вас какого-либо права возражать. Здесь никого не интересует ваше мнение, больны вы или здоровы, здесь все решаем мы…
– Я в сумасшедшем доме? – поинтересовался Никита.
– Хуже, – ответил первый. – Вы в доме милейшего мистера Лермана, практически у себя дома, мистер Захаржевский…
К медицинским сестрам Никита был, мягко говоря, индифферентен.
Но даже если бы на нем и висел не смытый к сорока трем годам грех подростковых вожделений, питаемых когда-то к школьной фельдшерице, то при виде местного медперсонала любым трепетным воспоминаниям тут же пришел бы конец. В сестрице были все сто девяносто сантиметров роста, и на белоснежном крахмале форменного халата, в том месте, где у женщин бывает грудь, у нее был приколот бадж, удостоверявший, что она – «нерс» и что кличут ее Ингой.
– А вы случайно не служили под началом штандартенфюрера Менгеле? – поинтересовался Никита, уставившись на массивную, в пол-лица челюсть и руки, крупные, как у фламандского дровосека.
– Нет, не служила, – ответила фройляйн Инга, сдирая пластиковую обертку с разового шприца.
– Что будете колоть? – поинтересовался Никита.
– Что доктор прописал, – деловито отвечала медсестрица, надламывая острую стеклянную горловинку большой ампулы и наполняя шприц.
– Куда? – спросил Никита.
– Ложитесь на живот и приспустите трусы, – ответила Инга.
– Если немного усилится слюноотделение, – сказала она, прибирая за собой обертки и стекляшки, оставшиеся после процедуры, – то не пугайтесь, это скоро пройдет… И вообще, все скоро пройдет…
«All things will pass away», – повторил про себя Никита и вдруг почувствовал себя необычайно беззаботным.
– Как мироощущение? – спросил его вошедший в комнату Роберт.
Инга все еще топталась в комнате, убирая в чемоданчик последние следы галоперидоловой терапии.
– Жду повышенного слюноотделения, – ответил Никита, выжидая, когда уйдет медсестра. – Откуда вы набираете медперсонал? Война с Гитлером уж пятьдесят один год как кончилась, а у вас откуда-то еще берутся такие экземпляры… В каком она звании? Унтершарфюрер?
Роберт ухмыльнулся, похлопал Никиту по плечу и сказал, присаживаясь на краешек кровати:
– Скоро вам станет совсем хорошо, и никакие проблемы не будут вас мучить, а пока давайте поговорим о вашем блестящем будущем, покуда не пришел мистер Дервиш… Джон Дервиш – не забыли? Пока он не подошел, я вам кое-что постараюсь объяснить.