Страница 104 из 108
А в следующий миг Зия вернулась в знакомом им облике - с пустыми руками и со ртом, разинутым, чтобы испустить вопль безнадежной боли, который наверняка своротил бы настоящие звезды с их неизменных путей и стряхнул бы богов с небес, заставив их посыпаться вниз, подобно ударившимся в бегство тараканам. Но Зия не закричала, и у Фаррелла перехватило дыхание от страшной несправедливости этого самоограничения. Купол исчез. В отличие от всякой иной картины из тех, что создавали кристаллы, за этой не последовало новых ярких видений. Он просто исчез, осталась старая женщина, почти невесомо оседавшая на пол, что был не крепче ее, и окна, теперь уверявшие, будто время совсем еще раннее, до сумерек далеко, гораздо дальше, чем было.
Бен поднял Зию и отнес ее в кресло, и кресло изменило форму, не дав ей снова упасть. Он продолжал говорить с ней на чужом языке, звучавшем, как шторм, прилагающий массу усилий, чтобы стать нежным и ласковым. Глаза Зии оставались закрытыми, но в смешке ее прозвучало всегдашнее ласковое коварство.
- Мой драгоценнейший Бен, - сказала она, - лучший Бен на свете, верь мне или не верь, ты единственное человеческое существо, хотя бы настолько освоившее мой язык. Говори на нем иногда, сам с собой, в память обо мне.
Бен прижал ее пальцы к своим губам и что-то прошептал сквозь них.
- Но что же случилось с Никласом Боннером? - спросил Фаррелл. После того, что он пытался сделать, после всего, что он натворил, ты все равно сражалась за него с куполом, с этими кристаллами.
Так и не открыв глаз, Зия ответила:
- Да, с кристаллами времени. Я сделала глупость. Я собиралась наказать эту девочку так, как наказываем мы, как обязаны мы наказывать подобную гордыню. Я собиралась лишить ее всех воспоминаний, кроме воспоминания о том, что она оскорбила богов и осуждена на вечное покаяние.
Она все же взглянула на Фаррела, и он еще раз увидел огромную каменную женщину с головою собаки, а Зия улыбнулась и чуть заметно кивнула.
- Но я не властна приказывать времени, - сказала она, - я способна лишь немного его раздразнить. Время - враг всем, а богам в особенности. Мой сын оказался у него на пути, вот и все, как ребенок, выбежавший за мячом под колеса машины. И добавить к этому, в сущности, нечего.
- Но ведь ты пошла за ним, - настаивал Фаррелл. - Ты пыталась вернуть его, ты тоже встала у времени на пути.
Она прислонилась головою к руке Бена, позволив набрякшим глазам снова закрыться, и ответила голосом, слишком усталым даже для досадливой интонации:
- И попала за мое тщеславие под колеса. Как только он коснулся кристаллов, никаких надежд для него не осталось. Но он был моим сыном и решать, как с ним поступить, вправе была только я, а то, что случилось между нами, никого, кроме нас, не касается. Поэтому я сделала, что могла, но больше он уже никогда не вернется. Время, наконец, завладело им.
Фаррелл смотрел на окна и видел, как они исчезают, и как начинает шевелиться за ними знакомая белая пустота.
- Вам пора уходить, - сказала Зия, - все вам, и побыстрее. Я продержу дорогу открытой, сколько смогу.
Бен откликнулся:
- Зия, я не пойду.
Она ответила ему на том, другом языке, и Бен, отвернувшись, вперился взглядом в исчезающие стены.
Зия повернула голову, чтобы отыскать в тускнеющем свете Джулию.
- Ты очень отважна и милосердна, - сказала она. - Каннон всегда будет приходить к тебе в минуту нужды.
Эйффи мирно стояла, еще удерживаемая Джулией, в глазах ее воцарился жуткий покой, она лишь немного хмурилась, словно озадаченная бессмысленным вопросом. Только рот ее чуть подрагивал, подобно леске с наживкой, взятой и уносимой кем-то слишком тяжелым для нее и неукротимым.
- Я не хочу ее помощи, - ответила Джулия. - Ни ее, ни других богов. Я их ненавижу.
Зия кивнула - серьезно и, пожалуй, одобрительно.
- Конечно, это только разумно. Мы жуткая публика, нет в нас ни честности, ни чести, ни чувства соразмерности. Как же тебе нас не ненавидеть? - настал черед Джулии отвести глаза, и Зия насмешливо хмыкнула, мгновенно помолодев. - Но нам присуще обаяние и с большинством из нас очень приятно бывает потанцевать.
Джулия ничего не ответила.
- А порою мы исполняем желания, которых люди за собой и не чают, - продолжала старуха.
Она сняла с пальца кольцо и протянула его Фарреллу.
Кольцо, походившее цветом на только что выпеченный хлеб, было из золота, отлитого в виде толстой, мягкой, сонно свернувшейся змеи с едва намеченной женской грудью. Единственный оставшийся снаружи глаз был продолговат и пуст - надрез, открывающийся во тьму, никогда еще не виданную Фарреллом.
- Оно не волшебное, - сказала Зия, - и никакими полезными свойствами не обладает. Сделать оно ничего не способно - только напоминать тебе обо мне.
- Спасибо, - сказал Фаррелл. Он осторожно надел золотую змею на палец, кольцо подошло - лучше и быть нельзя. Зия вновь обратилась к Бену на своем языке, но он остался стоять к ней спиной. Тогда она кивнула Эйффи, споткнувшейся, едва Джулия отпустила ее, но затем послушно шагнувшей вперед. Зия взяла в ладони пустое, лишенное черт лицо.
- Ну что же, давай посмотрим, - сказала она. - Ты с моим сыном злоумышляла против меня, ты дважды пыталась меня уничтожить, и на второй раз возмечтала похитить мое бессмертие, а это, если вдуматься, пожалуй, наихудший вид святотатства. В добавление к этому, ты попусту тратила твой невеликий, но чудный дар на глупые пакости. Ты повинна в смерти одного человека, и в безумии другого, в которого ты вселила чужую душу; ты нанесла еще горший вред, о котором даже не ведаешь, людям, коих ты ради своей гордыни, ради забавы, ради мести таскала взад и вперед по времени . А от меня ожидают, что я прощу тебя лишь по одной причине - дабы подрадовать подругу, считающую, что если она расскажет мне, как она ненавидит богов, то и получится убедительное ходатайство с ее стороны.
Она опять рассмеялась - негромко, поистине неспособная совладать со смешливостью, приличной одним только смертным.
- До чего же я в самом деле дошла, если таково последнее из деяний, совершаемых мной в этом мире.
К ноге Фаррелла прижалась дрожащая Брисеида. Обернувшись, он увидел, что угла, в котором пряталась собака, больше не существует. Дверь оставалась еще различимой, но снаружи к ней подбирался белый распад. И все больше и больше казалось, что голос Зии исходит из такой же пустоты.