Страница 11 из 13
И вот они в центре «креста», куда сходятся диаметральными лучами отделения четырехэтажного корпуса. Наверное, Алексей должен был ощутить что-то вроде смятения: он на перекрестке четырех дорог, где налево пойдешь — в камеру попадешь, направо — то же самое, прямо-назад — аналогично... но разум наотрез отказывался от символических аналогий и поэтических сравнений. Все было прозаично и примитивно: пол, опять же, выложен плиткой, желто-красной, по стенам тянутся металлические огражденные переходы, соединяющие между собой галеры — коридоры с камерами, над головой натянута сетка, совсем такая же, как в лестничных пролетах некоторых «сталинок» — во избежание случайного (а, скорее всего, преднамеренного) падения вдребезги несознательных граждан.
Еще одна беседа с представителем племени надзирателей, на этот раз беседа тет-а-тет, с ласковым заглядыванием в глаза, задушевная — сил нет. Ни дать ни взять, на приеме у психиатра. Да и вопросики плешивый майор задавал под стать психиатрским: ни о чем. Может быть, он и сам не вполне въезжал, о чем спрашивает будто бы невзначай, между делом, за разговором. А может быть, просто скучно парню, поболтать не с кем... Ну, типа: на зоне служил, да, старлей? И как там? Ага... Куришь? И я тоже. А ты наш, православный?.. Да ни к чему, просто так спросил. Кстати, в Чечне не был? А мне вот довелось, две пули в бедре вот от мусульман окаянных... ну да ладно, не о том мы. Вот вижу, в несознанку играешь. Это, конечно, не мое дело, совершал ты преступление или нет, но на ментов-то зла не держишь, что укатали? Ну и правильно, у них своя работа, у нас своя... Первая ходка, да? А тачку водишь? И я вожу. Ну да, гаишники обурели вконец, а что делать — все кушать хотят, правда?..
И так далее. Наконец майор вздохнул, потянулся, сделал отметку в какой-то табличке, заключенной в фанерную рамку, похожую на биту для лапты, и кивнул ожидающему вертухаю:
— Давай-ка в четыре-шесть-*.
В сопровождении вертухая поднялись по гремящим ступеням на третий этаж, сопровождающий отдал бумажки очередному охраннику. Охранник посмотрел на Карташа одним глазом, как курица на зерно, и буркнул ворчливо:
— Прямо по галере до камеры доходишь, своими ножками, и там останавливаешься, понял? Спокойно доходишь, понял? Нет у меня людей за ручку тебя водить.
Чего ж не понять...
Карташ прошел по галере на ватных ногах, как будто в конце его ждала «стенка», увидел трафаретную надпись на двери «46*» и послушно остановился.
Кто именно его подставил, Алексей сейчас старался не думать. Может быть, объект, для которого плела свою загадочную паутину контора Глаголева, расшифровал Карташа и решил устранить помеху в лице старлея. Ну, при таком раскладе, Кацуба, дай бог, вытащит... если, конечно, захочет... А вот ежели так и было задумано во имя каких-то там высших целей, и посадка Алексея является неотъемлемой частью Глаголевой схемы... Об этом размышлять не хотелось. Карташ полагал себя реалистом и касательно гуманизьма конторы иллюзий не питал, но — от этого легче не становилось. Так что на данный момент он знал только одно — как, впрочем, и все попадавшие в аналогичную ситуацию, во все времена, во всех странах на всех континентах: тебе не поможет никто, кроме тебя. Или кроме совсем уж фантастической ситуации. В каковую, после всего случившегося (а если откровенно, то и до), Карташ не верил.
— Лицом к стене повернись-ка, — услышал он за спиной и ненароком оглянулся.
Сзади оказалась фигуристая тетка в форме, с забранными в пучок непослушными волосами, подошла, пока Карташ мозговал о своей судьбинушке.
— Давай, давай...
Алексей повернулся лицом к бледно-зеленой стене.
Рыжая с грохотом провернула ключ в замке.
И Карташ мысленно вознес мольбу Господу, собрался, готовясь к худшему. В том, что его ждут с нетерпением, распростертыми объятьями и, весьма вероятно, заточками, сомневаться не приходилось: «тюремное радио» наверняка уже сообщило, что к ним едет бывший вертухай. На перо, разумеется, не поставят, но жизнь постараются устроить такую, что и гестаповские застенки покажутся Французской Ривьерой, это к прокурору не ходи...
За все время службы при полкаше в комиссии по контролю за исполнением наказаний, Карташ, хоть в тюрьмы ни разу не заглядывал, зато с различными инспекциями посетил чертову тучу исправительно-трудовых учреждений; бывал в «красных» зонах, наведывался и в «черные». Видывал ИТУ, где царит форменный беспредел — либо со стороны оперов, либо со стороны контингента, без разницы, — и ИТУ, где имел место быть относительный порядок. Да и сам ведь, кстати, после истории с генеральской дочкой, после опалы вертухаил, — слава богу, на вполне мирной и спокойной зоне... ну, если не считать, конечно, финального «Пугачевского» бунта. Так вот, с инспекциями он объездил чуть ли не всю страну, и везде, везде видел одно и то же. Поэтому сейчас Алексей ничуть не сомневался в дальнейшем ходе событий, в том, что его ждет. Камера наверняка — метров пятнадцать квадратных, рассчитанная душ на десять; камера, в которую запихнуто человек тридцать. Авторитетные товарищи, ясное дело, расположились на козырных местах, возле забранного решеткой окошка, отгородившись от прочих ширмочкой или занавесочкой — границей, за которую переступать имеют право лишь избранные да специально приглашенные — для разруливания каких-либо вопросов. У них и холодильничек наверняка присутствует, а может, и телевизор имеется. Прочие же вынуждены делить оставшуюся площадь «по-честному». Спать по очереди, хавать по очереди. Зачмуренные тоскуют под нарами или возле параши. Воняет сыростью развешенного в проходе бельишка, человеческим потом, табаком, чифирем. Каждого вновь прибывшего, и Карташа в том числе, ждет «прописка» — жестокое и унизительное испытание, устраиваемое верховодящими расписными (или же бритыми) с целью определить статус новенького. И от того, как поведет себя этот новенький, будет зависеть его дальнейшая судьба — что в хате, что, не приведи бог, в лагере: станет он «петушком», «машкой», то бишь опущенным, станет ли простым «мужиком» или же добьется уважаемого положения в «обществе» — пусть и не будучи вором. А «прописывать» его будут не по-детски, это факт: смотри выше пассаж о бывшем вертухае...