Страница 27 из 64
Диана ДУАЙН
РУКА, КОРМЯЩАЯ ТЕБЯ
Эфемерные создания не в силах предложить помощь.
Взгляни на них!
Бездеятельные калеки,
Бессильные, словно грезы. Все смертные,
Скованные цепью,
У всех у них глазницы темны…
Донесшиеся с улицы крики оторвали Харрана от механического растирания в старой каменной ступке средства от похмелья для пасынка Райка. С трудом поднявшись на четвереньки, тот с пепельно-серым лицом тупо смотрел в сторону ворот казармы пасынков.
— Еще работенка для цирюльника, — не оборачиваясь, констатировал Харран. — Судя по крикам, посерьезнее, чем твоя голова.
— Шал, — сказал Райк так, словно ранили его самого. — Харран, это Шал…
— Так и знал, что этот проклятый дурень как-нибудь перерубит себя пополам, — произнес Харран. Налив в ступку еще одну унцию зернового спирта, он снова взялся за пестик.
— Харран.., ты сын!
— Минуту назад тебе не было дела ни до чего, включая и то, где находится твой напарник, — заметил Харран. — И вдруг…
Мрига!
В углу грубой каменной лачуги в тени на земляном полу сидело странное существо, мерно превращая в песок булыжник, постукивая по нему двумя другими. Крошечные окошки впускали внутрь солнечные лучи, наполненные пляшущими пылинками, но ни один не падал в сторону вороха тощих рук, ног и грязного тряпья, стучащего бум-бум-бум камнем по камню, не замечая Харрана.
— Мрига! — повторил он.
Бум-бум-бум.
Еще один крик разорвал воздух, На этот раз ближе. А из-под стола Харрана донесся иной звук: жалобное поскуливание пса, помахивающего хвостом Харран недовольно отставил в сторону ступку с пестиком.
— Вот так всегда, — сказал он, поднимаясь так, чтобы не видеть безумных глаз Райка. — Что ни начнешь — закончить не дадут.
Из кучи тряпья донеслось ворчание, хотя, похоже, вовсе не в ответ на его слова — просто стон животного удовлетворения.
Опустившись на колени, Харран схватил руки Мриги. Они судорожно задергались в его хватке — так происходило всегда, когда кто-нибудь пытался остановить ее, если она была чем-то занята.
— Хватит, Мрига. Теперь ножи. Ножи.
Руки продолжали дергаться.
— Ножи, — громко произнес Харран и слегка встряхнул ее. — Нуже! Ножи…
— Нхррн, — ответила она Это было самое членораздельное из того, что ей удавалось произнести Из-под сплетения нечесаных вьющихся волос с бесстрастного, безучастного лица на Харрана мимолетно сверкнули глаза — пустые, но очень живые в то же время. В них не было разума, но была страсть. Ножи Мриге нравились больше всего.
— Хорошая девочка! — похвалил Харран, за руку поднимая ее на ноги и встряхивая, чтобы привлечь к себе внимание. — Теперь длинный нож. Длинный. Острый.
— Гхх, — произнесла Мрига и заковыляла к точильному камню, не замечая полнившегося отвращением Райка, лишь под взглядом Харрана удержавшегося от того, чтобы пнуть ее ногой, когда она проходила мимо.
— О, молния Вашанки, парень, — сказал Райк, словно собирался плюнуть, — почему ты ждал до последнего, чтобы поточить эти проклятые ножи?
Харран принялся очищать стол от трав и аптекарских принадлежностей.
— Лагерный повар «одолжил» его у меня вчера вечером, — ответил он, наклоняясь пошевелить угли и роняя кочергу. — Но вместо того чтобы резать филейную часть, рубил им бедренную кость. Решил, видимо, что так получится аккуратнее, — Харран плюнул Райку в ноги, но промахнулся. — Испортил лезвие. Дурак.
Никто из вас не понимает хорошую сталь, никто…
Распахнулась дверь, сопровождаясь тихим стоном и хриплым дыханием Шала.
— Заносите его, — сказал Харран, и они вошли: тощий белокурый Лафен и верзила Юриден, таща обмякшего, словно полупустой мешок муки, Шала.
Двое здоровых пасынков уложили раненого на стол, вокруг суетился Райк, в основном мешая. Правая рука раненого была варварски туго перетянута полосой красной материи, оторванной от плаща Лафена; кровь уже просочилась через ткань и капала на пол. Из-под стола донеслось повизгивание, а потом вой.
— Тира, убирайся, — прорычал Харран. Собака выбежала из комнаты. — Держите его, — обратился он к троим пасынкам, перекрикивая шум точильного камня.
Достав из кармана перочинный нож, Харран перерезал про мокший узел жгута, отодрал прилипший рукав и взглянул на измочаленную руку Шала.
— Что случилось? — потребовал объяснений Райк, и в голосе его прозвучало нечто такое, что Харран не удосужился осмыслить.
— У моста через Белую Лошадь, — сказал Юриден, чье и так смуглое лицо стало еще темнее от прихлынувшей крови. — Этот чертов «навоз», чтоб их всех…
— Это работа не меча, — определил Харран, использовав лезвие ножа, чтобы оттянуть разорванную вену изуродованной руки.
Лучевые кости руки Шала были переломаны и торчали из раны. Верхняя сломалась у самого сустава, где соединялась с множеством мелких костей запястья, также торчащих теперь сквозь кожу; гладкая белая капсула хряща на конце походила на раздавленный плод.
Костным мозгом и кровью было перепачкано бледное переливающееся соцветие разорванных и перепутанных сухожилий.
Главная артерия руки болталась, закупоренная тромбом.
— Мечом никак не сделать такого. Его переехала повозка, когда он пьяным валялся в грязи на дороге, так, Юри?
— Харран, черт тебя побери…
— Юри, заткнись! — воскликнул Райк. — Харран, что ты собираешься сделать?
Отвернувшись от стонущего на столе раненого, цирюльник в упор посмотрел на взбешенное лицо пасынка.
— Идиот, — сказал он, — взгляни на руку.
Райк глянул. Скрюченные пальцы были похожи на когти, порванные, измочаленные сухожилия вообще не имели формы.
— И как ты думаешь, что я собираюсь сделать? Мрига!
— Но ведь он держит меч в этой руке…
— Хорошо, — согласился Харран. — Я зашью ее. А ты объяснишь ему, в чем дело, когда она начнет гнить и он будет медленно умирать из-за этого.
Райк застонал, его отказ принять действительность прозвучал с той же горечью, что и стоны Шала. Но Харран не обратил на него внимания.
— Мрига, — снова повторил он, подходя к точильному камню, чтобы остановить его. — Достаточно. Он уже острый.
Камень продолжал вращаться. Цирюльник мягко спихнул ноги Мриги с педалей. Они с тупой бессмысленностью продолжали нажимать на каменный пол. Вытащив нож из ее руки, Харран вытер с лезвия пленку грязного масла. Действительно, острый; таким можно на лету перерубить волос. Хотя для предстоящей операции сгодился бы и тупой. Но некоторые привычки изживаются с трудом…
Двое пасынков прижимали Шала к столу; Райк обеими руками держал его голову. Харран на мгновение задержался над раненым, вглядевшись в осунувшееся, побелевшее от шока лицо. Печальный случай. Шал был образован не больше других теперешних пасынков, но слыл храбрецом и большим шутником. И был безотказным. Уставший к вечеру, с утра он опять был готов к делу. Жаль, что придется его искалечить…
Жалость — еще одна из старых привычек.
— Шал, — позвал цирюльник, — ты знаешь, что я должен сделать?
— Нееееееет!!!
Харран постоял.., и наконец кивнул головой.
— А теперь, — сказал он остальным, поднимая нож, — держите его крепче.
Ему пришлось повозиться. Юри не удержал руку, и раненый, извиваясь на столе, выдернул ее, перепачкав всех кровью.
— Я же просил держать его, — крикнул Харран.
Оторвав руки Райка от лица Шала, он приподнял голову раненого и с силой ударил ее об стол. Крики, которые он отказывался слушать, немедленно смолкли.
— Идиоты, — выругался он. — Райк, дай мне кочергу.
Райк наклонился к очагу, выпрямился. Взяв кочергу, Харран прижал раненую руку к столу и медленно провел раскаленным докрасна железом по разорванной плоти и лопнувшим сосудам, тщательно закупоривая их. Запах паленого заставил пасынков отшатнуться от стола.
Еще минута работы костяной иглой с нитью из кишок, и готово. Закончив, цирюльник пошарил среди отвратительных горшочков и заплесневелых баночек на высокой полке, прибитой к стене.