Врата испуганного бога

Все, подумал Нурминен медленно, пора спать. Хотя бы несколько часов.

Бот, прихрамывая и постанывая, на бреющем полете пронесся над очередным городком, в точности похожем на первый, с такой же шестиугольной площадью.

Человек, житель странной планеты, высокого происхождения местный горожанин, не какой-нибудь презренный крестьянин, не знающий Закона и Порядка, не разбирающий Слов Голоса, годный только на производство пищи и детей, а горожанин, одетый в дорогое серое, — оскалился, обронил из угла безгубого рта вязкую струйку слюны и резко вдавил двумя пальцами удобную широкую кнопку на стартовой панели. Металлическая труба, лежащая на его плече, истерически взвыла, вздрогнула, плюнула сгустком реактивного огня. Но человек промахнулся: ракета промчалась чуть ниже юзнувшего от нее бота.

Потеряв цель из виду, человек с пустым лицом немедленно потерял и всяческий интерес к происходящему. Отброшенная в сторону базука загрохотала по камням мостовой. Человек посмотрел в ее сторону так, словно это и не сам он только что швырнул использованное оружие на землю, ссутулился и пошел к подъезду ближайшего дома. Он хотел есть. И к тому же — он уже забыл, что ему нужно воевать. Забыли и остальные. Высокие горожане. Город успокоился в мгновение ока, улицы вновь опустели — и только валяющееся тут и там разнообразное оружие напоминало о недавней схватке. Да еще десяток серых трупов — мертвые оболочки тех несчастных, которых угораздило попасть под беспорядочные выстрелы своих же сограждан. А запах горелого мяса держался совсем недолго — ветерку хватило пяти минут, чтобы горожане перестали беспокойно принюхиваться.

Человек в сером — тот, который стрелял из базуки (а, возможно, и совсем другой человек в сером — неважно) — поднялся по ступенькам на свой этаж и вошел в свой отсек. Он родился в городе, и для него это помещение всегда называлось отсеком, а потому и непонятно было ему стремление мигрантов из окружающих деревень именовать жилище домом. Здесь было тепло и здесь была еда. Обзаводящиеся семьей переселялись в отсеки размером побольше — и в довесок к теплу и еде в их жилищах появлялась женщина. А потом — ребенок. Или несколько. Высокого происхождения. Знающие Закон и Порядок. Слышащие Голос, сознающие Слова Его.

Человек надавил указательным пальцем на нос изваянию, стоящему в центре комнаты, и глаза статуи закрылись, полыхнув напоследок узкими зрачками. Точно такими же, как у жильца отсека. Отсек наполнился запахом пищи. Очень вкусным запахом. Очень вкусной пищи. Неважно как она называется. Важно, что это Вкусная Пища. А потом, когда желудок почувствует, что ему уже достаточно, будет Короткая Дорога и Хорошая Работа.

Биосканер показал плотность протоплазмы 1,9 на километр, впереди начинались низкие, скалистые горы, предгорье поросло сухостволым редколиственным лесом, часто иссеченным широкими прогалинами, полянами и сухими каменными реками, и решено было сесть на берегу одной из них и осмотреть бот. Дон выпрыгнул из кабины и немедленно пошел кругом благословенной машины. Збышек дергал и толкал покоробившуюся от удара по касательной базучьим снарядом дверцу со своей стороны. Ничего не получалось.

— Направляющие смещены, — сказал Дон с улицы. — Бог с ней. Заблокируй ее автоматику, а лучше прямо в мозге бота отключи.

— Хорошо, — сказал Збышек.

Дон вскарабкался на силовую решетку, отодвинул бронированную панель чек-ап-блока и стал рассматривать индикаторы. Збышек же вскрыл в кабине “торпеду” передней панели, полюбовался, обретя скорбное выражение лица, пакет волноводов, разодранный и перепутанный и, нацепив присоски, под руководством перепуганного Макропулуса, стал соединять и распутывать непотребную кашу.

Прошел час или около того. Неожиданно они одновременно заметили, что, во-первых, с гор, с верховьев каменной реки быстро приближается к ним светящийся туман, и, что, во-вторых, становится с каждой минутой все темнее и темнее. Дон немедленно, оставив все, как было, задвинул все открытые им панели и лючки и вернулся в кабину.

— Мы летать-то сможем? — спросил Збышек озабоченно.

— У тебя тут как? — в свою очередь спросил Дон.

— Ничего плохого, — сказал Збышек. — Есть хочется.

— Поднимемся и поедим. Не нравится мне эта планета! — сказал он с выражением, наблюдая за бугристой стеной тумана, которая хищно переваливалась с боку на бок уже метрах в ста.

— Скажите, какой капризуля! — мрачно заметил Збышек. — Планета ему не нравится! На Галактика тебе нравится?

— Галактика — нравится, — проворчал Дон и запустил двигатель. — Почему темнеет, Збых? — тоскливо спросил он. — У планеты нет звезды. У планеты нет вращения. Нет сжатия. Плотная, пригодная для дыхания, атмосфера. В океане на темной стороне сорокаметровые приливы и отливы. Планета вышла из спайки почти со световой скоростью. На внутренней поверхности сброшенной оболочки гравитационное возмущение — тысяча “ж”, на внешней, судя по всему — невесомость. Твою мать, даже у канала спайки есть масса, у дырки, пустоты — масса есть, а у материального объекта ее, видите ли, нет. Что с пространством происходит? Я скоро перестану удивляться!

— Нагнал пурги, — раздраженно сказал Збышек. — Хотя один из твоих вопросов, да, насущен вполне. Почему темнеет. Темнеть не должно, а темнеет. Над нами туч нет… Макропулус, над нами чисто?

— Чисто, Збых, — ответил Макропулус. — Друзья мои, убирайтесь-ка вы оттуда, а?

— На чем? — рявкнул Дон. — На авиационной турбине? Мне тут часов на пять одного ремонту, а тут и туман, и темнота!

— Мы висеть-то сможем, Дон, или нет, скажи, наконец?

— Сможем…

Они замолчали.

— Я есть хочу, — сказал Збышек мрачно. — Я так полагаю, мы тут будем ждать рассвета? Тогда давай поедим.

— Я не хочу, — сказал Дон. — Жри один.

Збышек вздохнул.

— Аппетита нет, — признался он.

Прошел час, и прошел еще час. Освещение в кабине было погашено, слабо тлел пульт, спокойно, на одной ноте попискивал биосканер.

— Все равно, — сказал Збышек, устав молчать, — я ничего не понимаю.

— Не мудрено, — откликнулся Дон. — Это тебе не киберпространство. Здесь важны здравый смысл и житейская опытность.

— А сам-то, сам-то! — воскликнул Збышек.

— Есть многое на свете, друг Горацио, — назидательно заметил Дон, — что недоступно вашим мудрецам.

— Это не ты ли тот мудрец?

— А я и не спорю. Сижу, жду, помалкиваю.

— А я понять хочу! — заявил Збышек. — Но не понимаю. Здесь все не как у людей. Начнем с того, что даже само существование жизни на этой планете противоречит законам природы. Ты что-нибудь знаешь о возможности зарождения жизни на блуждающей планете?

— Нет, — сказал Дон, закидывая руки за голову и со вкусом потягиваясь. — Збых, ты невероятное трепло. Не надоело? Кроме того, ежику понятно, что Странная не всегда была блуждающей?

— Тем более. Ежику понятно, а Горацио нет!

Дон потягивался, двигал ногами, руками и головой, покряхтывая от удовольствия.

— Затек весь! — сообщил он.

— Тьфу! — произнес Збышек. — Только о бренном и думаешь!

— А ты — вечности заложник, что ли?

— Я понять хочу!

— Засветлеет, починимся, слетаем еще куда-нибудь… успокойся, варвар, большой ирландец пропасть не даст!

— Этот идиотский туман и не менее идиотская смена дня и ночи, — рявкнул Збышек, — Почему они светятся?

— А почему она вертится?

— Кто? Планета? Она не вертится.

— И все-таки она вертится, — лениво настаивал Дон. — Это не я сказал, это Галилео…

— Кто такой этот твой Галилео? — возмутился Збышек. — Ну и знакомые у тебя — то Горацио, то Галилео!

— Насчет знакомых — это ты в точку, — покладисто сказал Дон. Збышек пропустил шпильку над ушами.

— Макропулус, значит, показывает, что эта планета не вращается, а какой-то Галилео, видите ли, утверждает, что он умнее компьютера!

— Где здесь криминал? — спросил Дон. — Что, нет никого, кто был бы умнее компьютера? Ты это хочешь сказать?