Белый Трибунал

– Доктор Фламбеска - известный и модный врач, - Гленниан позволила себе пренебрежительно пожать плечами. - У него множество пациентов, так что многие посещали его.

– Но немногие делали это в конце дня, когда врачебный прием давно окончен. И много ли среди его пациентов Молодых незамужних женщин, в одиночестве скитающихся по городу? И многие ли из таких женщин происходят из семей, чья печальная история невыгодно оттеняет даже легчайшие промахи?

– Право, не знаю, Пфиссиг. И многие?

– Ах, Гленниан! - в усмешке Пфиссига проскользнуло горькое веселье. - Приятно видеть, что ты не теряешь присутствия духа даже в самой страшной беде. Заметь, я говорю как твой друг, как твой нынешний опекун…

Жабеныш! Бородавчатая тварь!

– И будучи весьма озабочен твоим благополучием, - закончил Пфиссиг, - могу заверить, что никто не узнает твоих тайн от меня.

– Но это вовсе не тайна! Да, я заходила к доктору Фламбеске. Можешь кричать об этом хоть на весь город.

– Но я не хочу кричать об этом на весь город, дорогая, тем более не хотел бы видеть эту новость в очередном выпуске «Жу-жу»!

Гленниан внутренне похолодела, но не изменилась в лице.

– Я думаю лишь о внешней благопристойности, - с чувством продолжал Пфиссиг. - О внешней благопристойности, отступление от которой свет так часто считает преступлением, особенно в обстоятельствах столь прискорбных, как нынешние. О, я-то уверен, что тебе нечего скрывать, уверен, что твоя безупречная репутация может выдержать самое дотошное исследование. Я знаю, что ты невинна, как цветок - но другие могут не разделять моей уверенности, и я опасаюсь именно их злобы. Однако ты можешь положиться на мою верность. И на мое молчание.

Гленниан кивнула, растянув непослушные губы в улыбке. Она все еще не понимала, к чему ведут эти длинные рассуждения. В них чудились бесконечные намеки и угрозы, но возможно, только чудились. Неясно было, много ли ему известно, кроме того, что она действительно посещала доктора Фламбеску. Само по себе это обстоятельство ничего не значило, однако если он знает об этом… Проще говоря, это значит, что Пфиссиг за ней следил. Он вечно шпионит. И тогда - что еще он мог вызнать?

Он упомянул «Жу-жу»… Намек или простая случайность? Гленниан не могла этого понять, но ясно видела, что Пфиссиг бесконечно наслаждается разговором.

– Мы ведь друзья, не правда ли? - тянул он с тошнотворной заботой в голосе. - Товарищи, союзники, почти брат и сестра, если хочешь. Надеюсь, ты знаешь, как я люблю тебя, дорогая Гленниан?

– Думаю, что знаю.

– В таком случае я смею надеяться на взаимность.

Мелкая тварь просто издевается над ней! Однако Гленниан не собиралась принимать вызова. Коротко склонив голову, она с легкой, холодной улыбкой встретила его взгляд.

Пфиссиг предпочел расценить это как согласие. Галантно поцеловав ее неохотно протянутую руку, он покинул музыкальную комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь. Гленниан сидела неподвижно. Сердце неистово колотилось, кровь стучала в ушах. Потом она развернулась и с удвоенной яростью обрушила свои переживания на клавиши клавесина.

Зеркало в стальной раме несомненно было чародейским изобретением, изделием Злотворных, но верховный судья бесстрашно взял его в руки. Чистота помыслов и вера в защиту Автонна охраняли его от всякого зла. Потому он безбоязненно может касаться зеркала, рассматривать и исследовать его свойства. Предмет изучения был отвратителен, однако знания, извлеченные из него - драгоценны. Его долг перед Автонном и человечеством - ни в коем случае не отвергать их.

В каком-то смысле задача оказалась обескураживающе простой. Зеркало легко выдавало свои секреты. В его действии не было ничего таинственного. Отражение, очевидно, давало метафорическую картину внутренней сущности изображаемого. Таким образом, появлялась возможность распознать истинное зло, так часто скрываемое за невыразительными масками лиц: весьма полезный инструмент, едва ли не бесценный для того, кто, подобно верховному судье, Должен поминутно выискивать истину и наставлять своих ближних. Теперь ни один тайный злоумышленник не укроется от его глаз и справедливого суда - ни злобный пасквилянт, втайне кропающий свои статейки, ни колдун, таящий злобу под маской добродетели. Это зеркало, используемое во благо, поможет очистить страну и послужит всему человечеству.

Что-то похожее на улыбку смягчило жесткий изгиб губ Гнаса ЛиГарвола. Нетрудно понять, что погубило несчастного Дремпи Квисельда! Такое же изделие похожего назначения и принадлежащее ранее злоумышленнику из Стреля ввело его в заблуждение, сбило с истинного пути и в конечном счете погубило. ЛиГарвол даже нашел в своем сердце каплю жалости к несчастному, потому что теперь он ощущал всю силу подобного искушения на себе.

К счастью для страны, Гнас ЛиГарвол - не Дремпи Квисельд, глупое и малодушное создание. И жалость к этому падшему человеку не заставит верховного судью забыть о долге. Он уже слишком долго потакает капризу дрефа, откладывая казнь, но настало время положить конец всяческим уступкам. Обмакнув перо в чернильницу, Гнас ЛиГарвол написал приказ об Очищении, поставил дату, подписал, приложил свою печать и вызвал секретаря.

Тот явился незамедлительно, и ЛиГарвол незаметно взглянул в зеркало, положенное на стол так, чтобы отражать дверь и всякого, кто зайдет в нее. Отражение секретаря выглядело довольно странно - туповатая овечья морда, крошечные глазки, покрытые курчавой шерстью уши, полупрозрачные щупальца вместо пальцев и туча мух, вьющихся над ничего не подозревающим человеком.

ЛиГарвол отдал необходимые распоряжения. Секретарь принял запечатанный конверт и удалился, низко поклонившись.

Пустой кабинет отражался в зеркале с доскональной точностью. Верховный судья видел строгие каменные стены, скудную обстановку, нагие, не прикрытые шторами окна и за окном - башни и трехгранные шпили Ли Фолеза.

Он не видел одного - собственного изображения. Сколько он ни вертел, ни поворачивал зеркало, в колдовском приборе ни разу не появился его облик.

Со зрением у верховного судьи все было в порядке. В кабинете не было других зеркал, однако серебряный поднос смутно, но явственно отражал лицо ЛиГарвола. Причина, несомненно, крылась в природе колдовского зеркала. Возможно, искусство Злотворных просто отступало перед благословением Автонна?