Визит очумелой дамы

- Да, ты права... - Я задумалась. - Может, еще к кому-нибудь из соседок обратиться?

- Если только к Анне Степановне с первого этажа.., но у нее все очень большое! - проговорила Луша с ужасом.

- А это даже хорошо! - Я испытала необыкновенное злорадство, вспомнив, как Луша обматывала меня махровым полотенцем и облачала в необъятный сиреневый костюм.

- Ладно, придется идти к Анне Степановне! - согласилась Луша с тяжелым вздохом.

***

Анна Степановна, медлительная неповоротливая старуха с первого этажа, пользовалась в доме непререкаемым авторитетом. Если она кого-то из соседей объявляла человеком легкомысленным и нестоящим, то с репутацией этого человека было покончено раз и навсегда.

К Луше Анна Степановна относилась с некоторым вполне объяснимым недоверием. С одной стороны, моя тетка была вроде бы женщина солидная и самостоятельная, с другой - одевалась как молодая, что в серьезном возрасте не подобает.

Поэтому, увидев Лушу на своем пороге, Анна Степановна сначала недоброжелательно уставилась на соседку и даже поджала губы, что было у нее признаком немилости.

- Анна Степановна, дорогая, - начала Луша льстивым голосом, - хочу с вами посоветоваться...

Взгляд соседки сразу же потеплел: давать советы она страсть как любила, и то, что молодящаяся Луша смирила гордыню и обратилась к ней за советом, доставило ей ни с чем не сравнимое удовольствие.

- Понимаете, хочу я в собес сходить, попросить матпомощь, так вот вы меня, может, научите...

Анна Степановна вовсе расцвела. Она очень хорошо знала все ходы и лазейки, при помощи которых можно было получить какую-нибудь прибавку к пенсии, или матпомощь, или бесплатную путевку, или иностранную гуманитарную посылку. В санатории она умудрялась ездить по три раза в год, матпомощь получала к каждому празднику, включая день Парижской коммуны, тезоименитство далай-ламы и годовщину освобождения Берега Слоновой Кости. Поэтому Лушин вопрос пришелся весьма кстати.

- Заходи, - старуха широко распахнула дверь и провела Лушу на кухню, поскольку разговор предстоял долгий.

- Чаю выпьешь? - спросила она первым делом.

- Ну если полчашечки... - деликатно согласилась Луша.

- Самое первое - купи хорошую коробку конфет, подороже. Лучше бери кондитерской фабрики имени Крупской. "Руслан и Людмила", например, - очень хорошие конфеты.

- А это для чего? - осторожно поинтересовалась Луша, поскольку Анна Степановна замолчала, неодобрительно рассматривая ее легкомысленный наряд.

- Конфеты - это для Натальи Евстигнеевны, - ответила наконец старуха, - от нее все зависит.

- А это кто же - Наталья Евстигнеевна? Начальница, что ли?

- Начальница, - усмехнулась Анна Степановна, - бери выше! Это самая главная секретарша, через нее-то все и решается! Как она начальнику подаст, так все и будет. Подаст как надо - дадут тебе помощь, а не подаст - так ни с чем уйдешь.., только тебе и ходить не стоит, ничего тебе не дадут!

- Это почему же? - обиделась Луша.

- Одеваешься ты не по возрасту, - Анна Степановна снова поджала губы, - если придет какая женщина в темненьком да в скромненьком, да еще с пониманием - конфет хороших принесет, сразу видно - нуждается человек, так ей и помогут, а на тебя как посмотрят, так и подумают: зачем ей помощь? Не нужна ей помощь, ей и так неплохо живется.

- А что же мне делать-то? - удачно изобразила Луша совершенную растерянность.

- Я же говорю - оденься темненько-скромненько, купи конфет хороших.., все и будет как надо!

- Так нету у меня, Анна Степановна, ничего такого.., темненького-скромненького, все вещи такие.., как бы молодежные...

- Вот! - торжествующе произнесла та. - Я же всегда говорила - по возрасту надо одеваться! Ну ладно, посиди здесь, я тебе сейчас подберу из своего что-нибудь!

Луша покорно дожидалась, пока решительная соседка перебирала свой немудреный гардероб. Наконец она появилась на кухне с узелком одежды и протянула его Луше со словами:

- Вот, прямо от себя отрываю! Ну, ты, конечно, женщина аккуратная, не порвешь, не запачкаешь. А так вещи-то совсем новые, еще и десяти лет не относила.

Луша вернулась в свою квартиру с весьма натянутой физиономией.

- Представляю, что она мне дала! - переживала она, развязывая узелок Анны Степановны.

Однако суровая действительность превзошла все ее самые смелые ожидания.

В узелке обнаружилось до предела вылинявшее ситцевое платье в мелкий невзрачный цветочек, на который не польстилась бы самая непритязательная пчела, поношенная кофточка из детской бумазеи и доисторический темно-коричневый платочек.

- Я это никогда не надену, - произнесла Луша с несгибаемой твердостью красной партизанки.

- Наденешь, - ответила я в том же духе, - я в твоем махровом полотенце под костюмом щеголяла? И ты это наденешь.

Луша поняла, что я буду непреклонна, тяжело вздохнула и начала переодеваться.

- Ну, может, платочек не обязательно? - заискивающе взглянула она на меня, облачившись в старорежимное ситцевое платье, которое явно помнило еще первые пятилетки и ликвидацию кулачества.

- Обязательно! - сурово заявила я. - Платочек - это как раз самое главное! Без платочка ты сразу проявляешь свою истинную сущность! Тогда уж прямо можно в платье от Шанель идти!

- Далось тебе это платье! - чуть не со слезами прошептала Луша, повязывая платочек.

- Как ты повязываешь платок? - ужаснулась я. - Так только рокеры и байкеры свои банданы повязывают!

- Да откуда я знаю, как этот чертов платок повязывать! В жизни их не носила.., не думала, что на старости лет родная племянница заставит...

- Во-первых, не родная, а внучатая, - язвительно поправила я, - а во-вторых, ты хочешь добиться достоверного образа?

- Ну, хочу! - Она тяжело вздохнула и перевязала косынку.

- Ну вот, теперь ничего, - придирчиво осмотрела я Лушу.

- Велико же, болтается все! - простонала она, в ужасе взглянув в высокое зеркало.

- Это ничего, еще даже лучше. Подумают, что ты от голода совсем исхудала, с тебя уже собственная одежда сваливается... Но все-таки чего-то не хватает, нужен еще один завершающий штрих!

Я вспомнила, как Луша заставила меня надеть очки с простыми стеклами, и решила ответить ей достойно.

- Тебе обязательно нужны носочки! - заявила я совершенно безапелляционным тоном.

- Что, - ужаснулась Луша, - какие еще носочки?

- Все старухи обязательно носят носочки! Я тебе дам свои, у меня есть очень приличные, беленькие, я их надеваю под кроссовки.

- Под кроссовки - это совсем другое дело, под кроссовки и с джинсами носочки можно носить, но с платьем! Это же просто неприлично!

- Обязательно носочки! И именно с платьем! Как ты не понимаешь - это последний штрих, достойно завершающий образ! Как у меня завершали образ те ужасные очки...

Луша проницательно посмотрела на меня. Она поняла, какие мотивы руководят мною, и решила не сопротивляться.

Честно говоря, я даже пожалела тетку, когда преображение было завершено. Предо мной стояла худенькая невзрачная старушка в выцветшем платье с чужого плеча, жуткой бумазейной кофточке, жалостном платочке, но белые носочки на ее ногах просто били наповал.

- Ну, во всяком случае теперь тебя точно никто не узнает! - вынесла я окончательный вердикт.

- Я и сама-то себя не узнаю, - горестно вздохнула Луша.

- Сверим часы, - сказала я, как обычно говорят герои крутых боевиков, - ты должна впустить меня в центр в час ночи. Это самое лучшее время, когда все охранники клюют носом, а у меня еще останется достаточно времени до утра, чтобы как следует поработать с компьютером.

***

По длинному коридору благотворительного центра "Чарити" семенила озабоченная худощавая старушка в выцветшем ситцевом платье, которое было явно ей велико, бумазейной кофточке, церковноприходском платочке и беленьких спортивных носочках, по всей видимости, позаимствованных у внучки-старшеклассницы.

Старушка заглядывала в каждую незапертую дверь по пути своего следования, словно что-то искала, но нарывалась, как правило, только на очередную грубость.