Страница 33 из 92
Надо было ему снотворного в обед побольше дать. Ты, Жень, мягкий слишком. На голову ведь сядут.
— Да нет, Наташа. Если б мне надо было, я бы ушел. Так что все нормально. — И он сдал ей ключ от подсобки.
— Ой, слушай, Женечка, не уходи еще, а! Она сложила брови домиком, как Пьеро, и сказала жалобно:
— Будь другом, достань мне в кладовой клеенки новой для процедурного. Пожаа-алуйста! Мне самой не достать. Пойдем, я покажу где.
Пришлось опять возвращаться. В подсобке, за белыми занавесочками на полках до самого потолка были целые залежи всякой больничной всячины. А грязно-оранжевые рулоны клеенки хоть лежали и не под самым потолком, но, пожалуй, невысокой Наташе и вправду удобнее было воспользоваться помощью кого-то подлиннее.
С левой стороны под выключателем стояла у стенки табуретка. Она резво взяла ее и, громыхая, переставила.
— Больных не разбудите? — спросил Невский, одарив ее осуждающим взглядом.
— Отсюда им ничего не слышно. — И добавила, чуть насмешливо, глядя ему в глаза:
— Женечка.
— Я и без табуретки достану, — сказал он, желая ускорить дело и уйти, наконец, домой.
А по дороге подумать обо всем, что поведал ему Пригарин. Он уже потянулся было, но она остановила.
— Ты не знаешь, которую. Лучше меня подержи! — И она мгновенно забралась на табуретку, а оттуда еще и на полку. Но прежде, чем оторвать вторую ногу от стула, скомандовала, глядя на него сверху вниз и снисходительно улыбаясь:
— Ну, держи! Я же упаду!
На вопрос, за какое же место ее держать, достойного ответа он так и не нашел. За что ни возьмись — все как-то двусмысленно. Но она покачнулась и ойкнула, и ему ничего не осталось, как мгновенно схватить ее за ноги выше колен, да еще и под халатом. Придя в ужас от содеянного, он чуть было ее вообще не отпустил. Но вовремя спохватился.
Наташа нарочито медленно перебирала все рулоны, которые только были. Потом наконец стащила с полки самый из них тяжелый. И жалостливо попросила:
— Сними меня отсюда, Женечка. У меня руки заняты. Схватиться нечем.
На этот раз ему захотелось предложить ей «схватиться» зубами. Но все-таки он сдержался.
Только шумно вдохнул и стащил ее под мышки вниз. Таким профессиональным «санитарским» движением, каким привык уже подсаживать лежачих больных, желающих получить судно. Собственно, и ассоциации у него возникли именно такие. А вовсе не те, на которые рассчитывала Наташа.
Она же решила, что почва вполне подготовлена.
Опустила рулон на пол. Повернулась к нему и, не обращая внимания на его изумленный взгляд, положила руки ему на плечи и жарко прошептала:
— Умеешь целоваться? Хочешь научу? — Она неотвратимо стала к нему приближаться. Но он вдруг сильно ее оттолкнул. Да так, что она чуть не упала, споткнувшись о лежащий на полу рулон.
— С сестрой, — неожиданно жестко сказал он, нельзя!
Решительно выходя из подсобки и ударившись плечом о косяк, он услышал ее крикливый, резко изменившийся тон:
— Ах так, да? Смотри, какой гордый. Что ж думаешь, я не вижу, как ты на меня смотришь?
Дай думаю, мальчику жизнь скрашу. А ему — не нравится. Пожалеешь… Гаденыш. Будешь меня век помнить.
— Да уж… Не забуду, — пробормотал он, уже выбегая на лестницу.
— Лариса Алексеевна, ну как можно работать рядом с таким человеком? У меня же жених есть. Что мне ему рассказывать? Что я в подсобку боюсь заходить, потому что санитаров таких набрали, что хоть увольняйся всем составом. Ну что ж это такое? Да гнать таких надо!
Могучая старшая сестра Лариса, с высокой прической из толстых крашенных хной волос, шла по коридору. А рядом приставными шажками, обняв руками чью-то историю болезни, передвигалась сестричка Наташа Муранец.
— Да какое там гнать? Наташа! — сокрушенно вздыхала Лариса Алексеевна. — А кто работать будет? Кому инфарктников перекладывать — тебе с Олей? Да не смеши ты меня! Скажу ему, так и быть. Но и ты веди себя поприличней.
Смотрите, Лариса Алексеевна, — стервозно поджав губы, напирала Наташа, — если вы его оставите, я заявление мигом напишу. Я просто не могу после всего приходить на работу и видеть, что он тут шныряет. У меня руки трясутся — в вену не попасть! Больным же хуже будет. А сестры в каждой больнице нужны.
У меня подружка в больнице Ленина. Им тоже народ нужен. И больница, между прочим, еще получше нашей.
— Наташа, ну чего ты наговариваешь на него, а? — Лариса даже приостановилась и всплеснула руками. — Ведь цела же, невредима!
— Вон синяк какой, смотрите. — Наташа задрала халатик и показала вполне созревший фиолетовый синяк.
— Лапочка моя, так и я тебе такой показать могу… О тумбочку позавчера ударилась.
— Знаете, Лариса Алексеевна, ищите потом сестричек!.. Таких не найдете.
— Да зачем ты ему нужна? Он, вон, пацан еще совсем. Работает как славно. Всем-то ты нужна. Даже с митральными клапанами вставными за тобой бегут и падают. Хоть к кроватям привязывай, ей Богу! А не показалось? Работала бы лучше, да не бегала за санитарами по подсобкам.
— Я не бегала, — со слезами в голосе оскорбление сказала Наташа. — Я его клеенку достать попросила. Сволочь! Не могу. — Она всхлипнула. — И вы его еще защищаете! Ларисочка Алексевна! Придется увольняться теперь из-за санитара какого-то полоумного…
Когда он сел за свою парту, вынул из портфеля учебник английского и тетрадку, ему совершенно отчетливо показалось, что все это уже было. Что точно так же, закрывая наискосок букву Е, уже лежала когда-то тетрадка. И точно так же упала у кого-то на пол линейка, и чья-то рука зашарила под партой. Дежа-вю случались с ним нечасто. Перенервничал. А может, устал.
Он очень хотел увидеть Альбину. Просто посмотреть на нее. Занавесить ее лицом навязчиво выплывающие из подсознания голубенькие глазки. Но ее еще не было. Он специально пришел немного пораньше. Чтобы успеть посмотреть.
Но она в этот день опаздывала.
С Альбиной он не виделся уже несколько дней.
То, что они каждый день встречались в школе, не считалось. С этой недели после уроков она стала ходить на дополнительные занятия по химии. Из двух десятых классов в медицинский собиралось поступать шесть человек. Двое — в педиатрический, четверо в Первый мед. По доброте душевной Татьяна Викторовна решила преподать им химию немного поглубже, чем в школьной программе. И теперь Альбина задерживалась на час.