Дикое племя

— Но какая это будет бедная свадьба.

— Не совсем. Я дам им землю и семена. Другие научат их, как следует жить в новой для них стране. Это очень хорошее место, Энинву. Люди там никогда не останутся бедными, если будут работать.

— Все мои дети хорошие работники.

— Тогда все будет в порядке.

Он оставил ее. Она побрела по палубе, разглядывая корабль, окружавшее его море и темную полоску деревьев, видневшуюся на берегу. Берег казался очень далеким. Она вглядывалась в него с нарастающим чувством страха и глубокой тоски. Все, что она знала и чем жила, оставалось теперь позади, в той глубине, окруженной деревьями и лесами. Она покидала своих людей, и в данном случае это означало более долгое расставание, чем при простой прогулке.

Она отвернулась от берега, напуганная неожиданными чувствами, которые ее ошеломили. Она смотрела на мужчин, черных и белых, проходивших по палубе, занятых какой-то работой, которой она не понимала. Рыжеволосый белый мужчина шел в ее сторону, улыбаясь и внимательно рассматривая ее грудь, так что она подумала о том, была ли у него вообще когда-нибудь женщина. Он заговорил с ней, очень медленно и очень отчетливо произнося слова.

— Исаак, — сказал он, указывая на свою грудь. — Исаак. — Затем ткнул пальцем в ее сторону, не дотрагиваясь до нее, и вопросительно поднял свои густые выгоревшие брови.

— Исаак? — повторила она, запинаясь на каждом слоге.

— Исаак. — Он хлопнул себя по груди. Затем вновь указал в ее сторону. — Ты?

— Энинву! — ответила она, сообразив, что от нее требуется. — Энинву. — И улыбнулась.

Он тоже улыбнулся и произнес ее имя с ошибкой, а затем повел ее вдоль палубы, показывая ей предметы и называя их по-английски. Новый язык, так сильно отличающийся от всего, что ей доводилось слышать раньше, очаровал ее с тех самых пор, как Доро начал ее обучать. Теперь она повторяла слова очень старательно и стремилась их запомнить. Казалось, что рыжеволосый Исаак был в восторге. Наконец кто-то позвал его, и он неохотно покинул ее.

Одиночество тут же вернулось к ней, как только он ушел. И хотя вокруг нее по-прежнему суетились люди, она чувствовала себя одинокой на этом большом корабле, на самом краю бесконечного водного пространства. Одиночество. Почему оно ощущается так сильно именно сейчас? Ведь она была одинока с тех самых пор, когда узнала, что не умрет подобно всем остальным людям. Они всегда будут покидать ее: друзья, мужья, дети… Со временем она не сможет даже вспомнить лиц своего отца или матери.

Но сейчас ей показалось, что одиночество нахлынуло на нее словно морская волна, в которую она прыгнула вниз головой.

Некоторое время она разглядывала находящуюся в постоянном движении водную поверхность, а затем вновь взглянула на далекий берег. Теперь он показался ей еще более удаленным, хотя Доро и сообщил, что корабль до сих пор не отправился в путь. Энинву чувствовала, что находится далеко от дома. Возможно, уже так далеко, что возвращение почти невозможно.

Она вцепилась в поручни, не сводя глаз с берега. Ее не оставляло удивление, вызванное собственным поступком. Как могла она оставить свою родину, даже из-за Доро? Как она сможет жить среди этих чужеземцев? Белая кожа, рыжие волосы… что они для нее? Для нее они были еще хуже, чем просто чужеземцы. Незнакомые, чужие люди, которые будут окружать ее, работать, кричать, заниматься своими делами, но они совершенно не задевают ее чувств, не избавляют ее от одиночества.

Она подтянулась на поручнях.

— Энинву!

Больше она не колебалась. Этот голос был похож на москита, промчавшегося возле уха. Едва заметная помеха.

— Энинву!

Она должна прыгнуть в море. Волны либо отнесут ее домой, либо поглотят ее. В любом случае она найдет умиротворение. Одиночество разъедало ее, как болезнь, как боль, которую, несмотря на все свои способности, она не могла отыскать и вылечить. Море…

Чьи-то руки схватили ее, оттащили назад и вниз, на палубу. Руки удержали ее от свидания с морем.

— Энинву!

Рыжие волосы смутно замаячили перед ней, рыжие волосы, белая кожа. Какое право он имел к ней прикасаться?

— Остановись, Энинву! — закричал он.

Она поняла английское слово «остановись», но никак на него не прореагировала. Отшвырнув человека в сторону, она вновь устремилась к поручням.

— Энинву!

Еще один голос, и еще одни руки.

— Энинву, ты вовсе не одинока здесь.

Возможно, никакие иные слова не могли бы ее остановить. Возможно, никакой другой голос не мог бы заставить ее отказаться от решения в один момент покончить с одиночеством. Возможно, что только ее родной язык мог пересилить в ней тягу к далекому берегу.

— Доро?

Она опомнилась уже у него в руках, крепко сжатая в объятиях. Ей казалось, что она уже на той грани отчаяния, когда можно при необходимости отбросить эти руки, чтобы освободиться, но она испугалась.

— Доро, что-то случилось со мной.

— Я знаю.

Ее неистовая ярость тут же утихла. Она в замешательстве оглянулась вокруг себя. А тот, рыжеволосый, что случилось с ним?

— Исаак? — испуганно спросила она. Неужели она сбросила молодого человека в море?

Позади нее раздался настоящий взрыв многоголосой чужеземной речи, которая была и пугающей, и в то же время обнадеживающей по тону. Исаак. Она обернулась и увидела его, живого и сухого, и была слишком обрадована, чтобы обращать внимание на его тон. Он и Доро обменялись несколькими фразами на своем английском, а затем Доро заговорил с ней.

— Он не причинил тебе вреда, Энинву?

— Нет. — Она взглянула на молодого человека, который потирал красное пятно на своей руке. — Мне кажется, что это я могла ударить его. — Почувствовав неловкость, она вновь повернулась к Доро. — Он помог мне. Я не стала бы причинять ему боль, но… какой-то дух словно овладел мною.

— Хочешь, я извинюсь за тебя? — Казалось, что Доро был чем-то изумлен.

— Да. — Она подошла к Исааку, очень тихо произнесла его имя, и притронулась к его ушибленной руке. Уже не в первый раз она пожалела, что не может уменьшить чужую боль так же легко, как свою собственную. Она слышала, что Доро что-то говорил вместо нее, видела, как раздражение и гнев исчезали с лица молодого человека. Он улыбнулся ей, демонстрируя плохие зубы. По-видимому, он простил ее.

— Он говорит, что ты сильна, как мужчина, — пояснил ей Доро.

Она улыбнулась.

— Я могу быть сильнее многих, но ему необязательно знать об этом.

— Он может это знать, — сказал Доро. — Он сам очень сильный человек. К тому же он мой сын.

— Твой…

— Сын от моего американского тела. — Доро улыбнулся, как будто сделал какой-то фокус. — Это тело было смесью белого, черного и индейского. Индейцы чаще всего имеют коричневый оттенок.

— Но ведь он белый.

— Белой была его мать. Это была рыжеволосая немка. Он скорее ее сын, чем мой, по крайней мере на первый взгляд.

Энинву качала головой и с тоской смотрела на отдаленный берег.

— Тебе нечего бояться, — как можно мягче сказал Доро. — Ты не одинока. Дети твоих детей находятся здесь, рядом с тобой. И кроме того, здесь я.

— Как ты можешь понять мои чувства?

— Я должен быть слепым, чтобы не знать и не видеть этого.

— Но…

— Неужели ты думаешь, что ты первая женщина, которую я увожу от ее людей? Я наблюдал за тобой все время, с тех пор как ты покинула свою деревню, зная наперед, что этот момент наступит рано или поздно. Таким людям, как мы, всегда требуется быть рядом либо с родственниками, либо с теми, кто на нас похож.

— Но ты не похож на меня!

Доро промолчал. Он уже однажды ответил на этот вопрос, она это запомнила. По-видимому, он был не намерен отвечать на него в очередной раз.

Она взглянула на него, на его длинное молодое тело, хорошо сложенное и красивое.

— Смогу ли я увидеть когда-нибудь, каков ты есть, когда не прячешься за очередную человеческую оболочку?

На какой-то миг ей показалось, будто из его глаз на нее взглянул леопард. Нечто смотрело на нее — и этим нечто, диким и леденящим душу, был дух, который заговорил очень спокойно и мягко.