Страница 8 из 12
— Но почему? — изумился я. — Мире ты тоже не доверяешь?
— Конечно, нет! — запальчиво возразил Кинрю. — Мира — это случай особый! А здесь явно речь идет о человеческих жертвоприношениях! — воскликнул он. — Не зря же наш благодетель, — японец имел в виду Ивана Сергеевича Кутузова, — отправил вас, Яков Андреевич, встречать Рождество именно сюда, да еще заодно и Медведева сюда же пригнал вам на помощь, если вдруг вы один-то не справитесь!
— Складно ты рассуждаешь, — сказал я с улыбкой. — Но тебе неизвестно, что князь Николай Николаевич тоже масон, и если уж Кутузов и отправил меня сюда неслучайно, то по делам явно не связанным с индийскими ведическими ритуальными человеческими жертвоприношениями! — проговорил я уверенно, хотя сам такой уверенности и не ощущал. Все мои чувства обострились с этого вечера, потому-то мне и казалось, что в этот дом вместе с метелью надвигается большая беда! — Я завтра же выясню у Титова, что происходит!
— И все-таки, Яков Андреевич, — вновь предостерег меня мой ангел-хранитель, — я бы на вашем месте этому брахману не доверял…
Я лег спать с тяжелым предчувствием, которое ни на секунду не оставляло меня и даже отравило мне сон. Мне привиделась Мира, там, далеко, у себя на родине, откуда я и привез ее в северную столицу России. Она одиноко стояла в заснеженных джунглях у ритуального костра. На ней развевалось янтарное сари, в котором она показалась мне почему-то ужасно маленькой и жалкой…
Мира пела какой-то ведический гимн и раскачивалась в такт словам, слетающим с ее уст.
Я стал прислушиваться и мысленно переводить ее песнь с санскрита:
«На убиенье отправился быстрый конь, Погруженный в думу, — мысль к богам обернулась. Козла ведут впереди его — сородича. За ним идут певцы, идут поэты.
Виталища высшего он достиг, Конь. Там отец его и мать. Так пусть он нынче уходит к богам, он, самый приятный им, И испросит даров, желанных жертвователю…»
Я очнулся с тяжелым сердцем. За окнами все еще было темно, а вифлиемской звезды так и не было видно!
«Да что же такое все-таки происходит?!» — мысленно изумился я. И мой сон мне совсем не понравился. Я вспомнил, что Мира однажды читала мне этот гимн. Но к чему он всплыл в моем подсознании именно сейчас?
Я успокоил себя тем, что сновидение было навеяно мне предшествующим разговором с Юкио Хацуми. Я должен был признать, что эти индийские брахманы и впрямь взбудоражили всем кровь. Я решил расспросить Миру подробнее о ведических ритуалах, известных ей, и в частности — о жертвоприношениях… Утвердившись в своем намерении я закрыл глаза, снова собираясь уснуть. Но выспаться в эту ночь, как видно, мне было не судьба!
Не успел я слегка задремать, как меня разбудил стук в дверь. Японец накинул себе на плечи цветной халат и бросился открывать. На пороге стоял, собственной персоной, Медведев Лаврентий Филиппович и моргал своими длинными рыжими ресницами.
— В чем дело? — спросил Кинрю. Ему совсем не понравилось это ночное вторжение. Он смотрел на квартального надзирателя узкими заспанными глазами из-под припухших век.
— Князь исчез, — ответил Медведев, переступая порог. — Мне срочно нужен Кольцов, — добавил он.
Мой Золотой дракон отступил в сторону и нехотя пропустил его в спальню.
— Как исчез? — изумился я спросонья.
— Не знаю, — раздраженно развел руками Лаврентий Филиппович. — Исчез и все тут! Меня Ольга Павловна разбудила. Княгиня в истерике, — добавил он, возведя глаза к потолку. — Дурные предчувствия у нее! С ума они тут все посходили, что ли?! — воскликнул квартальный надзиратель.
— Где Мира? — вдруг вспомнил я о своей прорицательнице.
— В спальне своей должна быть, — ответил разволновавшийся Кинрю. — Я же говорил вам, Яков Андреевич! — проговорил он с видом дельфийского оракула.
— По-моему, речь пока не идет о каком бы то ни было жертвоприношении! — коротко бросил я.
— Что? Что? — расхохотался Медведев. — И вы туда же! Княгиня Титова только об этом и причитает! И ключница тоже ей подпевает. Эта… Как ее? — Лаврентий Филиппович задумался. — Грушенька! — обрадованно вспомнил он.
Я наскоро оделся и первым делом бросился в Мирину спальню. Я должна был с удивлением признаться себе, что для меня она несколько больше, чем протеже. На несколько мгновений я задумался над этой мыслью, которая ошеломила меня, но быстро забыл об этом. Мне никогда раньше и в голову не приходило, что я мог бы ответить индианке взаимностью, тем более что я с ранних лет пользовался огромным успехом у женщин, но меня привлекали вещи куда более интересные, чем любовные стрелы Амура.
Я постучал в тяжелую деревянную дверь, которая была заперта. Через несколько мгновений за дверью стали раздаваться шаги, затем знакомый нежный голос спросил:
— Кто там?
— Кольцов, — сейчас же ответил я, невольно вспомнив о том, как Мира пела за клавикордами розового дерева в нашем столичном особняке.
— Войдите, — позволила индианка, отпирая задвижку. В руках Мира держала тяжелый бронзовый канделябр, в котором мерцали две восковые свечи. — Яков Андреевич? — удивилась она. — В такой-то час? — ресницы на ее черных глазах томно подрагивали. Я в очередной раз подумал о том, что эта женщина смогла бы составить счастье благородного и достойного человека, но… Да, род моих занятий не позволял мне надеяться на семейный оплот даже в самом далеком будущем!
На Мире был надет нежно-розовый дымковый пеньюар с блондами из французского кружева. От него исходил чувственный аромат восточных пряных духов.
— С тобой все в порядке, моя дорогая? — проговорил я первое, что пришло мне в голову.
— Что-то случилось? — догадалась она. — Я так и знала!
— В этом доме даром предвидения наделены, ну, абсолютно все! — съязвил Медведев, дальний родственник княгини Ольги Павловны.
— А родство-то чувствуется, — прошептал у меня за спиной Кинрю.
— Лаврентий Филиппович? — Мира была изумлена не меньше моего, она только сейчас заметила квартального надзирателя, который стоял в тени, позади моего Золотого дракона. — Вы-то что здесь забыли? — осведомилась она.