Страница 70 из 78
— Пожалуй, надо познакомиться с «родственницей», а то уже галлюцинации начинаются, — и Нил пошел навстречу спортивной леди.
Таня на всех парах повернула на знакомую дорожку и не то что чуть не столкнулась, а просто чуть не сбила с ног незнакомца, который еле-еле ковылял ей навстречу. Козырек ее кепки скользнул по лицу Нила, и он, нетвердо стоящий на ногах, вцепился двумя руками в девушку, а она от неожиданности — в него.
— Какие страстные объятия!
Таня отпрянула от незнакомца. Но Нил и не выпускал ее, только одной рукой повернул козырек назад.
— Вы что, с ума сошли?
Таня в упор гневно посмотрела в лицо нахала. И вскрикнула.
Нил опустился на траву, так ничего и не ответив ей. Таня села напротив.
— Нил, я знала, что ты, возможно, прилетишь. Но все так неожиданно случилось для всех. Нам, конечно, надо поговорить. Многие проблемы решить.
Таня не узнавала саму себя. Голос стал каким-то искусственно-заискивающим. Обычная уверенность мгновенно покинула ее. А Нил все молчал, и это еще сильнее настораживала ее.
— Ну, что ты молчишь? Скажи хоть «привет» или «здравствуй». Нил, ты что, не узнал меня? Это же я...
— Захаржевская Татьяна, — отозвался Нил, и в его голосе Таня услышала то, чего так боялась — полную неприязнь. — К сожалению, я тебя узнал даже со спины, и это уже становится неприятной традицией.
Что он хотел сказать этой непонятной фразой?
— Давай поговорим после прощания. Я не могу в такой день выяснять отношения в таком тоне.
К Тане вернулась былая уверенность во всем, что бы она ни говорила и ни делала. Она легко поднялась и быстро пошла к дому.
Как странно иногда ведет себя организм человеческий. Совсем не подчиняется голове, наоборот даже, полностью выходит из-под контроля. Струи воды приятно ласкали тело своим теплом, и совсем не хотелось переключать воду в режим «холодная». Таня никак не могла собраться, даже хуже: неуместная к этому дню и настроению улыбка, как приклеенная, не сходила с ее лица. Сильные руки, которые недавно случайно обняли ее, как будто были пропитаны особым ядом. Потому что ничего на свете она не хотела с той минуты так сильно, как того, чтобы эти руки никогда не разжимались.
— Да, Танюша, кажется, ты попала по настоящему на этот раз. — Она не одеваясь, сидела перед большим туалетом и разглядывала свое внезапно поглупевшее лицо. — Да и какая теперь разница, как он, главное — как я...
Нил даже не счел нужным стучать и резко открыл дверь. На секунду он запнулся, хотя имел намерение кратко поставить леди-миледи на место. Таня стояла совершенно без ничего прямо перед ним: волосы были откинуты, открывая высокую грудь. Но нисколько не смутилась от его внезапного вторжения, наоборот, улыбаясь, открыто смотрела на Нила в упор.
— Хочу тебя предупредить, что выяснения, как ты продекларировала, отношений у нас не состоится в связи с полным отсутствием таковых как в настоящем времени, так и в будущем.
И Нил закрыл дверь также внезапно. Ковыляя до своей комнаты, он даже забыл про боль в ноге, адреналин просто взорвал каждую его клетку.
— Ну, как твоя нога? — услышал он знакомый голос за спиной. — Я смотрю, ты уже почти поправился.
Нил повернулся навстречу сыну.
— Знаешь, я подумал, давай пока не будем никому говорить. Тата может распереживаться, знаю я этих женщин. Надо ее подготовить, я думаю. А ты?
Нил маленький растерянно стоял посреди коридора, не зная как быть. Но и молчать тоже было глупо.
— Конечно, я с тобой согласен, давай завтра. Или потом.
— Ну, тогда до встречи!
Нил-маленький прыгнул на шест и мгновенно исчез вниз.
Глава девятнадцатая
Кирпич и розы
(ноябрь 1995, Аризона)
Brickstone Prison.
В буквальном переводе с английского — тюрьма с кирпичными стенами.
Наверное, в эпоху освоения Дикого Запада то обстоятельство, что тюрьма не деревянная, а каменная, имело какое то особенное значение. А теперь?..
Получая у тюремного каптенармуса свой комплект голубой зэковской робы, Павел вдруг вспомнил, как еще некогда в раннем студенчестве в Ленинграде, гуляя с сестренкиной компанией, они попали в кино на редкий в те жесткие идеологические времена американский фильм, который назывался... Павел уже прочно позабыл, как назывался тот фильм, но зато он отлично помнил слова Ваньки, когда они с восторгом обсуждали увиденное.
— Эх, Пашка, я бы не прочь в их американскую тюрьму попасть, ты видал, они там все в джинсах, все как один!..
«Ну, здравствуй, Ванькина мечта», — подумал Павел, горько усмехнувшись...
Каптенармус — чернокожий зэк с противной из за неправильного прикуса улыбкой, не спрашивая, едва окинув взглядом его, Павла, фигуру, достал с полки джинсовые брюки тридцать шестого американского размера, голубого цвета рубашку и такую же голубую курточку...
«Предел мечтаний!» — отметил про себя Павел, забирая эту джинсовую униформу, которую отныне ему предстояло носить целых восемь лет, носить вместо ставших уже привычными тысячедолларовых костюмов...
Переодеваясь в тюремный коттон, Павел вспомнил долгие студенческие споры о преимуществах той или иной марки джинсов... Привычные темы разговоров в те благословенные времена... и эти бренды и лейблы — Леви Страус, Райфл, Вранглер... они звучали, словно острова Фиджи или Геркулесовы столбы для мальчишек эпохи великих географических открытий... Они в те времена еще даже не умели толком правильно произносить эти слова, дух которых означал для них, ленинградских студентов далеких семидесятых, так много, ассоциируясь с хиппи, Вудстоком, рок-н-роллом и интуитивным ощущением какой то невероятной свободы...
Недаром в подпольных записях ранней «Машины времени» были такие строчки: «И будет много слов — о дисках и джинсАх — и о погоде в небесах, а на часах уж заполночь давно...»
Эх, как они с Ванькой, Ленькой, Ником любили поспорить об этой ерунде, о рабочей одежде рядовых американцев, брызгая слюной и толкая друг дружку в грудки... Ты, мол, не знаешь, так и молчи! Ткань, из которой джинсура делается, она не коттоном называется, а деним, то есть de Nim — из города Нима, это я точно по голосу Америки слышал, всерьез серчая на дружка, кричал тогда Ванька...
А ведь и правда, тогда в Ленинграде начала семидесятых настоящих джинсов, если отбросить все пестрядинные порточные подделки польской мануфактуры «Одра», настоящих джинсов было на Невском возле «Ольстера» или «Сайгона» — два десятка пар. Не больше... И джинсы тогда были как некий пропуск, дающий право запросто обращаться к любому другому обладателю линялых штанов, как к члену потайного братства...
Чернокожий каптенармус резко оборвал воспоминания Павла.
— Проходи!
И вдруг подмигнул скабрезно и показал из-под полы костистый черный «фак».
Саймон и Саймон предупреждали, что с его статьей у Павла в тюрьме будут проблемы...
— Главное, выдержать первые две недели, — сказали Саймоны, — главное не поддаться, не дать себя спровоцировать и постараться найти себе защиту в лице местных авторитетов...
«Им легко давать советы, — думал Павел, укладывая в черный полиэтиленовый мешок свой костюм от Армани, в котором полтора месяца назад его арестовали прямо в офисе, — им легко болтать, а посади этого толстого Саймона в камеру, и где тогда он будет со своими здравыми рассуждениями?»
Чернокожий охранник с бляхой Брикстон на могучей накаченной груди, не зло, а так, порядка ради, ткнул Павла в спину своей резиновой дубинкой...
— Давай, двигай вперед...
По двум бесконечным коридорам, потом по двум лестницам, потом еще по одному коридору... И наконец, в ноздри ударило ни с чем не сравнимым коктейлем из запахов йода и карболки.
Точно! Они пришли в медицинский блок.
Врач тоже оказался цветным...
Он не торопился начинать разговор. В этом царстве по имени Брикстон вообще спешка была не в моде. Куда спешить, если у всех срока по несколько лет?