Страница 87 из 108
Фаррелл помолчал, потом кивнул. Хамид сказал:
- Самое будет время.
На одной из расположенных за городом ярмарочных площадок происходил съезд коллекционеров самоходных экипажей. В принадлежащем хозяину мастерской "паккарде" 1904 года Фаррелл отправился вместе с коллекционерами на пикник. Участники съезда приоделись соответственно случаю - клеенчатые картузы, бриджи, пылевики до пят, украшенные цветами шляпки и шляпы с огромными полями, перчатки с крагами, ботинки на кнопках до середины икры и авиаторские шарфы. Люди они были дружелюбные и разговорчивые, такие же чистенькие, как их похожие на паучков машины, к тому же многие из них, и старые, и молодые, почему-то и сами оставляли впечатление недавно отреставрированных, будто с них любовно соскребли и удалили грязный налет времени, в котором они живут. Фарреллу бросилось в глаза, что они стараются не отходить далеко от своих машин, едва ли не липнут к ним физически, как давние переселенцы к сиденьям своих бесценных фургонов. Он про себя посмеялся над ними, но когда весь караван тронулся в путь по проселочным дорогам и маленьким городкам, сам воздух стал казаться на вкус первозданным и свежим, и что-то неуловимо изменилось в окружающей местности, сделав ее менее покладистой и безопасной. Фаррелл увидел оленя, потом черную белку, потом - на заболоченной почве, там, где машины, расплескивая воду, пересекали мелкий ручей - отпечаток крупной кошачьей лапы. Через какое-то время он вдруг обнаружил, что шарит глазами вокруг, отыскивая над деревьями реактивные следы и телевизионные антенны.
Когда они добрались до отведенной для пикника площадки, на ней уже ждала Брисеида, отчаянно извиняющаяся, но непреклонная. Фаррелл поначалу сделал вид, что не замечает собаки, потом отвел ее в сторонку и как следует отругал, а в качестве последнего средства попытался заставить ее изменить служебному долгу, совращая омлетом со специями и виноградом. Брисеида виляла хвостом, вихляла задом и подпрыгивала; и в конце концов они поехали назад в Авиценну на принадлежавшем женщине, которая занималась разведением кошек, "ситроене" 1898 года, потерявшем в пути сигнальный рожок. Дорогой Фаррелл шептал Брисеиде:
- И заруби себе на носу, больше я тебе так со мной обращаться не позволю. Ты хоть понимаешь, что о нас люди подумают?
Он надеялся, что владелица машины его не услышит, но она услышала.
Входная дверь Зииного дома стояла настежь. Несмотря на жару, комнаты первого этажа съежились от холода, словно в них давно уж никто не жил. Едва переступив порог, Фаррелл ощутил странное, болезненное давление на крылья носа. Он прошелся по комнатам, выкликая Зию, поднялся по лестнице (Брисеида с трудом вскарабкалась следом). Ни в спальне Зии, ни в ванной комнате, ни в кабинете, ни в приемной не осталось даже ее запаха, а запах Зии он знал почти так же хорошо, как запах Джулии. Он снова спустился вниз, и опять поднялся наверх, осматривая каждую комнату по два-три раза, ибо знал, как тихо Зия умеет сидеть и как легко пройти мимо нее, не заметив. В конце концов, он повернулся к Брисеиде и громко сказал:
- Хорошо. В этом доме есть углы, которых я ни разу не видел.
Брисеида взглянула ему в глаза смело и твердо, как когда-то в поезде, в синем аллигаторе. Фаррелл потребовал:
- Ну, давай. Ты же тут все знаешь, давай, покажи мне.
Брисеида, резким прыжком миновала его, засеменила по коридорчику, ведущему к шкафу для постельного белья. Коридорчик был сегодня куда длиннее, чем его помнил последовавший за Брисеидой Фаррелл.
Он давно уже смирился с тем обстоятельством, что точно определить количество комнат и окон в доме Зии или с уверенностью сказать, куда в настоящее время ведут определенные коридоры, вещь для него невозможная. Речь шла даже не о ложных стенах или потаенных ходах, их еще можно было установить, скажем, простукиванием, речь шла о множественности, об альтернативах, мирно уживающихся в одном и том же времени и в одном и том же пространстве. Сам факт существования альтернатив Фаррелла не пугал - пока на них можно было не обращать особого внимания, оставляя их на периферии зрения - но любая попытка осмыслить его вызывала у Фаррелла головокружение, особенно когда он попадал на чердак. Он оклинул Брисеиду:
- Эй, мы ведь не на чердак с тобой собираемся, нет?
Брисеида не оглянулась. Она ввела его прямиком в бельевой шкаф, который простерся вокруг них, словно замковый двор, пахнущий вместо свежих наволочек спрыснутой дождем старой брусчаткой, и повернула направо или что-то вроде того, проскочила комнату без окон, где ее охватила чрезвычайная нервозность, и начала подниматься по лестнице. Фаррелл фыркнул, потому что вспомнил, как Зия однажды упомянула о лестнице для прислуги, и как он взялся ее отыскивать, поначалу спустя рукава, а потом с упорством маньяка, словно преследующего некоего профессионально легендарного монстра, неизменно уползавшего от него в последний момент. Наверное, в кухне начинается, где-нибудь за кладовкой. Да нет, черт, я же там смотрел. Проклятье, эта псина явно тащит меня на чердак.
Но лестница шла то вверх, то вниз, то каким-то образом вбок, пугающе влажная, легко проносящаяся под ногами. Он скоро оставил попытки сориентироваться относительно знакомого ему дома, единственное, в чем он был уверен, так это в том, что томительно тревожащее давление все усиливалось, взбирался ли он вверх или спускался вниз. Бывшее поначалу лишь ощущением тесноты в голове, оно, казалось, охватило теперь весь дом, без передышек стискивая его, словно бы в кулаке, пока не дошло до того, что Фаррелл уже с трудом передвигался сквозь безмолвие, отзывавшееся в его сознании внутренностью стеклянного колпака. Если он останавливался слишком надолго, Брисеида возвращалась, урча и подпихивая его носом к окончанию лестницы, к тому, что представлялось вначале уличным знаком, потом луной, а после дверью, за которой горит свет, как оно и было на деле. Брисеида одышливо заскулила, дверь отворилась, и оба путешественника ввалились через нее в послеполуденный свет и благоухание и предстали пред Зией, сказавшей: