Блистательный Гильгамеш

— Я исполню то, о чем ты говоришь, — печально ответила Нинсун, — ждите здесь.

Она удалилась в свои покои. Там, увлажнив тело мыльным корнем, смыла с себя все суетное, нечистое. Лишь чистый телом человек мог обращаться к богам.

Новые одежды из тонкого хлопка, пахнущие ароматами степных трав, набросила она на себя и перепоясала широкой лентой. Потом надела лучшее свое ожерелье, золотую корону на голову и, окропив перед собою пол чистой водой, поднятой из царского колодца, начала медленное восхождение по узким каменным ступеням на плоскую крышу храма, мысленно повторяя слова заклинаний, тех, что были известны одной лишь ей, хранительнице тайн царского рода.

Выйдя на площадку, она подожгла ароматные травы, угодные богам, протянула руки к тому, кто заканчивал дневной путь и собирался на отдых.

— Подожди же, великий Шамаш, не спеши покидать небо, выслушай ту, что сохраняет в этом городе память о любезном тебе герое. По твоей воле мне был дан в сыновья Гильгамеш! По твоей воле было вложено ему в грудь беспокойное сердце. Ты зажег его искрой отваги! И теперь сын мой не успокоится до тех пор, пока не изгонит все злое, что, я знаю, ненавистно и тебе. Помоги же ему, как ты помогал его отцу! А когда уйдешь ты на покой после дневного пути, передай его стражам ночи, пусть и они оберегают моего сына! О, великий Шамаш! Как узнать мне, услышал ли ты мою мольбу? Возможно ли мне быть спокойной за того, кому не дает покоя могучее сердце! Не уходи, задержись, дай ответ! — умоляла всеведающая Нинсун, опустившись на колени перед великим богом.

Бог уже почти ушел с неба, освещая его лишь несколькими лучами. И внизу, под нею темнел, исчезал в сумерках весь город Урук.

Но в последнее мгновение великий бог ответил царице. Его луч, единственный луч пересек поднебесное пространство, отразился от медного круглого зеркала, стоявшего на крыше храма и осветил во всем городе лишь вход в покои ее сына, Гильгамеша. В то же мгновение Шамаш исчез окончательно и луч погас.

Боги еще и потому велики, что всегда найдут способ, которым нужно ответить людям.

— Сын мой, и ты, Энкиду, отправляйтесь спокойно в путь, — устало, но твердо объявила всеведущая царица Нинсун. — Отец твоих предков, Шамаш, услышал мои молитвы. А тебя, Энкиду, прошу хранить моего сына. А чтобы и ты вернулся живым и здоровым, хочу надеть на тебя талисман, который не раз сохранял жизнь нашим предкам. Я объявила перед великим богом, что ты посвящен Гильгамешу. Да сохранит он вас обоих в этом походе. Идите же, вам надо собраться. Я жду вас с победой.

— Я жду вас с победой — сказала полубогиня.

И едва Шамаш собрался в дневной свой путь, как в свою дорогу вышли и два богатыря.

Быстрее любого из скороходов двигались они по степи. И с каждым шагом веселее становился Энкиду.

— Друг мой, о чем поешь ты свои песни без слов? — спросил, наконец, Гильгамеш.

— Я пою их о травах и ветрах, обо всем, что вижу кругом. Мой дом — моя степь и здесь я снова чувствую свои силы. Теперь я стал смелым, как ты, и не буду бояться Хумбабу.

В полдень рядом с небольшой низиной, где вокруг солоноватого озера росли колючие кривые деревья, они сделали привал, съели по лепешке с сыром, запили водой, нагревшейся в мехах.

Вечером в другой низине они остановились на ночлег. Но перед тем, как Шамаш отправился на покой, Гильгамеш успел выкопать небольшой колодец длинным своим мечом. Энкиду тоже помогал ему, но удивлялся: неужели великому богу недостаточно воды из высыхающего озерца, зачем ему обязательно из глубины земли.

— Мы и живем лишь для того, чтобы радовать богов, объяснил Гильгамеш. — Иначе бы они не создали людей. И в благодарность за то, что боги подарили нам жизнь, мы должны отдавать все лучшее, что есть на земле. Зачем же я буду, обращаясь к своему предку, кропить землю тухлой водой, если могу достать для него прохладную, свежую?

Добыв сладкую воду из-под земли, окропив вокруг себя ею землю, Гильгамеш обратился к Шамашу с тайной молитвой. Он благодарил бога и просил помогать и дальше. Лишь немногие посвященные в Уруке — главные жрецы да царь знали слова, приятные богам.

Энкиду в это время бродил поблизости, собирал траву для ночлега. И когда стемнело, они заснули на постели из трав, укрывшись плащами. Но чуток был сон героев.

Но чуток был сон героев.

Среди ночи вскочил Гильгамеш, и Энкиду тоже быстро поднялся.

— Друг мой, ты не звал меня? Отчего я проснулся? — спросил Гильгамеш.

— А разве не ты меня звал? — удивился Энкиду.

— Да, это я вздрогнул во сне. Ко мне приходило странное видение. И так смутно теперь мне, так тяжело! Мне приснилось, будто я окружен степными быками, огромными турами. Я боюсь их и не могу с ними схватиться, потому что лежу, словно младенец без сил. Туры же смотрят на меня издалека и словно хотят что-то сказать. А потом неизвестно чья рука протянула мне воду в мехе, я стал пить ее и вздрогнул. Вот отчего я проснулся. Быть может сон этот мой — пустое видение, но если он послан богами, как мне его понять? Была бы здесь мать, всеведущая Нинсун, она бы нам объяснила.

— Скажи, а не было ли там огромного тура, который бы выделялся из всех. И такого, что слушались бы его все остальные? — спросил Энкиду.

— Как ты догадался? — удивился Гильгамеш. — Именно такой и был, теперь я ясно его вспоминаю. На него оглядывались все, а он, большой, как гора, смотрел на меня издалека и словно хотел что-то сказать.

— Люди напрасно думают, что зверям не снятся сны. Когда я жил со стадом антилоп, я часто толковал сны и львам, и тиграм, и диким ослам — онаграм. Антилопы же только и спрашивали меня о своих снах. Эта простая мудрость, скрытая от людей, мне подвластна. Слушай же, друг мой, я объясню тебе твой сон, проговорил Энкиду и спокойно сел на постель из травы. — Садись рядом и радуйся. Я не зря спросил тебя о громадном туре. Этот степной бык — сам твой великий предок, Шамаш, которого ты молил о помощи. Он и ночью охраняет тебя, потому — напрасно твое беспокойство. А водой из меха тебя напоил другой твой предок и бог, твой отец Лугальбанда. Поэтому успокойся и спи без тревог. Я же посижу рядом, буду сторожить твой сон. А с утра мы продолжим свой путь.

— С утра мы продолжим свой путь, — сказал Энкиду, выросший в степи.

И Гильгамеш сразу крепко заснул. Сон его был глубок и спокоен, а Энкиду зорко смотрел в ночь и наслаждался прохладой, которую приносил ветер издалека, и теплом земли, которое накапливалось за день, а теперь поднималось к небу.

Днем они снова шли быстрей любого из скороходов. Вечером вырыли новый колодец. И Гильгамеш обратился к Шамашу с тайной мольбой о помощи.

Они крепко заснули на постели из трав, которую приготовил умелый Энкиду. Но среди ночи снова внезапно вскочил Гильгамеш, и рядом с ним быстро поднялся Энкиду.

— Друг мой, отчего я проснулся? Или ты позвал меня? — спросил Гильгамеш.

— А разве это не ты окликнул меня? — удивился Энкиду.

— Да, я вспомнил, ты прав. Я вздрогнул среди сна и проснулся. И на этот раз видение мое было странным. Мы стояли с тобою вдвоем в ущелье рядом с утесом. Внезапно этот утес повалился и придавил мне ногу. Я лежал беспомощный, словно мошка. И ты тоже не мог помочь мне. Но вдруг вспыхнул свет и окруженный этим светом явился прекраснейший из мужей, он освободил нас и напоил водою из меха.

— Друг мой, — обрадовался Энкиду, — снова боги извещают нас о том, что помогают нам. Гора — это сам Хумбаба, но можно его не бояться, если с нами свет самого великого Шамаша и чудесная вода, которую дает тебе из божественного источника твой отец, Лугальбанда.

День третий проходил так же, как и день второй.

Герои шли по раскаленной земле. Днем в самую жаркую пору останавливались на привал. Ночью Гильгамеш сам решил охранять сон своего друга.

Но перед закатом он успел вырыть колодец и принес Шамашу мучную жертву. Щепотку муки бросил он в подземные воды и произнес тайное заклинание, чтобы боги просветили его, дав ему третье сновидение.