Страница 13 из 108
Он говорил что-то еще, но Фаррелл утратил нить. Зацепившись локтями за край бассейна, он висел в воде. Теперь, когда пустой и его обращавший в пустоту взор более не был направлен на него, Фаррелл, словно завороженный, слушал его, испытывая немалое удовольствие. Впрочем, вскоре Бен, прервав безбурную болтовню Гранта, резко сказал:
- Где это ты выучился так болтать голенями? У меня два года ушло, чтобы заставить твои ноги двигаться как единое целое, а в итоге ты просто валяешься в воде, плюхая ступнями. Попробуй еще разок, Джо, а то на тебя смотреть смешно.
Грант продолжал говорить, не останавливаясь. Фаррелл медленно поплыл вдоль края бассейна, стараясь сосредоточиться лишь на движении своих ног от бедер и на том, как разрезают воду его плечи. Средневековое лопотание Крофа Гранта, явно отдающее дешевыми книжками в бумажных обложках, плескалось в мелких волнах вокруг его шеи, ударяясь о мокрые плитки.
- О да, Богемонду ныне безразлична корона, как равно и Турнир Святого Кита, но что же с того?
И затем, после сдавленного смешка:
- Эгиль, дружище, ты изрядно владеешь молотом и боевым топором, но наука придворной интриги и доныне тебе не знакома.
И дважды Фаррелл ясно услышал, как белоголовый сказал:
- А тут еще эта девчонка, коей все они столь страшатся. Я тебе открыто скажу, я и сам ее опасаюсь и с каждым днем все пуще.
Ответа Бена Фаррелл не уловил.
В конце концов Грант бухнулся в воду и поплыл, пыхтя и мощно работая руками, а Бен резко махнул Фарреллу. Одеваясь, они не проронили практически ни слова, только Фаррелл спросил: "А Грант что преподает?" - и Бен, так ни разу и не взглянувший на него, ответил: "Историю искусств". Узкий шрам казался сизо-багровым в желтом свете укрытых сетками ламп.
Пока они молча ехали по крутым улочкам к дому, Фаррелл, откинув сиденье назад и вытянув ноги, напевал "Я родом из Глазго". В конце концов, Бен сердито вздохнул и сказал:
- Я с удовольствием забавляюсь подобным образом с Грантом. Мы с ним познакомились пару лет назад на костюмированной вечеринке. Я был одет викингом-скальдом, а Грант чем-то вроде якобита в изгнании: спорран, хаггис, "Песня лодочника с острова Скай", в общем, законченный домодельный горец. Он всегда этим баловался, задолго до нашего знакомства. В кабинете у него красуется стойка со старыми шпагами, а гуляя по кампусу, он для собственного удовольствия декламирует плачи по Фалькирку и павшим при Флоддене. Говорят, особенно сильное впечатление он производит на заседаниях комиссии.
- А все эти люди, о которых он толковал? - спросил Фаррелл. Звучало, кстати, как звон кольчуги в Шервудском лесу.
Бен искоса взглянул на него, пока машина сворачивала за угол, что в Авиценне отдает игрой в русскую рулетку. Фонарей мало горело по улице и в машине теснились колючие ароматные тени жасмина, акации, ломоноса.
- Я же тебе объясняю, он почти все время такой. Раньше хоть на занятиях отключался, но теперь, говорят, дело и до лекций дошло. У него для каждого имеется собственного изготовления имя, и когда он начинает рассказывать о делах факультетской администрации, предполагается, что ты должен знать, кого он имеет в виду. Отсюда и вся эта чушь - король, война и так далее.
Он, наконец, улыбнулся.
- Я бы сказал, что это придает определенную грандиозность сражениям за право преподавать первокурсникам в том или этом семестре. Они приобретают сходство с Крестовыми походами, а не с вольной борьбой в грязи по колено.
- Он назвал тебя "Эгиль" и что-то такое дальше, - сказал Фаррелл.
Бен, потирая губы, кивнул:
- Эгиль Эйвиндссон. Под этим именем я тогда явился на вечеринку. Эгиль был величайшим среди исландских скальдов, а примерно в то же время жил еще такой Эйвинд, Грабитель Скальдов. Профессорские игры.
Прежде чем кто-либо из них снова открыл рот, машина уже остановилась на подъездной дорожке дома. Бен заглушил мотор, они посидели, не двигаясь, глядя на острые, как птичья дужка, фронтоны.
Фаррелл лениво спросил:
- Сколько у дома окон с этой стороны?
- Что? Не знаю. Девять, десять.
- Это вчера было девять, - сказал Фаррелл. - Девять вчера, одиннадцать сегодня. И выглядят они каждый раз немного иначе.
Мгновение Бен смотрел на него, потом отвернулся, чтобы еще раз взглянуть на дом. Фаррелл продолжал:
- К ночи их обычно становится больше. Никак не могу понять - почему.
- Одиннадцать, - сказал Бен. - Одиннадцать, считая и то, недоразвитое, в кладовке.
Он улыбнулся Фарреллу и открыл дверцу.
- Помнишь, у нас в доме, когда мы были детьми? - спросил он. Сколько раз ты слетал с последних ступенек в подвале? За все те годы ты так и не смог запомнить их число и каждый раз шагал в пустоту. Одиннадцать окон, Джо.
Фаррелл еще выбирался из машины, а Бен уже прошел половину пути к дому. Дверь распахнулась перед ним, хоть никто за ней не стоял. Фаррелл, двинувшись следом, громко сказал:
- И к тому же, они немного смещаются. Совсем чуть-чуть, но это как-то нервирует.
Бен, не обернувшись, вошел в дом. Теплый желтый свет обвил его, обнял и поглотил.
IV
В один из ближайших вечеров Фаррелл, упражняясь на лютне, рассказал Зие про Кроуфорда Гранта. Бен отсутствовал, заседая на ученом совете. Зия сидела в кресле, расстелив на коленях старую газету, и вырезала из бруска какого-то темного дерева женскую фигуру.
- Да, я о нем слышала, - сказала она. - Судя по рассказам, он похож на половину моих клиентов - они точно знают, что жили бы счастливо в каком-то другом времени и в другой цивилизации, а потому без конца возятся со звездами, картами Таро, спиритическими планшетками, пытаясь отыскать свой подлинный дом. Сыграй-ка еще раз ту, что мне нравится.
Фаррелл перестроил лютню и начал гальярду Леруа, нынешнюю любимицу Зии. Он испытывал удовольствие, упражняясь в гостиной, - высокий потолок не размывал звука, и ноты летели острые и легкие, как наконечники стрел. Зия сказала:
- Чаще всего у меня появляются люди, которым пришлось сняться с привычного места. Ты тоже, знаешь ли, мог бы оказаться человеком, вырванным и выброшенным из каких-то воображаемых мест.