Инженеры

- Может быть, есть лишний у вас огурец?

- О?! - радостно ответил Тимофей. - Бери сколько хочешь, - у нас кладовая во какая.

Тимофей махнул рукой на всю даль баштанов.

Нашелся и нож, и соль, и темный пшеничный хлеб с особым ароматом.

Присев под дерево, Карташев разрезал огурец, посолил его, потер обе половинки и стал есть его с хлебом.

- Ну-ка, лети еще за огурчиками, - скомандовал Тимофей одному рабочему.

Выпив, рабочие заедали огурцами без соли и хлебом. Челюсти их медленно, как работу, жевали пищу.

- Еще один, еще два, - поднес Тимофей Карташеву в подоле рубахи огурцы.

Рабочие выбирали уже желтевшие огурцы, а Карташеву хотелось зеленых.

- Я сам себе выберу, - не утерпел Карташев и пошел сам на баштаны.

- Го-го! - пустил ему вдогонку Тимофей, - из наших, видно, тоже...

Как раз когда наклонился к огурцам Карташев и стал рыться в зеленой листве их, из-под которой сверкали желтые цветы, из шалаша вышел сторож с ружьем и медленно пошел к Карташеву.

Карташев сорвал три огурца и ждал сторожа.

Рабочие с любопытством следили за развязкой.

Когда сторож подошел, Карташев сказал:

- Вот мои рабочие и я сорвали десятка два огурцов. Рубля довольно за них?

- Я не хозяин, - ответил флегматично хохол-сторож, уже старик.

- Ну, - сказал Карташев, протягивая ему рубль, - что следует хозяину отдай, а остальное себе возьми.

- Хм... - сказал хохол, - хиба вин сдачу мне дасть? Отбере усе...

Тогда Карташев достал мелочь и сказал:

- Вот двадцать копеек отдай хозяину, а вот эти восемьдесят себе возьми.

- А за що?

- Да так просто...

- Хм...

Хохол еще подумал и, решительно отдавая деньга, сказал:

- Ни, не возьму.

- А водки хочешь?

- Хиба есть?

- Пойдем.

Хохол пошел за Карташевым, и рабочие угостили его водкой.

- На, диду, - сказал Тимофей.

Перед тем как выпить, хохол снял шляпу, перекрестился, лицо его сделалось ласковое, умильное, и, почтительно кивнув Карташеву, сказал:

- Ну, дай же ты, боже, що нам гоже, а що не гоже...

Хохол беспечно махнул рукой.

- Того не дай, боже...

Он выпил, крякнул и, взяв огурец, подсел к рабочим.

- Старый, дид? - спросил Карташев, принимаясь за новый огурец.

- Старый, - мотнул головой дед.

- Сколько лет? Годыв скольки?

- Не знаю... Помню ще Екатерину. В косах ходили солдаты, ще мукой посыпали их. А вшей, вшей в них, - не доведи, боже... Гайдамашку ще помню...

- Сам, чай, гайдамакой был, - подсказал Тимофей.

- Ни, чумаковал... Пара волов, воз соли два карбованца стоил, а теперь и за полтыщи не ухватишь.

- Ну, дид, еще горилки.

Дид опять встал, перекрестился, покивал на все стороны и, выпив, крякнул.

- Добра...

- Еще осталось... Кому отдать? Пьянице, - решил Тимофей и передал рабочему с одутловатым лицом.

Рабочие вставали; Карташев, съев третий огурец, тоже поднимался.

- Ну, дид, - сказал Тимофей, - иди спать теперь, а мы тоже уйдем: никто больше красть у тебя не станет.

- А що хоть и возьме кто? Всем у бога хватит. Только вот хлопоты мне с этим, - показал дид на двугривенный, - куда его сховать?

Карташев опять предложил ему деньги.

- Ну! - брезгливо махнул дид рукой и побрел к своему шалашу.

- Ну, ребята, смотри только как бока отбивать! - весело командовал Тимофей.

Кривая была быстро разбита. Последнюю кривую, когда уже солнце длинными лучами скользило по долине, Карташев разбивал на глазах у Пахомова, нагнав его.

Пикетажист и Сикорский остались далеко позади и не были видны.

Пахомов, кончив работу, стал и молча, сдвинув брови, смотрел, как на рысях команда Карташева, совершенно приспособившаяся, вела свою работу.

Карташев боялся только, как бы рабочие не начали при Пахомове свою болтовню и не выдали бы его, Карташева, начальственную слабость. Но самый строгий глаз не заметил бы малейшей непочтительности или чего-нибудь такого в обращении, что напомнило бы, что он, Карташев, вместе с этими самыми рабочими воровал сегодня огурцы с огородов.

Когда разбивка была кончена, Пахомов подошел ближе и внимательно, с видом знатока, смотрел на колья, обозначавшие кривую. Местность была открытая, пологая, красивая кривая ясно обозначалась кольями, и Карташев, затаив дыхание, следил за Пахомовым.

Он, очевидно, остался доволен, но ничего не сказал и только, сильнее сдвинув брови, буркнул:

- На сегодня довольно. Идем в эту деревню.

Пахомов с Карташевым пошли вперед, а рабочие, значительно отстав, смешавшись с рабочими Пахомова, шли веселой гурьбой.

Напрасно ждал Карташев, что Пахомов хоть одним словом обмолвится... Так молча и дошли они до просторной молдаванской избы, чисто, опрятно выбеленной белой глиной.

На пороге избы уже стоял, выжидая, брат Сикорского и, согнувшись, почтительно пожал руку Пахомова.

- Все в порядке? - сухо спросил Пахомов.

- Все, Семен Васильевич, - ласково, с особым тоном почтительной фамильярности своего человека, ответил Сикорский.

- Ну, вот познакомьтесь, - буркнул Пахомов.

Сперва Сикорский важно было протянул руку Карташеву, но затем весело и с уважением в голосе крикнул:

- Кого я вижу? Один из столпов нашей революции в гимназии. Ведь, Семен Васильевич, - он, Корнев и Рыльский были наши самые первые главари, бунтари. Писарев, Шелгунов...

- Вот как, - ответил односложно Пахомов, усаживаясь на широкую деревянную скамью и скользнув с любопытством по Карташеву.

- Да как же? Наши светила...

- Ну, вот, - смущенно отвечал Карташев, и польщенный и с тревогой думавший, как посмотрит Пахомов на то, что он когда-то был бунтарем.

Изба была просторная, прохладная, с чисто вымазанным глиняным полом, с сильным и приятным запахом васильков. Посреди избы уже стоял накрытый стол, на нем тарелки, деревянные ложки, водка, вино, разные закуски.

- Не взыщите, как умел, - говорил Сикорский.

На что Пахомов только сильнее сдвинул брови, и Карташев, внимательно наблюдая его, не знал, что это значило: доволен он или нет?

Когда пришли младший Сикорский и пикетажист, сели ужинать.

Младший Сикорский, войдя, сделал презрительную гримасу и жест в воздухе.

- Семен Васильевич, - сказал он, - вы бы его дубиной, - указал он на брата. - Что он тут за разврат развел? Закуски, анчоусы. Тварь!