Страница 16 из 20
- Да, да, - сказал Габриэль, отрываясь от своих размышлений. Разумеется, для мужчины это большая помеха.
- Ну, а он к тому же и трусоват малость, - заметил Джан Когген. - С ним однажды такой случай был: заработался он допоздна в Иелбери, и пришлось ему ворочаться в потемках; ну уж как это оно там вышло, может, и хватил лишнее в дорогу, только, стало быть, шел он Иелберийским долом, да и заплутался в лесу. Было такое дело, мистер Пурграс?
- Нет, нет, ну стоит ли про это рассказывать! - жалобно взмолился стеснительный человек, пытаясь скрыть свое смущение насильственным смешком.
- Заплутался и никак на дорогу не выйдет, - невозмутимо продолжал мистер Когген, всем своим видом давая понять, что правдивое повествование, подобно времени, идет своим чередом и никого не щадит. - Зашел куда-то в самую чащу, а уже совсем ночь, ни зги не видно, ну он со страху и завопил: "Помогите! Заблудился! Заблудился!" - а тут сова как заухает, слыхал, пастух, как сова кличет - "охо, хо!" (Габриэль кивнул). Ну а Джозеф тут уж совсем оробел, ему с перепугу чудится - "кто? кто?". Он и говорит: "Джозеф Пурграс из Уэзербери, сэр!"
- Ну, нет, это уж ни на что не похоже... неправда! - вскричал робкий Джозеф, вдруг сразу превращаясь в отчаянного смельчака. - Не говорил я "Джозеф из Уэзербери, сэр", клянусь, не говорил! Нет, нет, коли уж рассказывать, так рассказывать по-честному; не говорил я этой птице "сэр", потому как прекрасно понимал, что никто из господ, ни один порядочный человек не станет ночью по лесу шататься. Я только сказал "Джозеф Пурграс из Уэзербери", вот, слово в слово, и кабы это не под праздник было и не угости меня лесник Дэй хмельной настойкой, конечно, я бы так не сказал... Ну счастье мое, что я только страхом отделался.
Вопрос о том, кто из них ближе к правде, компания обошла молчанием, и Джан глубокомысленно продолжал:
- А уж насчет страха ты, Джозеф, и всегда-то был пуглив. Помнишь, как ты тогда на загоне в воротах застрял?
- Помню, - отвечал Джозеф с таким видом, что бывает, мол, и со скромным человеком такое, что лучше не вспоминать.
- Да, и это тоже как будто ночью случилось. Ворота на загоне никак у него не открывались. Он толкает, а они ни взад, ни вперед, ну он со страху и решил, что это дьявольские козни, и бух на колени.
- Да, - подхватил Джозеф, расхрабрившись от тепла, от браги и от желания самому рассказать этот удивительный случай. - Как же! Я прямо так и обмер весь, упал на колени и стал читать "Отче наш", а потом тут же "Верую" и все десять заповедей подряд. А ворота все так и не открываются. Я вспомнил "Дорогие возлюбленные братья", начал читать, а сам думаю: это четвертое, последнее, - все что я знаю из Святого писания, а если уж и это не поможет, ну тогда мне конец. И вот, значит, дошел я до слов "повторяют за мной", поднялся с колен, толкаю ворота, а они тут же открылись разом, сами собой, как всегда. Вот, люди добрые, как оно было.
Все сидели молча, задумавшись над тем, что само собой надлежало заключить из этого рассказа, и глаза всех были устремлены в зольник, раскаленный, как пустыня под полуденным тропическим солнцем. И глаза у всех были сосредоточенно прищурены то ли от пылающего жара, то ли от непостижимости того, что заключалось в услышанном ими рассказе.
Габриэль первым прервал молчание.
- А живется-то вам здесь ничего? Ладите вы с вашей хозяйкой, как она с работниками?
Сердце Габриэля сладко заныло в груди, когда он так, словно невзначай, завел разговор о самом заветном и дорогом для него предмете.
- А мы, правду сказать, мало что про нее знаем, ровно как бы и ничего. Она всего несколько дней, как к нам показалась. Дядюшка ее занемог сильно, вызвали к нему самого что ни на есть знаменитого доктора; но и он уж ничего сделать не мог. А теперь она, слышно, сама хочет фермой заправлять.
- Так оно, похоже, и будет, - подтвердил Джан Когген. - Семья-то хорошая! Мне так думается, у них лучше, чем у кого другого, работать. Дядюшка у нее уж такой справедливый был человек. А жил один, неженатый, вы, может, о нем слыхали, пастух?
- Нет, не слыхал.
-- Я когда-то частенько в его доме бывал: первая моя жена Чарлотт, у него на сыроварне работала, а я к ней тогда сватался. Душевный был человек фермер Эвердин. Ну, конечно, он про меня знал, какой я семьи и что за мной ничего худого не водится, и мне разрешалось приходить к ней в гости и угощаться пивом сколько душе угодно, только не уносить с собой, ну, сами понимаете, сверх того, что в меня влезет.
- Понимаем, понимаем, Джан Когген! Как не понимать!
- А уж пиво было - ввек не забуду. Ну, конечно, я старался уважить хозяина, отплатить ему за его доброту и со всем усердием оказывал честь его пиву, не то что какой-нибудь невежа, который за радушие непочтением платит пригубит да отставит.
- Верно, мистер Когген, так не годится поступать, - поддакнул Марк Кларк.
- А потому, перед тем как туда идти, я, бывало, наемся рыбы соленой так, что у меня все нутро жжет, вся глотка пересохнет, а в сухую глотку пиво само так и льется. Ух! Душа радуется! Вот были времена! Райская жизнь! Да, сладко я пивал в этом доме! Помнишь, Джекоб? Ты ведь туда со мной хаживал?
- Как же, помню, помню. А еще мы с тобой, помнишь, в духов день в "Оленьей голове" пили. Ох, и здорово же мы тогда насосались!
- Было дело. Но ведь питье питью рознь, а вот ежели по-благородному пить, без греха, так чтобы нечистый тебе с каждым словом на язык не подвертывался, нигде мне, так хорошо не пилось, как на кухне у фермера Эвердина. Там не то что чертыхнуться, слова бранного обронить не смели, даже когда все уж до того допивались, что всяк не помнил, что городил; а ведь тут-то тебя бес за язык и тянет, в самый бы раз душу отвести!
- Верно, - подтвердил солодовник, - природа - она своего требует; выругаешься, и словно на душе легче; стало быть, надобность такая, без этого на свете не проживешь.
- Но Чарлотт ничего такого не допускала, - продолжал Когген, - упаси бог, чтобы при ней помянуть всуе... ах, бедная Чарлотт, кто знает, посчастливилось ли ей на том свете, попала ли ее душенька в рай! Не больно-то ей в жизни везло и там, может, не тот жребий выпал, и мается она, горемычная, в преисподней.
- А кто из вас знал родителей мисс Эвердин, ее отца и мать? осведомился пастух, которому приходилось делать некоторые усилия, чтобы удержать разговор вокруг интересующего его объекта.
- Я знал их мало-мало, - отозвался Джекоб Смолбери, - только они оба городские были, здесь не жили. Давно уже оба померли. Ты-то их помнишь, отец, что они были за люди?
- Да он-то так себе, неприметный был, не ахти какой, - сказал солодовник, - а она видная собой. Он так за ней и ходил, сам не свой, покуда не поженились.
- Да и женатый тоже, - вмешался Джан Когген, - сказывали, как начнет целовать, целует, целует без конца, оторваться не может.
- Да, и женатый он страх как гордился женой.
- Да, да, - подхватил Когген. - Рассказывают, будто он на нее просто наглядеться не мог, и ночью-то раза три встанет, свечу зажжет и любуется.
- Этакая беспредельная любовь! А мне думается, такой на свете не бывает! - пробормотал Джозеф Пурграс, который, высказывая свои суждения, предпочитал выражаться обобщенно.
- Нет, почему же, бывает, - сказал Габриэль.
- Да, так оно у них, похоже, и было, - продолжал солодовник. - Я-то хорошо знал их обоих. Он ничего мужик был, звали его Леви Эвердин. Мужик-то - это я зря сказал, просто обмолвился, он не из крестьян был, классом повыше, модный портной, и деньжищ у него хватало. И два, не то три раза он прогорал, так о нем все и говорили - известный банкрот, - далеко о нем слава шла.
- А я-то думал, он из простых был, - сказал Джозеф.
- Ни-ни, нет. Банкрот. Как же, кучу он денег задолжал серебром да золотом.
Тут солодовник задохнулся, и пока он переводил дух, мистер Когген, задумчиво следивший за свалившимся в золу угольком, покосился одним глазом на компанию, подмигнул и подхватил рассказ.