Страница 126 из 137
Он стоял на мосту один, некому было помешать ему. Эстина ЛиХофбрунн сумела, а ему не хватило решимости. Теперь уже поздно. Вода Фолез перед его мысленным взором сменилась бурлящим кипятком. На него давили сотни взглядов, а от котла поднимался жар, ужасный жар. Никакое преступление не заслуживает столь ужасного наказания!
Но многие, многие претерпели его, а ведь почти никто из них не совершал никакого преступления. И многих невинных он сам обрек на это. Сколько жертв его алчности и трусости проводило последнюю ночь в Сердце Света, быть может, в этой же самой камере, страдая, как страдал теперь он? Сколько их было: истерзанных пытками, плакавших, бессильных? Сколько нашло силы покончить с собой, чтобы избежать худшей судьбы?
Прежде он никогда не позволял себе думать о них, но здесь, в темноте последней ночи, от этих вопросов не было спасения. И тогда ему показалось, будто что-то в нем сдвинулось, и он смотрел на мир чужими глазами. На миг его заполнили мысли терзаемых жертв, впервые он постиг чувства погубленных им людей - и тогда Дремпи понял, что натворил.
Его захлестнула небывалая печаль. Слезы жалости к себе мгновенно высохли. Дремпи Квисельд застыл, пораженный раскаянием, которое обжигало страшнее, чем кипящая вода котла, раскаянием, не оставлявшим места страху. Забыв об ожидавших его муках и смерти, почтенный Дремпи Квисельд думал о доселе безликих для него мертвецах.
Он не знал, долго ли простоял на коленях. Заметив наконец, что тело раскачивается из стороны в сторону, готовое бессильно рухнуть, Квисельд на четвереньках дополз до груды соломы и со вздохом упал. Он не искал спасения в забытьи, но усталость взяла свое, его глаза закрылись, и Дремпи уснул.
Приснившийся ему сон был так ярок и реален, что даже спящий Квисельд заподозрил присутствие чар. Ему снился Джекс ЛиТарнграв, снисходительный и беспечный господин, неизменно добрый к своим слугам и доверчивый, слишком доверчивый. Разумеется, благородному ландграфу и в голову не приходило заподозрить своего верного дворецкого в предательстве. Он шел на смерть, не ведая об измене Квисельда. Он, должно быть, не понимал, кто его погубил.
Теперь Квисельд увидел своего бывшего господина, как он стоял тринадцать лет назад на площади Сияния: избитый, в синяках, но не сломленный, с обычным беззаботным видом. Мучительное раскаяние снова пронзило Квисельда, преследуя его даже в царстве снов.
Рядом с Джексом ЛиТарнгравом на том же помосте стоял благородный ландграф Равнар ЛиМарчборг - такой же невиновный, истерзанный и обреченный. Все эти годы Квисельд не вспоминал о друге своего господина - до того вечера, когда на Эстину ЛиХофбрунн ни с того ни с сего напала неуместная в обществе откровенность. С тех пор имя и лицо ЛиМарчборга всплывало порой в его мыслях, но никогда еще перед ним с такой ясностью не вставали страдания и невиновность лорда Равнара. Впрочем, это длилось недолго. Оба ландграфа исчезли в убийственном огне Искупления, и ничего не осталось, кроме стыда и раскаяния, навсегда выжженных в мозгу Дремпи Квисельда. Один сон сменился другим, и он увидел перед собой стрелианского врача, Фламбеску. Что-то во внешности доктора настораживало Квисельда, и это впечатление усилилось, когда тот без малейшего акцента спросил:
- Ты еще не узнаешь меня?
– Ты мой враг, - отвечал во сне Дремпи Квисельд, - Но я не знаю почему.
– Тогда смотри , - шляпа и очки, скрывавшие лицо врача, исчезли.
Спящий Квисельд увидел знакомое лицо и прошептал:
– Дух ЛиМарчборга.
– Я не дух .
– Сон?…
– И не сон .
– Ты его сын, - вспомнил пораженный Квисельд. - Их было трое, а казнили только двоих. Ты младший сын ЛиМарчборга!
- Теперь ты понимаешь?
– Теперь - да. Ты отомстил за отца, за братьев и за моего господина.
– Я наказал виновного , - невыразительно произнес Фламбеска-ЛиМарчборг. - Я восстановил справедливость .
– Да, это справедливо, - согласился Квисельд. - Ты удовлетворен?
- Пока - нет.
– Понимаю. Желаю тебе успеха с верховным судьей.
- Ты предаешь нового господина, как предал старого.
– Нет. ЛиГарвол - это болезнь, от которой я вовремя излечился.
- Ты утешаешь себя этой мыслью.
– Нет. Я отдал бы все, чтобы доказать, что это правда. Я сожалею о прошлом и ненавижу себя за то, что сделал. Если бы только можно было что-нибудь исправить!
- Так ты говоришь теперь. Но твое раскаяние столь же зыбко, как и твоя верность. Оно развеется первым порывом ветра.
– Люди меняются, - настаивал Квисельд.
– Ты просто видишь сон , - сухо возразил мститель.
– Люди учатся.
- Но ты и в жизни, и в смерти останешься тем, кем был: предателем и трусом.
– Нет, - сказал Квисельд. - Нет. Нет.
Его разбудил пинок под ребра. Фламбеска-ЛиМарчборг исчез. Почтенный Квисельд открыл глаза. Камеру заливал утренний свет. Четверо солдат смотрели на него сверху вниз.
– Пора, - надменно произнес один из них.
– А вы крепкий орешек, почтенный, - не без одобрения заметил другой. - Не часто нам приходится их будить.
Квисельд встал, протирая заспанные глаза. Он еще не успел понять, что происходит, а его уже подхватили под локти, вытолкнули из камеры и потащили к лестнице.
Наручников не было. Дремпи вспомнил, что осужденных никогда не заковывали, чтобы не мешать зрителям наслаждаться их причудливой агонией. От этой мысли ему стало дурно, однако это не остановило быстро шагающих стражников. Они волокли его с привычной ловкостью, не давая даже задуматься о сопротивлении или о чем бы то ни было еще. Между тем Квисельду просто необходимо было поразмыслить, прояснить кое-что, пока еще оставалось время.
Это было важно, было как-то связано с Пфиссигом, но времени на размышления не было.
Все происходило слишком быстро.
Вниз по лестнице, по удивительно узкому коридору с низким потолком, где ожидал начальник тюрьмы, вырядившийся в шляпу с огромным плюмажем и форму, бессмысленно копирующую военный мундир. При начальнике торчало двое напыщенных адъютантов. Других пленников не было. Болтун ДеТретц давно мертв, а других сообщников у него не нашлось. Итак, почтенный Квисельд отправится в котел в одиночестве.