Ваше Благородие

Сколько прошло времени? Арт закрыл глаза и прислушался к себе. Избитое и изодранное тело продолжало болеть, но уже не так настырно, как... время назад. Тогда, перед командирами и начальниками штабов, ему стоило больших усилий не меняться в лице. В той половине лица, которая не отекла и сохранила подвижность. Сейчас усилий не требовалось - боль из почти невыносимой превратилась в досадную. Тело не скоро, но верно восстанавливалось, и осознавать это было приятно. Правда, все это - пока лежишь и не встаешь, а вставать придется, и очень скоро: во-первых, настоятельно требовалось отлить, во-вторых, ужасно хотелось пить: рот до того спекся, что щеки присохли к зубам. На третьем месте в списке потребностей стояла еда: невольный и суровый пост продолжался никак не меньше двух суток.

Резюме: ему было очень далеко до полного порядка, но и на три четверти мертвым, как... время назад, он себя не чувствовал. Без сознания провалялся часов двадцать: вряд ли можно держать при себе продукты метаболизма дольше.

Он сел, шипя сквозь зубы, проглотил обе капсулы - антибиотик и анальгетик, допил сок и поставил стакан на стол. Ждать, пока анальгетик подействует, не было времени, и он поковылял, шатаясь, к угловой кабинке. "Что нужно человеку для счастья?" - вспомнилась советская шутка. - "Увидеть туалет и добежать до него. Там еще было - очень хотеть пить, и получить воду, очень хотеть есть и получить еду. Но нужно очень хотеть, когда не очень хочешь, то и не очень получаешь".

Возле кабинки был умывальник, делать до которого полшага ужасно не хотелось, но он сделал. Вымыл руки, плеснул воды в лицо - не нагибаясь, так что больше попало на грудь. Набрал воды в стаканчик и сполоснул рот. Потом набрал еще и напился. Дождаться смены сочувствующего надзирателя и попросить зубную щетку? В концлагере нужно всегда чистить зубы и съедать все, что дают... Так, хватит думать о жратве!

- Когда жрать принесут? - спросил человек на соседней койке.

- Утром, - Артем тяжело вздохнул. - Наверное.

- А сейчас что?

- Надо думать, вечер. Довольно поздний.

- Ты давно здесь?

- Сутки. Плюс-минус лапоть.

- Где мы - знаешь?

- Симферополь.

Сосед издал короткий и тихий стон отчаяния.

- Это я и так знаю, - процедил он сквозь зубы.

- Военная тюрьма, госпитальное отделение.

- Спасибо. Я - капитан Глеб Асмоловский, ВДВ.

- Глеб, мы знакомы.

- Сережа? Виктор? Карл Августович?.. - секунды удивленной немоты. - Врешь! Это не ты. Включи свет.

Верещагин зажег встроенный - как в автобусе - светильник в своем углу.

- Мать твою... - Глеб не верил своим глазам. - Да что ж я... и на том свете... от тебя не отделаюсь?

- Да мы пока что еще на этом.

Глеб прошелся по его повязкам оценивающим взглядом.

- Ты что... Под танк попал?

- Нет, - с долей злорадства ответил Артем. - Под колотуху твоих солдат... Так что можешь считать себя отомщенным.

- Тебя хорошо отделали...

- Я хорошо отделался - можно и так сказать. Кое с кем поступили значительно хуже...

- А бинты?

- Это фиксирующий бинт. Ребра мне попортили.

- А кровь?

- Где?

- На груди справа.

Бурое пятно проступало неправильным косым крестом, повторяя рисунок раны и наложенного на нее шва.

Артем тщательно застегнулся.

- У тебя и на спине заплатка. И руки - сплошной синяк... Я знаю... от чего бывают такие синяки.

- Тебе не вредно говорить?

- Не вредно... Ты мне очень аккуратную дырку сделал. Чистую.

- Старался.

- Я... хочу разозлиться на тебя... И не могу. Это ведь ваша работа... Условный сигнал... Резервисты... Я думаю... Если бы удалось тогда... Остановить тебя...

- Не волнуйся так, Глеб. Ты все равно ничего бы не сделал. Живой, мертвый, пленный - я всяко выполнял задание. На то и был расчет. Поэтому не трави себе душу. Если ты от волнения сыграешь в ящик, меня окончательно совесть замучит.

- Совесть? - Асмоловский оскалился не то от боли, не то от ярости. - А за других... тебя совесть не мучит? Других... тебе не жалко?

- Жалко. Особенно того парнишку, подпоручика из Партенита, того, кто тебя перевязывал. Его застрелили у меня на глазах. Лейтенант Палишко. Просто так, от злости. И еще у меня был друг... Когда я выстрелил в тебя, я шел к нему... Он был ранен. Оказалось - смертельно. И еще один друг, ты его даже не видел, он был убит еще утром, в перестрелке с настоящим спецназом. И один спецназовец, которого Георгий хотел оставить в живых, а я убил... Так что злись на меня, Глеб. Я это честно заработал.

- Тебя пытали.

Вопросительной интонации не было. Глеб высказал не догадку - утверждение. Верещагин не нашел сил возражать.

- И что с того? - устало спросил он. - На войне как на войне. В каждой егерской роте состоит на вооружении огнемет, и все знают, зачем он нужен. Не вижу, почему сжечь противника заживо вроде как честней и гуманней, чем рвать его... подручным инструментом. В конечном счете, со мной обошлись лучше, чем я с тобой. Я сейчас способен стоять на своих ногах, а ты прикован к постели.

- Все равно... это другое. Я ведь тоже... стрелял в тебя. Но я не смог бы...

- Если бы пошла речь о спасении батальона, и для этого нужно было развязать мне язык, ты быстро сообразил бы, как это сделать.

- При чем тут... Подожди... Я думал - это в разведке...

- Да нет... Это работа любителя. Большого, надо сказать, любителя...

- Палишко, - Глеб скривился. - Не повезло тебе.

- Нет, товарищ капитан. Мне фантастически повезло. Потому что если бы за дело взялся кто-то умней и хладнокровней, к примеру, ты или тот же товарищ майор, меня бы раскололи в два счета, доставили в Симфи часом раньше, и не в бессознательном виде, там быстренько бы допросили и тут же отправили в Москву. А оттуда мне была уже одна дорога: показательный процесс и - в петле ногами дрыгать.

- У нас не вешают, Штирлиц... хренов.

Асмоловский закрыл глаза и отвернулся к стене. Вернее, повернул голову. Но ненадолго.

- Эй!

- Да?

- Мне нужно встать. Поможешь?

Десяток возражений пришел в голову моментально. Почему я? Тебе нельзя. Позвать санитара?

- Запросто, - сказал он.

Это оказалось далеко не запросто. Но осуществимо. Боевое братство. Уссаться можно от смеха.

О да, Флэннеган, поистине то была светлая мысль - поместить нас в одну камеру-палату.