Полет ворона

— Это что? — спросила она Шерова.

— Персональный компьютер, — с гордостью ответил он. Тане это ничего не сказало, и Шеров пояснил: — Гениальное устройство для хранения и обработки информации. Дорогой черт, но в деловых руках окупается мгновенно. Как-нибудь покажу, на что он способен. Ты ахнешь.

Он подошел к большому и красивому, как все здесь, картотечному шкафу, немного подумал и выдвинул один из ящиков.

— Компьютер компьютером, а по старинке ловчее, — сказал он, просовывая вдоль вынутых из ящика карточек вязальную спицу. — Алфавитно-систематический принцип. Помнишь?

Таня кивнула. Шеров аккуратной стопкой выложил оставшиеся на спице карточки, отсчитал с краю несколько дырочек, вновь просунул спицу и резко поднял ее. На ней осталось висеть три карточки.

— Вот, пожалуйста, известные мне Квасовы Николаи, проживающие в Москве. Выбирай.

Квасов, Николай Константинович, 1920 г.р., генерал — полковник, начальник Академии тыла и транспорта.

Квасов, Николай Андреевич, 1954 г.р., референт, Комитет Народного Контроля.

Квасов, Николай Мефодиевич, 1938 г.р., директор, центр техобслуживания ВАЗ.

— Не похоже, — сказала Таня, еще раз просмотрела карточки и все же отложила вторую. — Вот эту, пожалуй, посмотрим. Вот это что значит?

— Выпускник МГИМО 1976 года, — пояснил Шеров.

— Никиткин институт, Никиткин год. Тепло, тепло, — сказала Таня. — А вот тут что за закорючка?

— Склонен к нестандартным сексуальным проявлениям, — бесстрастно произнес Шеров.

—В яблочко! — воскликнула Таня. — Звоним.

— Знаю я этого Кольку Квасова, — сказал Шеров. — На побегушках у моего доброго приятеля Шитова. Шустрый парнишка.

— Рабочий или домашний? — спросила Таня.

— Рабочий, конечно. Это же трудовой чиновник, не то что Огнев.

Таня поспешно набрала указанный номер.

— Комитет Народного Контроля, приемная председателя, — ответил приятный молодой баритон.

— Будьте добры Николая Андреевича Квасова. — Я у телефона. Чем могу быть полезен?

— Здравствуйте, Николай Андреевич. Я Татьяна, сестра Никиты Захаржевского. Видите ли, мне сказали, что он в Москве, а он мне срочно нужен...

— Ах, вы та самая Танечка? Мне Никита много о вас рассказывал. Да, он здесь, утром заглянул ко мне, попросил взять кое-что... ну, в нашем буфете, вы понимаете. Обещал заехать в шесть часов. На всякий случай оставил номер, по которому его можно застать до шести. Вам дать?

— Да, будьте любезны.

— Записывайте...

Квасов продиктовал номер телефона и очень мило попрощался с Таней, взяв с нее слово непременно позвонить ему в конце недели. Судя по всему, отмеченная склонность Квасова к нестандартным сексуальным проявлениям не исключала, как и у родимого брательника, проявлений стандартных.

Не тратя времени даром, Таня тут же набрала записанный номер. Трубку снял Никита...

— Еще! — хрипло простонала Таня, откинув на подушку голову с мокрыми волосами. — Еще!

— А ты ненасытная, — лениво заметил Никита и стряхнул пепел прямо на ковер у изголовья. — Что ли, так изголодалась при Ваньке, что никак не уймешься?

— Еще, — повторила Таня, словно других слов в русском языке не было.

Никита задумчиво оглядел себя, ее, одеяло, свалившееся на пол, далекий стол, на полированной поверхности которого одиноко стояла бутылка теплой минералки.

— Ладно, — наконец проговорил он, — попробую. Только ты спляши.

Это предложение вывело Таню из забытья.

— Офонарел, да? — со смехом спросила она и, приподнявшись, дернула его за причинное место.

— Кончай, — сказал Никита.

— И хотела бы, да без тебя никак.

— Я не в том смысле. Кончай тягать меня за хобот. Он этого не любит. Еще обидится и объявит лежачую забастовку.

— Не надо!

— Тогда пляши!

— Все тебе припомню, Захаржевский! Таня перевалилась через него, на четвереньках приземлилась на ковер, встала.

— Что ж ты, танцуй! — потягиваясь, сказал Никита.

— А ты спой тогда! — огрызнулась Таня и показала ему язык.

— Ля-а-а-а-а! — гнусаво взвыл Никита.

— Тиш-ше! — зашипела на него Таня. — Ну точно офонарел!

— Распевка, — сказал Никита, пожимая плечами. — Без нее никак. Ну, поехали, да? Три-шестнадцать... Эх, раз, еще раз... Ты что, заснула? Больше жизни, товарищ Ларина! Интересно, ты и на съемках такая же амеба?

— На съемках так не упахивают, — ответила ему Таня.

— Ах, мы жаловаться? А ведь кто-то только что просил еще...

— Слушай, а без танцев никак нельзя? — взмолилась Таня.

Никита почесал в затылке.

— Вообще-то можно... Только скажи волшебные слова, а потом поцелуй.

Таня навалилась на него, прошептала ему в ухо: «Пожалуйста, Никитушка!» — и чмокнула внос. Никита тряхнул головой.

— Две ошибки, товарищ Ларина!

— Какие? — осведомилась она и легонько укусила его за ухо.

— Во-первых, слова твои, конечно, волшебные, но не для этих случаев. Тут нужны другие.

— Какие же? Научи.

— Закрой глаза и повторяй за мной. Биби меня...

— Биби меня...

— ...мой сладкий зу и.

— ...мой сладкий зу и.

— Теперь — все вместе, а потом поцеловать, — распорядился Никита.

— Биби меня, мои сладкий зуи! — с выражением продекламировала Таня и впилась Никите в губы. Он довольно быстро отстранился.

— Ты не меня целуй, ты его целуй!

— Кого это его? — спросила Таня.

— Ну, кого просила... Мой сладкий зуй, — Для большей наглядности Никита провел рукой у себя между ног.

— И что, он будет... биби? — недоверчиво спросила Таня.

— Отбибикает за милую душу, — заверил ее Никита. — Только ты тоже к нему с душой...

Таня повторила заклинание и, развернувшись на пятой точке, прильнула, куда было ведено.

Это была одна из бесконечных вариаций на заданную тему. А тема была задана в тот летний день, когда она, преисполненная отчаяния и чаяния, позвонила ему с Садовой. Хотя прошло уже больше восьми месяцев, Тане казалось, что это было только вчера. Тогда он опередил ее в гонке до дому, и, когда она отворила дверь, встретил ее в шикарном шелковом халате, намытый, разодеколоненный, и тут же увлек ее в постель, где показал Тане неведомые дотоле чудеса секс-атлетики. Пока она, обалдевшая от таких щедрот природы и вусмерть удовлетворенная, спала, он приготовил роскошный ужин, существенно подкрепивший их силы. С тех пор они на практике изучили всю «Кама-Сутру», за исключением совсем уж акробатических поз, причем Таня, быстро пережив период начального смущения, обнаружила в себе не меньшее, чем у ее любимого, бесстрашие и не отказывала себе и ему в удовольствии в самой разнообразной обстановке. Особо следует отметить заднее сиденье оранжевой огневской «Нивы» и двуспальное купе «Красной стрелы» — всякий раз, когда Таня выезжала в столицу на съемки «Начала большого пути», выяснялось, что у Никиты тоже в Москве срочные дела. Сосредоточению на желаемом немало способствовал ритмичный стук колес и мелькающий в купе свет придорожного фонаря, поставленного освещать рную заоконную природу.

Если не считать этих поездок, о которых обычно было известно заблаговременно, Никита являлся к ней неожиданно, и она всегда была ему рада. Даже после самого утомительного дня — а работы у Тани этой осенью было много, — появление Никиты придавало ей сил и настраивало самым недвусмысленным образом: стоило ей увидеть его, руки сами собой начинали расстегивать пуговицы. У него тоже, по его собственному признанию, осень проходила под тютчевским девизом: «Весь день стоит, как бы хрустальный».

Но осень отдождила положенный срок, и наступила зима, мягкая, снежная, а на двадцать пятый день товарищ Клюквин вызвал всех участников «Начала большого пути» на, как он выразился, «предпремьерный показ». Иначе говоря, на приемку начерно еще смонтированного фильма государственной комиссией. Учитывая статус и тематику фильма, комиссия была назначена архипредставительная, возглавляемая лично заведующим идеологическим отделом ЦК КПСС... фамилию Таня забыла. Дальнейшая судьба киноэпопеи всецело зависела от решения этой комиссии, и хотя ни Клюквин, ни Шундров, ни кто-либо из их многочисленных прихлебателей в благополучном исходе не сомневался, волнение в начальственных рядах все же присутствовало и волнами спускалось вниз, затрагивая всех.