Убей меня нежно

Года два работала, а потом уволилась и в сто тридцать девятую поликлинику перешла.

Так вот, представляете, какой случай, шла она на дежурство вчера вечером, в десятом часу и напали на нее, ограбили и убили.

— Какая Ирина-то?

— Ну зубной врач, красотка такая, блондинка крашеная, вечно у нее там мужики сшивались, сразу у всех зубы заболели.

Валя Голубев, который зашел к Надежде по делу и остался потрепаться, вступил в разговор:

— Ну уж вы скажете, какой нормальный мужчина сможет заинтересоваться женщиной-стоматологом? Это же извращение, мазохизм какой-то: она тебе зуб сверлит, а ты ее любишь!

Надежда вспомнила, что да, действительно, была такая Ирина, и когда у нее, Надежды, как-то заболел зуб, то к этой Ирине было не пробиться, запись на два месяца вперед, и мужики точно вертелись. Она попыталась вспомнить внешность Ирины: да вроде бы ничего была, интересная.

— Да, Елистратыч, похоже, ты один у нас тогда устоял, а остальные мужики все мазохисты. А что случилось-то, Татьяна?

— Так я же говорю: в сто тридцать девятой поликлинике зубной врач ночью дежурит. Ну, Ирина и шла туда, смена у нее с десяти вечера и до утра, пока все остальные врачи не придут. И во дворе проходном напал на нее кто-то и убил. Сумочку украли, а шапку меховую не тронули. И дубленку тоже, и даже сумку потом нашли, а в ней ключи от квартиры. И главное, денег-то в кошельке было кот наплакал, всего ничего!

— Это надо же, из-за такой ерунды человека убили! Так это что, вчера было, а сегодня уже даже мы знаем?

— А тут вот как получилось. Там, в поликлинике, ждут, ждут — нет дежурного врача. Хорошо, завотделением не ушел, пришлось ему самому дежурить. Позвонили мужу, а он говорит, что ушла, мол, к десяти на работу. А когда она и к одиннадцати не появилась, муж заволновался и побежал сам в поликлинику. Там завотделением ругается, очередь у него сидит. Муж — в милицию, а там, конечно, его завернули, еще бы, она два часа как пропала, а он уже в милицию бежит заявлять. Ну, он еще побегал по улицам и домой пошел, а сегодня в шесть утра дворничиха пошла мусор убирать, там и нашла ее в ужасном виде. Милиция приехала, и вспомнил дежурный, что муж приходил, так и определили быстро, кто это.

А нам в медпункт из сто тридцать девятой знакомая нашей Алевтины звонила. Одного я не пойму, зачем она в такую темень через этот проходной двор пошла? Ведь это надо ума набраться, чтобы женщине одной в десять вечера по дворам шастать в наше-то время! Шла бы себе по улице, там все-таки светлее и народу больше.

Валя Голубев неосмотрительно вмешался:

— А что же муж-то ее не проводил на работу, если дома был?

На него набросились все, даже Надежда.

— А вот не знаем, вот, значит, какие теперь мужья, вот как вы о женах заботитесь, нас скоро на улицах среди бела дня убивать начнут, а вам бы только на диванах лежать да по телевизору свои эротические шоу смотреть!

Валя позорно ретировался. У Надежды на языке вертелся вопрос, та ли эта Ирина из медпункта, у которой, по слухам, раньше был роман с Рубцовым. Очень похоже, что она самая и есть, но тогда уж очень жутко все получается, даже страшно представить, а мысли все лезли и лезли в голову, как бы выяснить про эту Ирину, но прямо спрашивать нельзя, дойдет до Рубцова, он насторожится. И поговорить абсолютно не с кем, Сан Саныч запретил ей даже думать обо всех этих убийствах и никаких разговоров на эту тему не поддерживает. И вообще, ей. кажется, что насчет Володи Тихонова он ей не совсем поверил, подумал, что она со страху все придумала, а там был несчастный случай. А если теперь еще про это убийство ему рассказать да связать его с теми, то он запросто может ее к Скворцову-Степанову определить. Нет, надо молчать, но как на сердце тяжело…

С утра у Надежды болела голова, и она решила сходить в медпункт, заодно, может быть, что-нибудь поспрашивать про смерть Ирины. В коридорчике медпункта на диване скромно сидела Полякова.

— Ты что это тут делаешь?

— Пелагею Никитичну жду. Ей Алевтина массаж делает, от радикулита. А ты заболела, что ли?

— Да голова болит, надо давление измерить.

Из-за ширмы раздавались стоны Пеларей. Руки у фельдшера Алевтины Ивановны были что надо, даром что через год на пенсию. Алевтина закончила и вышла.

— Надежда, ты что такая бледная? Заболела?

— К вам здоровые не ходят.

Алевтина уже доставала тонометр.

— Так, садись сюда, ну вот, сто на шестьдесят, пониженное, конечно. Сейчас кофейку тяпнем, от головной боли я тебе дам что-нибудь, все и пройдет. Татьяна, ставь чайник-то да дверь закрой, подождут двадцать минут в коридоре.

Из-за ширмы выползла великомученица Пелагея, охая и держась за поясницу. Когда уселись с чашками, Надежда подумывала, как бы навести разговор на нужное, но Полякова сделала это за нее. Ох, эта Полякова, наверняка потащилась за Пелагеей с той же целью, что и Надежда: выяснить подробности про смерть Ирины. Полякова начала издалека.

— А что это, Алевтина Ивановна, вы сами будто простужены, чихаете?

— Забыла, какой вчера день был? Я же на похороны ходила, простудилась там, долго на холоде стояли. Ох, девчонки, и тяжело же смотреть, когда молодые умирают!

— Народу много было?

— Да прилично. Друзья, сокурсники, с той работы много, из сто тридцать девятой поликлиники. Родственники были, муж.

— Это который муж? Илья?

— Да, он. Бледный весь стоял, в глазах слезы, губы трясутся.

— От холода, наверное. — Это, конечно, Поляковой реплика.

Надежда не выдержала:

— Что, по-твоему, человек горевать не может, когда собственную жену хоронит?

— Да ты что, Надежда, не знаешь всей этой истории про Ирину и ее мужей?

— Да откуда? Расскажите, Алевтина Ивановна.

— Ладно, теперь уже Ирине ничем не повредишь. Так вот, когда пришла она к нам, села в отдельный кабинет, народ, конечно, сразу побежал к ней зубы лечить.

Еще бы: в рабочее время да бесплатно, да без очереди. И гляжу я, что все больше мужики к ней ходят, девица-то она была интересная, что и говорить. Так немного времени прошло, как-то пришел к ней этот Илья Липкин зубы лечить. Пришел и, по его собственному выражению, тут и упал возле кресла, влюбился, значит. И стал он ее обхаживать, каждый день тут торчит, все цветочки да смешочки. Одна из вашего отделения, Зоей зовут, даже пожаловалась директору, что, мол, несерьезное отношение и так далее. Как же фамилия-то ее?