Пируэт

И вот здесь, по тому, каким тоном это было сказано, Ростовцев почувствовал, что на самом деле проблемы у фирмы были, причем именно такие, которые могли привести к подобным последствиям запросто.

— Я не хочу обсуждать эти вопросы по телефону, — произнес он вслух. — Когда мы сможем встретиться?

Упоминая в разговоре об алиби Барчука о свидетелях во множественном числе, Ростовцев немного преувеличивал. На самом деле свидетель был один. Старушка божий одуванчик из квартиры на первом этаже сразу после выстрелов кинулась к дверному глазку и увидела, как Леша (обитавший, между прочим, на втором этаже, прямо над бабулей, и чрезвычайно досаждавший ей своим шумным поведением) вошел в подъезд, хохоча и пританцовывая.

— Вы точно заметили: вошел, а не вышел? — несколько раз переспросил Сажин, чем очень рассердил старушку.

— Я не дура и не слепая, — прикрикнула бабуля на оперативника. — Входил он! С улицы входил. Пьяный был или это… Задурманенный, — нашла она нужное слово. — А как выходил — не видела, врать не буду.

Лучше бы она видела, как Леша — или, на худой конец, кто-то другой — выходил из подъезда сразу после стрельбы, держа в руке дымящийся пистолет. Но бабка слишком долго ковыляла к глазку. А прочие соседи стали выглядывать на лестницу еще позже.

Дело осложнялось тем, что в это время у подъезда орала дурным голосом машина Лесникова. Сигнализация сработала почти одновременно с выстрелами, но трудно сказать — раньше или позже. Пацаны и девчонки, сидевшие поодаль на скамеечке с гитарой, решительно утверждали, что это Леша Барчук шарахнул ногой по бамперу и руками по капоту буквально через минуту после того, как хозяин тачки скрылся в подъезде.

Эти свидетели тоже утверждали, что Барчук вошел в подъезд после Лесникова. И разбил на входе лампочку.

— Чем разбил?

— А черт его знает. Лампочка хлопнула, и сразу темно стало.

Это точно. Осколки лампочки валялись возле подъезда. А чуть поодаль были разбросаны осколки бутылки разбитой об стену. Одна девочка из компании, далеко за полночь распевавшей под гитару во дворе, жила в этом же подъезде и была босиком, так что ее кавалеру из-за этих осколков пришлось вносить подругу в подъезд на руках. Это случилось уже после того, как милиция уехала, но при повторном опросе все вспоминали этот эпизод с удовольствием, потому что, ожидая лифта, парень и девчонка стали целоваться, а какой-то юный интеллектуал из той же компании на весь подъезд декламировал из Пушкина:

— Постой… При мертвом? Что нам делать с ним?

И сам же себе отвечал:

— Оставь его. перед рассветом, рано, я вынесу его под епанчою и положу на перекрестке…

Мертвого давно увезли, но вся эта история, похоже, произвела на подростков неизгладимое впечатление.

Оперуполномоченного Сажина, впрочем, Пушкин интересовал мало. Оно, конечно, понятно — юбилей, Пушкин у всех на устах, и «Маленькие трагедии» с Высоцким в роли дон Гуана показывали по ящику буквально на днях — но все это не имеет ровным счетом никакого отношения к убийству гражданина Лесникова — бизнесмена из ООО «Глобус».

— Вы уверены, что лампочку разбил именно Барчук? — спрашивал Сажин, но однозначного ответа не получал.

— Вроде, он. А может, и не он. Мы ведь не смотрели. Мы вообще сидели спиной.

Тот парень, который позже вносил девушку в подъезд на руках, в момент разбивания лампочки сидел к подъезду лицом, но смотрел при этом не на Лешу Барчука, а на свою босоногую пассию. Он клялся, что именно Леша заставил автомобильную сигнализацию выть на весь двор, но вот про лампочку уверенно сказать не мог.

Один только юный интеллектуал, наизусть знающий «Маленькие трагедии», решительно утверждал, что именно Барчук разбил лампочку пустой пивной бутылкой. Но он же говорил, что до этого Барчук нес бутылку в руке и у подъезда допивал ее из горла — а этого никто из остальных не видел.

Больше того, кавалер босоногой девушки, Саша Крайнев, категорически заявлял, что Барчук на его глазах опирался о капот лесниковского «Вольво» обеими руками — и обе руки были свободны.

А интеллектуал, Женя Грачевский, по словам друзей, отличался склонностью к фантазированию, и принимать его слова на веру было бы неразумно. Тем более, что они противоречили Сажинской версии, согласно которой лампочку разбил убийца, чтобы легче уйти неузнанным.

Даже если бы не было показаний любопытной бабули и поющей молодежи, Сажин все равно не поверил бы в то, что убийца — Барчук. Сообщник — может быть, но не убийца. Наркоман, одуревший до такой степени, что не может написать собственное имя — и вдруг два точных выстрела в область сердца и один контрольный в голову. Так не бывает.

Ростовцев тоже согласился с этим, и как ни была заманчива версия немотивированного убийства в состоянии наркотического опьянения, он понимал, что придется параллельно заняться более правдоподобной, хотя и менее перспективной версией заказного убийства.

А Сажину предстояло еще побеседовать с женой Лесникова. Накануне, в ночь убийства, ее увезли на «скорой» с подозрением на сотрясение мозга и помрачение рассудка. Она билась в истерике, кидалась на труп, вся вымазалась в крови, а в довершение всего упала на лестнице в обморок и повалилась навзничь. Это случилось на глазах у Сажина, и он успел подхватить вдову, которой угрожали очень серьезные травмы. В результате упали оба. Сажин отделался легкими ушибами, а для вдовы вызвали «скорую».

Бригада «труповозки» вызвалась отвезти безутешную красавицу в больницу без посторонней помощи, проявляя при этом свойственное только медикам особенное чувство юмора, проникнутое исключительной добротой:

— Муж у нее тощий, и она такая же. Положим рядом на носилки и прокатим с ветерком. Все равно она без сознания — какая разница?

Однако Сажин счел, что это будет уже слишком, и вызвал для Ирины Лесниковой отдельную «скорую». Судмедэксперт, который пытался привести Ирину в чувство, опасался, что ее придется госпитализировать — однако его опасения не оправдались. Обошлось без сотрясения мозга, и вдова провела в больнице всего несколько часов.

Узнав от соседей, что Ирина вернулась домой, Сажин решил навестить ее сразу же, не откладывая дело в долгий ящик. По идее, поговорить с ней следовало еще вчера, но видя, в каком она состоянии, Сажин накануне об этом даже не заикнулся.

Памятуя обо всем этом, Юра подходил к двери Лесниковской квартиры с некоторой опаской. Он боялся, что у Ирины опять начнется истерика и заранее решил в этом случае держаться от нее подальше. А то у него еще болели вчерашние травмы и очень не хотелось получать новые.

Однако делать было нечего, и Сажин, сделав резкий вдох и выдох, как перед прыжком в воду, решительно надавил кнопку звонка.

Непонятно, был это траур или просто повседневная домашняя одежда. Черный, как ночь, шелковый халат с драконами. Слез уже нет — но никаких следов макияжа нет тоже. Только на ногтях — черный лак, но, кажется, он был еще вчера, до убийства. Хотя нет — до убийства Сажин Ирину Лесникову не видел. А какого цвета были ее ногти, когда опергруппа приехала на место преступления, он не запомнил. Но кажется — именно такого, черного.

Да нет — бред, конечно. Никто не станет специально красить ногти черным лаком в знак траура. Просто это сейчас модно, а такой жгучей брюнетке, как Ирина Лесникова, еще и очень идет.

Ирина забралась с ногами на диван и стала молча ждать вопросов. Сажин машинально отметил, что ногти на ногах у нее тоже покрашены черным лаком.

— Это вы? — спросил Сажин, показывая на большую черно-белую фотографию на стене.

На снимке черноволосая юная фигуристка в коротком белом платье, запрокинув голову вверх, исполняла пируэт Бильман.

— Да, — ответила вдова приятным голосом, низким и хрипловатым. Такой голос наверняка должен сводить с ума мужчин. — Я сильно изменилась с тех пор. Странно, что вы меня узнали.

Фигуристке на фотографии было лет шестнадцать, вдове бизнесмена Лесникова по паспорту — двадцать четыре, и за эти годы она действительно изменилась — но не настолько, чтобы ее нельзя было узнать.